Приятель Глебыча оказался на месте. Был он жирен и нетрезв, назвался Федором и с ходу пригласил всю компанию отведать водочки по случаю траура. Однако все не пошли: популярный Вася прямо у КПП напоролся на очередного приятеля. Они обхлопались, обменялись мнениями и пошли смотреть «реальный спортзал», сработанный в котельной энтузиазмом командира взвода и умелыми руками бойцов. С Васей ушел лейтенант Серега. Спортивно озабоченный Петрушин тоже хотел к ним присоединиться, но ему вежливо намекнули:

– А вас, Петрушин, мы просим остаться… – нехорошо, дескать, пригласили всех, а пойдут лишь двое. Неуважение. А надо наладить контакт – тут может некая инфо обломиться…

Вообще надо признать, что застолье не удалось с самого начала.

Во-первых, накануне какой-то военный негодяй обронил в столовой гранату, и теперь там делали ремонт. Поэтому жирный Федор повел гостей к себе.

В «апартаментах» Федора – комнатухе три на четыре, был жуткий гадюшник. Две двухъярусные кровати с прожженными матрацами, повсюду валяются вещи и разнообразные коробки с провиантом, посреди – импровизированный стол из двух табуретов, заставленный объедками и пустыми бутылками, пол не мыли, видимо, с первой чеченской. Окно наглухо задраено светомаскировкой, проветривали, судя по всему, тогда же, когда мыли пол, и такой запах стоял… Как бы это поинтеллигентнее? В общем, смердело там, как в вольере для служебных собак, в котором накануне крепко напугали пожилого гиббона.

Во-вторых, Петрушин невзлюбил жирного тыловика с первого взгляда, чего в принципе и следовало ожидать.

Федор смахнул объедки в какую-то коробку, стремительно сервировал «стол» и принялся разливать водку по кружкам.

– Ты поменьше лей, нам еще на базу возвращаться, – буркнул Петрушин, хмуро озирая помещение. Никак не мог взять в толк, почему офицеры комендатуры, в отличие от своих окопных братьев живущие чуть ли не в цивилизованных условиях, так скверно к себе относятся.

– А вы все за рулем? – иронически хмыкнул жирный Федор.

– А мы все наблюдаем по ходу движения. – Петрушин неприязненно скривился. – И хотим еще немного пожить.

– Понятно… Спецназ у нас никогда пить не умел, – опять хмыкнул Федор, верно определив профориентацию нелюбезного гостя. – И знаете почему? Хи-хи… У них руки под кружку не заточены. Держать неудобно! Гы-гы-гы…

Согласитесь, шутка совсем плоская и в данный момент неуместная. Этакий дубовый тыловой юмор.

Петрушин хрустнул костяшками пальцев и открыл было рот – но наткнулся на просительный взгляд Иванова и остался в статичном положении. Во взоре его явственно читалось желание дать волю рукам. А местами и ногам.

– Наверно, это очень ценная инфо, – стиснув зубы, пробормотал Петрушин, избегая смотреть на Федора.

– Ну, светлая память нашим товарищам… – Федор встал, манерно оттопырил палец и высоко поднял свой сосуд, – … павшим… эмм… кхе-кхе… павшим на поле брани смертью героев.

Гости тоже встали и молча выпили. Петрушин сморщился так, словно ему в трусы сунули облитого жидким азотом ежа. То ли водка – дрянь, то ли не понравилось, что раньше «третьего» поминать стали, то ли вообще сомневается насчет геройской смерти на поле брани.

– Присаживайтесь, закусывайте. – Федор уронил зад на кровать и с ходу схватил самый толстый кусок баночной ветчины. – Не стесняйтесь, у нас этого добра – хоть жопой ешь.

– Тот-то гляжу, ваши бойцы такие худющие – натуральные дистрофаны, – с готовностью поддержал разговор Петрушин. – А у самого, гляди, – вот-вот харя…

– А мы ж не просто так заскочили! – поспешил вступить Глебыч, украдкой наступая на кроссовку коллеги – уймись, мы тут по делу! – Надо кое-какие вопросы решить…

– Какие вопросы? – Чистый лоб Федора посетило некое подобие озабоченной морщинки. – Знаешь, у нас сейчас трудный период, проблемы с доставкой…

– Да не, ничего не надо! – успокоил Глебыч. – Просто разузнать кое-что хотели. Информацией разжиться.

– А, это! – Федор облегченно вздохнул. – Ну, это – всегда пожалуйста…

В последующие двадцать минут выяснилось, что тыловик поступает, как все его собратья по профилю: обещает легко, а выполнять не торопится. На все деликатные вопросы следовали такие же деликатные ответы, а суть дела оставалась невыясненной. Получается, зря заехали, всего пользы-то – пожрали как следует на халяву да водки выпили. Гибкий Иванов решил изменить тактику и прямо спросил:

– У них «завязки» с местными были? Какие-нибудь дела совместно крутили?

На прямой вопрос пьяный Федор отреагировал неадекватно: отвечать не пожелал вообще, а развлек гостей припадком словоблудия.

– Вот ведь как бывает, братья мои! Жили ребята, не тужили, девушек любили, дарили цветы… Смеялись, мечтали о будущем, радовались жизни, и вдруг… Судьба!

Федор развел руки и похлопал по верхним койкам:

– Вот здесь они спали, здесь. Отдыхали после трудов праведных. Вот здесь они сидели вечерами, выпивали помаленьку, как мы с вами сейчас! Думали, дышали, строили планы на будущее…

Федор вдруг порывисто покинул свое место и принялся мерить шагами пятачок возле двери.

– Вот здесь они ходили. Как я сейчас. Разговаривали, делились впечатлениями…

«Боевая психическая травма, – вспомнил Костину теорию Иванов. – Пожалуй, в этом что-то есть…»

Блуждающий взгляд Федора наткнулся на ржавую пудовую гирю, пылившуюся в углу.

– Во! Вот эту гирю Санька жал. Встанет утром, зарычит – и давай… Вот здесь он стоял…

– Пошли, в сортир сходим, – предложил отзывчивый Петрушин. – Заодно покажешь, где он срал…

Федор скорбно поджал губы и втянул голову в плечи.

– А память? Память какая-нибудь осталась? – выправил ситуацию Иванов. – Вещи, какие-нибудь, безделушки…

– Все отправили, – помотал головой Федор. – С телами отправили. С сопровождающим. Ничего, ничего не осталось! Вот здесь они…

– А фото? – намекнул Иванов, имея в виду маниакальное пристрастие всех военных сниматься в самой неподходящей обстановке. – Фотографии ведь наверняка остались? Это же память…