Когда я вышел на улицу, мне показалось, что на открытом воздухе даже теплее, чем в этой промерзшей насквозь гостинице. Судя по тому, что звезд видно не было, небо по-прежнему затягивал густой покров облаков, целый день так неподвижно висевших над землей. Вдруг тихо, осторожно, словно бы на ощупь, боясь оступиться или же сбиться с пути в той глубине ночи, в которой каждый из нас становится слеп, опять пошел дождь, как будто бы целуясь с землей. Потом показалось, что именно он постучал в ворота монастыря, то ли просясь на ночлег, то ли в шутку, то ли потеряв самого себя. Откуда-то, ворчливо, опять появился привратник и с явным неудовольствием поспешил разузнать, кого это опять приволокла беспутица ночи. Я видел, как он беседовал с полуночными гостями и как потом он повел их куда-то в глубину монастыря, миновав, почему-то, гостиницу. Мне было очень грустно и одиноко. Я чувствовал, что моя старая жизнь уходит навсегда, и что в новой от неё уже не останется ничего. Я снова заплакал.

Мое прощание с отцом, который вскоре вышел на улицу, было очень тяжелым и исполненным непередаваемо горьких чувств. Но оно было коротким в той же мере, в какой являлось и не выносимым : отец не затягивал с расставанием, своей болезненностью тяготившего его нисколько не менее меня. И вот он уже вскочил на своего скакуна, немножко повременил, осаживая его и крутясь на месте, а потом рванулся вскачь, оставляя мне лишь слушать все более глохнувшие стуки копыт, которым я внимал очень долго, пока они не слились с шелестящими звуками падающего дождя.

...Я проснулся с несколько тяжелой головой, щурясь от яркого, такого неожиданного после многодневной облачности солнца, висевшего в окне прямо напротив меня. Внезапно оно исчезло, и вместо него я увидел лицо склонившегося ко мне аббата, уже давно безуспешно взывающего к пробуждению. Когда я с трудом поднялся, он повел меня из дому, ведя по наезженной слякоти монастырского двора: ограда, казавшаяся мне ночью непроходимой, была построена лишь на треть, и с восходом солнца крестьяне подвозили новые и новые бревна для того, чтобы продолжать строительство забора. Теперь мне смешно было думать, что отец так долго стучал в ворота, тогда как и справа и слева их можно было легко обойти. Я тер слезящиеся от света глаза и беспорядочно оглядывался по сторонам. Негромко и размеренно звонил колокол и под его позывные удары, подобрав полы длинных ряс, дабы уберечь их и не извозить в намешанной грязной жижице, монахи выходили из церкви и нестройной процессией, кто - перепрыгивая через лужи, кто - осторожно обходя совсем раскисшие места, направлялись к высокому строению , вкруг которого угнездились несколько обособленных домов. Если на них не было капюшонов, то можно было видеть, как некоторые из них радуются распогодившемуся утру, иногда подставляя ладони солнечным лучам и делая какие-то жесты своим спутникам, сопровождая эти причудливые телодвижения оживленной мимикой.

