— Это враги?

— Ирокезы.

— И преследуют нас?

— Нет, теперь мы их.

— Не повернуть ли назад?

— Нет, они исчезнут, как тени.

— Далеко ли они?

— Я полагаю, шагах в двухстах.

— Значит, они не могут видеть нас?

— Думаю, что нет, но не вполне уверен в этом. Видимо, они идут по нашему следу.

— Как нам поступить?

— Обойдем кругом и зайдем им в тыл.

Круто повернув налево, он повел их по лесу, описывая длинную дугу. Он шел быстро, но беззвучно в густой тени деревьев. Наконец, он снова повернул и остановился.

— Это наш след, — указал он.

— Да, и по нему прошли два краснокожих, — прошептал Амос, нагибаясь и указывая на следы, совершенно невидимые для Эфраима Савэджа и де Катина.

— Взрослый воин и юноша, в первый раз идущий в битву, — заметил дю Лю. — Как видите, они шли очень быстро: еле вдавлены пятки их мокасин. Они шли гуськом. Ну, теперь пойдем за ними, как они за нами, и посмотрим, не окажемся ли мы счастливее.

Он быстро подался вперед, держа мушкет наготове, другие пошли следом; но в тенистых лесах вокруг них не было слышно ни звука, ни признака жизни. Внезапно дю Лю остановился и уперся в землю ружьем.

— Они все еще сзади нас, — произнес он.

— Неужели?

— Да. Вот место, где мы свернули. Одно мгновение они колебались, что видно из их следов, а потом пошли за нами.

— Если мы попытаемся идти быстрее и сделаем еще круг, то можем настигнуть их.

— Нет, теперь они осторожны. Они поняли, что мы идем вторично по своим же следам, с целью сбить их с толку. Приляжем за это упавшее дерево и посмотрим, удастся ли увидеть их.

Большой гнилой пень, позеленевший от мха, покрытый разовыми и красными грибками, лежал вблизи того места, где остановились наши разведчики. Француз притаился за ним, три товарища последовали его примеру — и все вместе стали наблюдать. Все та же широкая полоса света лилась между двумя соснами, а вокруг по-прежнему царил сумрак и безмолвие, словно в огромном храме с колоннами из деревьев и беспредельным лиственным шатром вместо крыши. Не хрустел сучок, не шелестела ветка; только резкий лай лисицы раздавался откуда-то из глубин леса. Дрожь возбуждения пробегала по телу де Катина. В обостренной памяти всколыхнулись игры в прятки среди дубов и тисовых изгородей Версаля, забавлявшие двор во время хорошего настроения Людовика. Но призом там служил резной веер или коробка конфет, а здесь дело шло о жизни и смерти.

Протянулось томительных десять минут, но ничто не указывало на присутствие живых существ позади.

— Они вон в той чаще, — шепнул дю Лю, кивая головой по направлению густого кустарника в двухстах шагах от них.

— Вы видели их?

— Нет.

— Почему же вы решили…

— Я видел, как белка выскочила из дупла вон на той большой березе и бросилась назад, как будто чего-то испугавшись. Оттуда ей должно быть видно происходящее в зарослях кустов.

— Вы думаете, они знают о нашем присутствии здесь?

— Нет, они не могут нас видеть, но подозревают. Они сами боятся западни.

— Не кинуться ли нам туда?

— Они застрелят двух из нас и испарятся в лесу, как дым. Нет, нам лучше продолжать свой путь.

— Но они пойдут следом.

— Вряд ли. Нас четверо, а их только двое и к тому же они поняли, что мы настороже и следопыты не хуже их самих. Выбирайтесь-ка за эти стволы; оттуда им не видно нас. Так. Ну, нагибайтесь, пока не выйдем из ольховника. Теперь надо идти побыстрее, так как где два ирокеза, там, наверное, недалеко и двести.

— Слава богу, что я не взял с собой Адель, — прошептал де Катина.

— Да, месье, хорошо человеку иметь жену-друга, но не на границах страны ирокезов или какого-нибудь другого индейского местопребывания.

— Так вы не берете с собой жену, отправляясь в путешествие? — полюбопытствовал офицер.

— Беру, но не позволяю ей переходить из поселка в поселок. Она остается в вигваме.

— Значит, вы все же расстаетесь с ней?

— Напротив, она всегда бывает на месте, дабы приветствовать меня. Клянусь св. Анной, мне было бы страшно тяжело, придя в какой-нибудь поселок, не видеть встречающей меня там жены.

— Значит, она идет впереди вас, что ли?

