Я уничтожил двенадцать стрельцов. Двое из них еще живы, но характер ранений не оставлял сомнений в летальном исходе. Аркадий предложил раненым исповедаться, получил отказ и сделал короткий жест, оборвавший обе жизни. Нет, он лично не перерезал глотки раненым, это сделали другие разбойники.
Усман мертв. Я подошел к нему, постоял над телом, склонив голову, я хотел сказать какие-то умные слова, но ничего умного в голову не приходило. Но это неважно, ведь если душа Усмана где-то рядом, она поймет не только то, что я говорю, но и то, что я думаю. А думаю я, что Усман был совсем не плохим человеком, несмотря на то, что был ваххабитом и сражался против меня в Чечне. Я взял бы его в разведку, это без всякого сомнения.
Я опустился на колени и начал снимать с Усмана амуницию.
- Отдохни, - сказал Аркадий, неслышно подошедший сзади, - сегодня ты уже достаточно потрудился. Все сделают мои люди. Не бойся, они ничего не украдут, на это теперь никто не осмелится.
- Что, страшно стало? - спросил я хриплым голосом.
- Страшно, - легко согласился Аркадий. - Даже если не учитывать то, что на тебя не действует магия, твое оружие потрясающе эффективно. Если на поле боя нет священников, ты стоишь, по меньшей мере, десятка стрельцов. А если из таких, как ты, собрать десяток... никто не сможет им противостоять, кроме священников. Слушай, Сергей... как надлежит хоронить твоего друга?
Я напрягся и стал вспоминать, как надлежит хоронить мусульман.
- Без гроба, в одном саване. Похоронить надо сегодня, до заката. К могиле труп надо нести на руках, это должен делать самый близкий человек, то есть я. Над могилой надо прочитать стих из Корана... не получится, я ни одного не знаю. На памятнике вместо креста должен быть полумесяц рогами вверх. И еще, памятник нельзя подновлять после установки, потому что с этого момента над ним властен только Аллах.
- Памятника у него не будет, - заявил Аркадий, - не успеем поставить. Нам придется покинуть это место.
- Прямо сейчас?
- Нет, сегодня уже не успеем, тебе надо отдохнуть, а бойцам собрать вещи. Собирать придется много, потому что мы уходим навсегда.
- Почему?
- Потому что дней через пять здесь будет сто монахов и двести егерей. А если мы дрались со спецназом митрополита, то они будут здесь через три дня.
- Почему?
- Потому что в спецназе митрополита в каждом отряде есть связист.
- Связист?
- Есть особое слово, оно позволяет разговаривать на расстоянии. Его трудно получить, говорят, по всей России не больше двух сотен связистов. Если среди монахов есть связист, митрополит уже знает обо всем, что случилось. Нет нужды слать гонца.
- Понятно... Слушай, Аркадий, а ведь нам не обязательно запираться в крепости и держать осаду. Знаешь, что такое партизанская война?
- Знаю. Не пойдет. Митрополит не дурак, в следующем отряде будут егеря, а любой егерь снимет тебя с одного выстрела.
- Егеря - это кто, снайперы? Я имею ввиду, меткие стрелки...
- Стреляя с руки без упора, егерь попадает в глаз бегущему кабану с пятидесяти шагов.
- Понятно... Да, с такими ребятами мне одному не справиться. А сколько у тебя здесь разбойников?
- Какие же это разбойники?
- Ну, бойцов.
- Если считать только мужей, носящих оружие, то пятьдесят пять. С твоим отрядом - шестьдесят четыре. А что?
- Так, размышляю... Нет, оборону не удержать, даже по партизански. А если еще одного тигра создать?
- Думаешь, это так просто? Ты когда-нибудь пробовал колдовать? Шерхан, кстати, наверняка уже убит.
- У нас в мире колдовство не действует.
- Значит, не пробовал. Нет, Сергей, тигра мне сейчас не создать. Надо готовиться, по меньшей мере, две недели, а потом слово теряет силу на пару месяцев. Нет, у нас нет времени.
- Да уж. А куда уходить будем?
- Даже не знаю... На нас откроется такая охота... Может, тебе лучше сдаться? Только не в разбойный приказ, а самому митрополиту.
- Думаешь, это имеет смысл?
- Попробовать можно, Филарет пока в вероломстве не замечен, с ним можно договориться. Только как?
- Пробраться в Москву...
- Как? Дорожная стража...
- С двумя автоматами мы прорвемся через любой блокпост.
- Блокпост? Оригинальное выражение. Блокпост. Да, это красивее звучит, чем кордон. А что, можно попробовать. Только что будет с моими людьми?
- Пусть прячутся в лесах, вряд ли их переловят уже завтра.
- Завтра нет, а через неделю... Эх, лучше было бы попробовать договориться с этими монахами! Твой крест ничего не чувствует?
- Сейчас посмотрю... нет, ничего.
- Я тоже ничего не чувствую, видать, далеко убежали. Нет, переговоры не получатся, они слишком напуганы. Да, придется ехать в Москву, другого пути я не вижу. Иван, по-твоему - муж достойный?
- Я знаю его только пять дней. Пока ничего дурного не сделал.
- Я знаю его два года. По-моему, достойный муж.
- Тогда зачем спрашиваешь?
- Так, уточнить. Значит, ватагу оставляем на Ивана и прорываемся в Москву. Выступаем завтра на рассвете. Надо спешить, а то как бы снова снег не повалил...
- Повалит - твои люди уйдут от погони. Следы-то исчезнут.
- Если только митрополит на оборотней не расщедрится. Оборотни и через неделю запах человечий учуют. Под аршином снега. Да не кручинься ты! Чему быть, тому не миновать, положимся на волю божью. Ты, это... может, какое оружие нашим оставишь?
- Оружие, говоришь... два автомата - нам, к подствольникам только три гранаты осталось, пистолеты нам тоже пригодятся, хотя Стечкин...
- Какой еще Стечкин?
- У Усмана был пистолет системы Стечкина, очень хороший, но трудный в обращении - тяжелый и отдача сильная. Нет, он достанется тебе. Вряд ли ты сможешь попасть из него в цель, но хотя бы напугаешь противника. А что еще у нас осталось? Четыре ручные гранаты... одну можно оставить... нет, никакой пользы от нее не будет, только врага раздразнит. К тому же кидать ее нужно умеючи, а то сам себя осколками и посечешь.
- Понятно... Ладно, пусть молятся. Значит, что мне достается? Автомат и Стечкин?
- Да.
- Научишь меня обращаться с этим добром?
- Постараюсь. Только патроны тратить нельзя, их слишком мало.
- Патроны?
- Ну да, патроны. Порох и пуля в одном флаконе.