Как я потом уяснил, все торопились на обычные для первого часа собрание монастырского капитула. На нем Леотгар, занимавший должность старшего певчего, раскрыл на пюпитре принесенную с собой книгу и пригласил к её чтению монаха, в котором, в том числе и по его не выспавшемуся лицу, я узнал привратника Арульфа. Очевидно, что сегодняшние ночные и неоднократные гости бесили его тем сильнее, чем яснее для него был тот факт, что проход-то в монастырь был совершенно беспрепятственным. Зазвучавший голос его оказался не таким громким, как можно было бы заключить из того, как сильно он ругался накануне. Теперь же, торопливо, скороговоркой, то и дело сбиваясь, кивая головой в такт своим речам, словно отмечая пунктуацию, он едва слышно принялся перечитывать отмеченное Леотгаром место. Когда он закончил, в центр зала вышел аббат и произнес речь, в которой, кроме того, что он коснулся некоторых вопросов текущих будней киновийной жизни, Одо представил меня братии : ;"Перед вами отрок, который является сыном весьма славного человека, не только не запятнавшего себя ни одним из пороков, что процветают в миру к позору каждого из нас, ибо что мы сделали для того, чтобы мир стал лучше ? Но и всячески уважаемым и достохвальным за милосердие и благородство устремлений, которые никогда не покидают его. Отныне сие юное дитя прибудет среди нас для духовного питания и упрочения девственности его чистой души. Да не будем мы теми, у кого просят хлеба, а мы подаем ему камень, а Арульф, - тут Одо нашел глазами стушевавшегося и устыдившегося сторожа, - торопясь, прочел это место наоборот. Что же, Арульф, неужели мы на просьбу о камне должны подавать хлеба ? Так вот, поистине, если сумеем дать благие дары детям нашим, то и Отец наш небесный даст искупление наших грехов. Не без внутреннего треволнения за его судьбу вверяю я Адсона всегда присущему вам духу непорочности и любомудрия. Наипервейшим же из воспитателей его назначается Вирдо, наипаче почитаемый среди нас за святейшие качества своей души. Кроме того, собратья, в нашей общине ещё одно, более обширное пополнение. Сегодня ночью, пока вы отдыхали перед хвалитнами, нас удостоили своим посещением отцы из греческой земли. Воздадим им наш глубокий почет и неизмеримую радость, которую долженствует испытывать нам при встрече со столь именитыми гостями. В свою очередь, их посещение - это дань уважения истории нашей некогда величайшей обители. Сюда их привели паломнические стремления, достойность которых мы должны оправдать своими высокими нравами и красотой нашего внутримонастырского быта, лишенного безделья и его противоположности - суетливости. На время своего пребывания отцы будут споспешествовать нам не только в духовной жизни, но и в повседневных трудах. По собственному своему желанию, и я выражаю им особенную признательность, они будут следить за состоянием рыбных ресурсов в течении реки Брешиа, а за счет этого повысится и разнообразие яств на ваших столах".

Последнее замечание вызвало одобрительный гул в капитуле. Нашелся один из монахов, который стал пальцем тыкать в сторону присутствовавших на собрании греков, все же остальные совершили молчаливое ante et retro в знак почтительного приветствия. ;"А теперь об очень тяжелом и неприятном, - прервал всеобщее возбуждение аббат. - Вы знаете, что два дня назад исчез и с тех пор не давал о себе знать известный всем Стефан, работавший на нашей прачечной. Мой долг сообщить вам, что в результате расследования обстоятельств его исчезновения, я пришел к заключению, о котором, в тайниках своего смятения, думал, наверное, каждый из вас. Я мог бы промолчать, дабы не поощрять в вас смуты сердечной, не погружать вас в пучину уныния и не содействовать пристрастию к измышлениям, пагубным для ума. Но по всем соображениям Стефан пропал в районе у старого города, в месте, которое большинство из вас называет полем змея или же логовом змея". Присутствующие словно обмерли, а потом раздалось несколько испуганных восклицаний, и некоторые из монахов в ужасе закрыли лицо ладонями. Тот из них, который проявлял свою неуравновешенность, тыкая пальцем в греческих гостей, теперь вздернул этот палец в небо и воскричал : ;"Змей вернулся ! Крылатый зверь, исчадие бездны ! Он опять возвратился, чтобы всех нас пожрать, это ужасный коршун и аспид, рожденный от блуда саранчи и скорпиона. Это выкормыш геенны, где грешники кормят его своей печенью, и ими ему по-еврейски Аваддон. Сказано в старинных книгах : он будет иметь 10 тысяч