Дю Лю расхохотался беззвучно, но от всего сердца.

— Новый поселок, новая жена, — вымолвил наконец он. — Но у меня везде бывает только по одной; французу стыдно показывать дурной пример, когда наши отцы церкви жертвуют своей жизнью, проповедуя дикарям добродетель. Ах, вот и речка Аджидаумо, где индейцы ставят сети на осетров. До Пуату остается еще семь миль.

— Значит, мы дойдем туда до сумерек?

— Я думаю, нам удобнее как раз дождаться их в лесу. Если ирокезские разведчики продвинулись так далеко, то, наверное, их очень много вокруг Пуату, и последняя часть дороги, если мы не примем предосторожностей, окажется самой опасной для нас, в особенности когда эти двое, обогнав нас, предупредят остальных.

Он помолчал с минуту, наклонив голову и осторожно прислушиваясь.

— Клянусь св. Анной, — пробормотал он, — мы не отделались от них. Они опять идут по нашему следу.

— Вы слышите их?

— Да, они недалеко от нас. Ну, на этот раз они поймут, что напрасно пошли по нашим стопам. Сейчас я покажу вам лесной фокус, который, возможно, будет для вас новинкой. Снимайте-ка ваши мокасины.

Де Катина снял сапоги, то же проделал и дю Лю.

— Наденьте их вместо перчаток, — проговорил пионер, и минуту спустя обувь обоих товарищей оказалась на руках Эфраима Савэджа и Амоса.

— Мушкеты можете закинуть на спину. Вот так. Теперь идите-ка на четвереньках, хорошенько согнувшись, руками крепко давите на землю. Превосходно. Двое могут оставлять след за четверых. А вы, месье, ступайте-ка за мной.

Он перепрыгивал от одного куста к другому по направлению, параллельному пути товарищей и в нескольких ярдах от них; потом внезапно притаился за кустом и дернул за собой де Катина.

— Они пройдут здесь через несколько минут, — прошептал он. — Не стреляйте, если нет необходимости.

Что-то сверкнуло в руке дю Лю, и товарищ его, взглянув вниз, увидел, как он вытащил из-за пояса острый маленький томагавк. Снова безумный дикий трепет пробежал по телу де Катина и он стал до боли пристально вглядываться сквозь массу спутавшихся между собой ветвей в ожидании тех, кто должен был показаться из-под свода мрачных, безмолвных деревьев.

Вдруг де Катина увидел очертания какого-то существа, тень, скользившую быстро от ствола к стволу, но он не мог сказать, принадлежала ли она зверю или человеку. Снова и снова мелькала то одна, то две тени, безмолвные, крадущиеся, словно волк-оборотень, которым пугала его нянька в детстве. Затем на несколько минут все вокруг замерло и наконец из кустов вышел ирокезский вождь в военном головном уборе.

Это был высокий, сильный мужчина. Благодаря торчавшему на его голове чубу с орлиными перьями в полумраке он казался настоящим великаном, и от его унизанных бусами мокасин до вершины пера головного убора было добрых футов восемь. Одна половина лица вождя была разрисована сажей, охрой и киноварью, а другая изображала птицу, так что общий вид получался необыкновенно комичный и странный. Пояс-вампум пояс поддерживал его набедренную повязку, а у верхнего края наколенников при каждом движении развевалось с дюжину вражеских скальпов. Голова его была наклонена вперед, глаза горели зловещим блеском, а ноздри то раздувались, то сжимались, как у рассерженного зверя. Ружье было направлено вперед, и он крался, согнув колени, высматривая, прислушиваясь, останавливаясь, кидаясь вперед, изображая всем обликом полное олицетворение осторожности. В двух шагах за ним следовал мальчик лет четырнадцати, одетый и вооруженный так же, как отец, но с нераскрашенным лицом и без ужасных трофеев у пояса.

Они уже поравнялись с кустом, за которым притаилась засада, как вдруг что-то привлекло внимание молодого воина, быть может, сдвинутая ветка или колыхавшийся листок — он замер на миг с выражением подозрения во всех чертах лица. Еще мгновение и он предупредил бы товарища, но дю Лю уже выскочил и вонзил свой томагавк в череп старшего воина. Де Катина услыхал глухой треск, словно от топора, разрубавшего гнилое дерево, и индеец упал, как бревно, с ужасным хохотом, корчась всем своим могучим телом. Молодой воин перескочил, как серна, через труп своего упавшего отца и бросился в лес, но через мгновение там среди деревьев прогремел выстрел, а затем ответным эхом слабый жалобный крик.