12 сентября 2002 г., с. Старые Матаги

Утро туманное

Утро седое

Нивы печальные, снегом покрытые

У жены была пластинка Елены Веровой. Древняя такая пластинка, вся зацарапанная. Было время, мы частенько слушали ее на табельном проигрывателе «Рапсодия», который мне выдали для мордухвоса (морально-духовного воспитания солдат).

Солдат воспитывать было бесполезно, они бегали в самоволку, пили водку, без контрацепции дружили с девчатами и смертным боем лупили узбеков с базара, которые имели наглость посягать на их вотчину – общагу педучилища. Я получал выговора за отвратный полиморсос (политико-моральное состояние), но проигрыватель в роту так и не отдал – дома он был нужнее, поскольку за неимением средств моя семья в тот период не имела никакой другой развлекательной техники. Видимо, я был плохим офицером, потому что сомнительный лозунг «Прежде думай о Родине, а потом о себе!» мне всегда нравился гораздо меньше, чем проверенное «…своя рубашка ближе к телу…».

В лозунге не было конкретики. Надо было указать, о чьей именно родине следует думать. Вдруг имелась в виду родина Джорджа Вашингтона или товарища Лумумбы? А про рубашку все понятно, она – своя…

В общем, утро двенадцатого сентября было как в том красивом романсе. Кругом туман, нивы эти самые, частично минированные всеми кому не лень. Только без снега. Какой тут снег, сентябрь на дворе…

Мы с Васей поменяли Глебыча с лейтенантом Серегой вчера, как только стало темнеть. Выдвигались по одному лишь Васе известным тропкам, в сумерках я тут потерялся бы в два счета. Вася уложил меня на позицию, проводил предыдущую пару к «бардаку» и неслышно вернулся – как призрак возник из мрака. Я, хоть и крутил головой во все стороны и слушал во все уши, таки не заметил его приближения. Лежу, бояться устал уже – с час прошло, не меньше, заскучал… Вдруг сзади:

– Гхм…

Подпрыгнул от неожиданности, обернулся, смотрю – сидит на краю окопа, ногой болтает. Я от такой дрянной шутки на мгновение даже дар речи утратил.

– Не заметил?

– Ну ты… Ты просто моральный урод, Василий! Разве можно так людей пугать?

– Значит, пока годен еще. Не потерял квалификацию…

Страшный человек наш Васятка. Если мальчугана вышибут из армии за скверное поведение и начнет он от безысходности промышлять на гражданке тем, к чему привык за последние десять лет… Можно лишь горячо посочувствовать цивильным ребятам, на которых он будет охотиться. Тут ни секьюрити не помогут, ни самые передовые системы охраны…

В подобном мероприятии я участвовал впервые. В рейды ходить и в засадах сидеть доводилось, но это были войсковые операции с кучей народу, отработанным взаимодействием и соответствующим обеспечением. А вот так, вдали от подразделения, без прикрытия, вдвоем на вражьей территории, – не приходилось. Чувствовал я себя подлодкой в автономном плаванье. Всплывешь не там, где надо, – моментом засекут, и экстренное погружение не поможет, забросают глубинными бомбами!

– Ты ночью бодрствуешь, я – днем, – поделил смены Вася. – Хорошей охоты…

И полез в спальник, устраиваться на ночлег.

– Это почему так? – возмутился я. – Я в этом деле чайник, а ночь – самое опасное время!

– Самое опасное время – день. Если днем не засветился, ночь – самое зашибись время, – возразил Вася. – Никто тебя не заметит ночью. А ты, чайник, блин, все равно заснуть не сможешь. Вот и бодрствуй. Только НСПУ не тронь.

– Я, между прочим, не первый год в армии, – слегка обиделся я. – Меня этим вашим НСПУ еще в училище пользоваться научили. Чтобы не было зеленого отсвета, надо сначала прижать к глазу, потому включать…

– Не хочешь, чтобы засекли, – не тронь. – Вася был непреклонен. – Все время об этом думать не будешь. Сосредоточишься на обстановке, отвлечешься – и на тебе, зелень на щеке. В принципе и так видно, если как следует приглядеться, и приборов не надо.

– Это, может, тебе видно! Ты посмотри, темень кругом, как у негра где!

– Хм… Ну ты сказанул – у негра. Бывало и понегрее, это еще не та темень! А не видно – слушай лучше. Уши в порядке?

– В порядке.

– Ну и зашибись. Хорошей охоты…

И в самом деле – не заснул я. Было мне, братцы, зябко, жутко и морочно. Ночь холодная, сырая, до костей пробирает – Вася-то в спальнике, ему хорошо… Не видать ни фига, темень – хоть глаз выколи. Ночные птицы зловеще кричат, где-то совсем вдалеке какие-то дикие животные воют – злобно так, душераздирающе… В селе огоньки вспыхивают, перемещаются, загадочно, многообещающе… По какому поводу, спрашивается, вспыхивают, чего перемещаются?! Не по нашу ли душу? Кругом какие-то шорохи, шуршанье, все казалось мне, что ползет кто-то прямо к нам… В общем, как волосы дыбом встали в самом начале смены, так до самого утра и торчали.

А Вася, гаденыш, свернулся калачиком в спальнике и уже спустя пять минут этак уютно засопел. Он у нас не храпит, но, когда погружается в фазу глубокого сна, начинает тихонько сопеть, как обожравшийся хомяк. Я несколько раз, как совсем муторно на душе становилось, тихонько толкал его.

– Отвали! – бормотал бесшабашный разведчик сонным голосом. – Дай поспать, не мешай…

Под утро, часов в пять, Вася самостоятельно проснулся и скомандовал:

– Собирайся потихоньку, переезжаем.

– Куда? Зачем?

– Надо. Рядом тут.

– Не вижу смысла. Тут все отлично оборудовано, замаскировано, обжито… Пришли мы незаметно, никто нас не засек. Чего тебе еще надо?

– Мы – незаметно, – согласился Вася, продолжая сворачивать спальник. – Но до нас тут сидели другие. Как они себя вели здесь, мы не знаем. И вообще, нельзя так долго торчать на одном месте. Это… это просто неприлично! Надо уважать врага. Давай, собирайся, надо до свету успеть…

Я не стал спорить – Вася разведчик, ему виднее. Собрались мы, увязали вещмешки, сняли масксеть и поползли. «Переехали» метров на двести влево и чуть ниже – Вася заранее позицию приглядел. С полчаса поработали лопатками, там небольшая котловина была, но требовалось чуть дооборудовать. Натянули сеть, срезали несколько веток в кустах – бойницы проделали для лучшего обзора.