голов и в каждой голове по 10 тысяч ртов, а в каждом рту по 10 тысяч языков, и каждый из этих языков 10 тысяч раз в секунду будет проклинать Господа". ;"Прекратить ! - Раздался гневный голос Одо. - Всем повелеваю приструнить свои языки, 10 тысяч раз извергающие безумные речи. Немедленно престать давать волю больному воображению, будоражащему сознание, и иллюзиям, цепенящим его. Да, мы после долгого времени опять столкнулись с подобным фактом, всецело вселяющем дрожь в ваши сердца и наполняющем потрясенные умы суеверием. Для меня тоже узнать об этом было все равно, что разбередить незаживающую рану. Но прошу вас не поддаваться панике, питомцы мои сердечные. Малодушный страх, обуяющий нас подчас, недостоин тех, кого Господь принял под крыло свое. Ну, что ты так хочешь сказать, Отрик ? Ладно уж, говори, ибо твоему мнению обычно сопутствует рассудительность. Но только не извлеки из уст своих мнения наивного и пустого". Из толчеи вышагнул щуплый монах, более всех других в монастыре известный своей ученостью и беспокойным умом, искавшим утешения в книгах. ;"Иона не прав, - сказал он, несколько приподнимая голову и оглядывая всех свысока, так как его тяжелые вежды от рождения не хотели открываться целиком и его взор видел мир лишь частично. - Не ангел бездны сошел нынче к нам. Ибо чем мы прославились, чтобы он посетил нас ? Какими своими подвигами разгневали мы его ? Наша жизнь, Иона, не так безупречна, чтобы навлечь на себя его гнев. Мы недостаточно самоистязаем свою плоть, а власяницы наши - как синдоны расшитые, рукава оторочены мехом. Мы камнями не побиваемы и в козьих шкурах не скитаемся по пустыням, в милоти облаченные да в струпья. Напротив, к туфлям каблуки подбиваем и у портных заказываем себе хитоны, облегающие ягодицы и делающие из нас скорее потаскух, чем монахов. О, дух Юберта тяжкий, не отпускающий нас даже из преисподней...". "Пожалуйста, покороче, Отрик, о нравах наших ещё будет досуг побеседовать." - заметил аббат. "Хорошо. Видели ли вы, братья, что на небе не стало заметно созвездия Дракона ? Уже несколько дней я не наблюдаю его среди всех остальных . Когда я услышал сейчас, что великая птица, питающаяся людьми, вновь появилась в наших краях, я понял, что она - не что иное, как дивное созвездие, ожившее и сошедшее на землю. Все происходит так, как написано в Сивиллиных книгах, в которых предсказывается, что перед концом света все созвездия сойдут со своих мест и воспрянут, принимая новые обличья. Вот стихи, которые я вычитал у Кассиодора : И оживут соцветья звезд. Псы Гончие сорвутся вдруг с цепей и вознесутся ввысь подобно птицам Феникс и Халкедрий. Они падут, пронзенные копьем, что было раньше кистью Живописца. Соединив Корму и Киль и Паруса и мачты перекрестья из Креста соделав, Часы исправив в компас, в пушку Телескоп, Волк в плаванье уйдет пиратом. Медведица в собачку вновь обратится, в Цефея - Андромеда, а Персей обличье примет страшного Кита, чей жертвой станет царь коварный, прикованный к скале Кассиопеей..." ;"Довольно. Спасибо, Отрик, и ступай на место. Твое мнение интересней, чем бессвязные речи Ионы. И, однако, братья, я вас ещё раз прошу не поддаваться никаким соблазнам, которые предоставляет фантазия. Сегодня ночью я ещё раз попытался для себя восстановить хронику тех потерь, которые мы понесли с того момента, как я возглавил монастырь, и которые, безусловно, должны были случаться и ранее. Нисколько не для того, чтобы упрочить сейчас ваши страхи, а ради отрезвления от всего, что представляется вашему уму, ради назидания и заключения правильных выводов, которые послужат дальнейшей безопасности каждого, я хотел бы напомнить об этих случаях, занесенных в анналы нашей обители. Итак, в 910 году принял я под свое попечение ваши души, возжелавшие духовной благодати. И уже через четыре месяца, в начале июня, мы потеряли одного из нас. Элизиус, о котором многие до сих пор не забыли, направлялся вместе с Фридерумом к северным виноградникам, ибо эти братья отвечали тогда за своевременно заготовление яства, произраставшего в те времена в изобилии, пока варвары не разорили все сады. Проходя стороной от старого города, Фридерум, предстоящий здесь и ныне, не заметил, как юный Элизиус, все время шедший позади, более уже не следовал за ним. Повсюду простиралось лишь ровное поле, трава которого слишком коротка, чтобы упрятать кого-либо. Хотя Фридерум и был весьма удручен, этому случаю не придали тогда такого значения, которым мы наделяем его ныне, ибо все посчитали, будто Элизиус нарочно покинул своего спутника, так как разочаровавшись в своей недолгой монашеской жизни, не отвечавшей его побуждениям, он решил таким образом оставить и самый монастырь. Когда в сентябре наш собрат и подвижник Артольд не вернулся в обитель после своей, надлежащей эконому, инспекции дальних мельниц, предположений о бегстве возникнуть уже явно не могло, ибо Артольд всегда отличался истинным усердием в молитвенном делании и был неотъемлемой частью нашей семьи, потерять которую было все равно, что лишиться руки. Никто тогда, разумеется, не принял в расчет, что маршрут его пути во многом совпадал с тем, который был у Элизиуса с Фридерумом, и, в сердцах погоревав, мы посчитали его убитым - простой ли вор напал на него, душегуб ли, отставший ли и бесчинствующий воин языческого племени. Глаза всем открыл вопиющий по своей наглядности случай, происшедший той же зимой в момент, когда снежное покрывало плотно укутывает землю и позволяет по оставленным следам проследить передвижения и зверя и человека..." ;"Это был Эббо! - воскликнул неутомимый Иона. - павшая с неба птица вцепилась в него когтями и вознесла высоко ввысь !" ;"Ты видел это ?" - спросил протиснувшийся к нему Арульф. ;"Нет, но святой Мартин открыл мне это во сне". ;"Ты видел святого Мартина ?" "Да. Вместе со святым Реми они несли коготь этой птицы, равнявшийся их восьмикратному росту". "Везет тебе, Иона. Во сне таких святых видишь. А я по ночам не сплю из-за того, что эти ворота повесили...". ;"Итак, - продолжал тем временем аббат. - Благочестивейший мирянин Эббо был послан нами к лесу, ибо вследствие усиливавшихся холодов нам не стало хватать того тепла, которое дарит горящее дерево. Заготовленные с осени, деревья нуждались только в перевозке, и к утру Эббо должен был возвратиться назад. Но этого не произошло. Более того, его лошадь, запряженная в телегу, в испарине примчалась в монастырь, свидетельствуя о том, что с её хозяином что-то случилось. Тут же я призвал к себе всех тех, кого не покинуло мужество и, мы ринулись в направлении леса, решив во что бы то ни стало защитить Эббо, если ему угрожала опасность, и только молили Бога, чтобы наша помощь не оказалась несвоевременной. Мы бросились вперед, торопясь по его следам, шедшими рядом с отпечатками, оставленными его конем и телегой. Вскоре мы заметили, что эти следы разминулись, и Эббо в одиночку свернул в сторону. Пройдя же ещё немного, мы увидели, что характер следов резко изменился. Складывалось полное впечатление, что в этом месте Эббо ползал на четвереньках, словно прячась или уклоняясь от чьей-то атаки. Однако, никаких иных отметин обнаружено не было. Более того, нам не удалось найти его ни живым, ни мертвым. В крайней озабоченности вернулись мы в монастырь, и с тех пор в общине появились разговоры о том, что, видимо, огромная птица, подобная змею летучему, нападает на тех, кто проходит лугами в левой стороне от старого города - разговоры, которые, к сожалению, потом ещё неоднократно находили себе пищу для дальнейших кривотолков, а иногда - немыслимого словоблудия. Уж сколько раз предупреждали об опасности тех мест, все равно находились те, кто либо не прислушивался к этим словам, либо, как последний безумец, искал лиха на свою голову. Потому в поле змея мы ещё не раз теряли людей, и это наполняло меня неизбываемым чувством вины за участь каждого из них. Что я могу сказать вам, и какие слова утешения мне подыскать ? Ясно, что тайная, не находящая никакого объяснения опасность, существует, но все же она много меньше тех угроз, которые исходят от полчищ норманнов и венгров, изрыгающих бедствия, не сравнимые ни с чем. Давайте же попробуем избыть весь страх, которым вместо покаяния наполнены у многих сосуды сердец. В каком-то смысле случившееся ещё раз разнит для нас монастырь и мир, лежащий во зле. Нам нечего бояться, пока мы за стенами родного нашего пристанища. Здесь Господь опекает нас и лелеет своей любовью. Здесь жизнь для нас - средоточие всего отдохновения, которого только может сподобиться душа. Выкорчеваем же из сердец все раболепие перед ужасными образами дьявольскими, рассчитанными на то, чтобы запугать нас и обильно с этой целью порождаемых. У меня все, братья." Монахи тихо перешептывались друг с другом, обменивались своими тревожными впечатлениями и предчувствиями. Не смотря на все увещания аббата, у каждого из них было свое толкование загадочных исчезновений, которыми они немедленно спешили поделиться с соседом.