Вот вам листок, полученный мною сейчас из Екатеринбурга. Едут хорошо; дай только Бог, чтобы было спокойно и благополучно.

П.С. Пушкин - И.И. Пущину

16 марта, Нижний

С братом и смех и горе. Не доезжая Шадринска, было разволновался, и теперь сам спорит со всеми, что не так на таблицах написано и на столбах, что Канск называют Казанью и прочее. Не скажу, друг, чтобы путешествие было для меня приятным препровождением времени. Проехал почти 2000 верст и ровно ничего не видал. Он сажает меня непременно прежде, боясь, чтобы как-нибудь одному не остаться. На станциях и везде верчусь как на иголках. Затруднительное положение, но слава Господу и за то, что дело как-нибудь уладится.

П.С. Пушкин - П.Н. Свистунову

1856 год, 31 марта, с. Коростино

Добрые друзья мои Петр Николаевич и Татьяна Александровна. Наконец, по милости Божией, сегодня в четыре часа пополудни мы добрались до места. Путешествие было не очень легкое и для меня приятное. Я должен был сидеть в своем возке, как в кибитке, чтобы обращением своего внимания на разные города не возбудить внимание брата, и на каждой станции предупреждать всех станционных смотрителей и ямщиков, чтобы говорили о Красноярске. Таким образом, Казань пошла за Канск, Нижний - за Колывань, Муром - за Томск. Наконец, мы встретились нечаянно с Францевыми в гостинице. Наталью Дмитриевну мы не за-стали. Она поехала в Костромскую деревню и на дороге в маленьком городке Судиславле сильно занемогла лихорадкою. Пролежала на этой станции с неделю и даже приобщалась - это известие сразило меня при въезде в Марьино 23 числа, а 25 утром успокоило нас её письмо от 12-го к Марье Дмитриевне, но от 15 к Петровне уже из Давыдова, что она поправилась несколько и прибыла в свою деревню с намерением скорее распорядиться делами и возвратиться домой. Этим путем 25 вечером, повидавшись с Евгением Якушкиным, который приезжал ко мне в Марьино, отправился я далее и 27 приехал в Высокое к Нарышкиным, где добрая сестра наша нас ожидала. Нечего говорить о свидании. Эта добрая сестра просто без памяти от радости. Брата встреча эта немного озадачила. Он по Нарышкину только уверился, что это именно Маша. Но сначала ему показалось, что это какая-то самозванка выдает себя за сестру - в окрестностях Красноярска. Но потом полюбил её, расспрашивал о всех соседях и домашних людях, и говорит: точно, это Маша, потому что никто другой не может знать эти обстоятельства.

От Нарышкиных, которые вам очень кланяются, он ехал вместе с сестрою, а я в дормезе1.

Братья встретили нас на дороге: сперва один, потом другой, и он им, видимо, обрадовался. Теперь хотя толкует о доставлении куда следует, но, по крайней мере, без раздражения и с согласием отдохнуть на этой станции, которую не хочет признать за Коростино1.

Вот вам, друзья мои, несколько слов на первый раз. Все спят, а я хочу воспользоваться отсылкою в Тулу нарочного.

Затем обнимаю вас, любезные друзья, крепко, крепко и горячо. Помню вашу драгоценную для меня дружбу. Машурку, Вавку и Катю целую. Всем домашним вашим - свой усердный поклон.

И.И. Пущин - П.С. Бобрищеву-Пушкину

1856 год

2 апреля

Пора отыскивать тебя, добрый друг Павел Сергеевич, в Алексине, пора приветствовать тебя на родине. Спасибо за частые весточки с дороги - я своевременно получал их, и они передавались из рук в руки, даже посылал Петру Николаевичу. 29 марта пришло твое письмо из Нижнего. Душевно рады, что Марья Александровна и Аннушка полюбились тебе - они просто с восхищением говорят о встрече с тобой и с братом. Все слава Богу!

Я сегодня пишу к тебе именно потому, что воображаю тебя на месте, отдыхающего от трудов и волнений дорожных, среди добрых родных. Пожалуйста, заочно познакомь меня с ними. Недавно получил от Константина Ивановича письмо из Кронштадта. Он говорит, что часто там видается с твоим братом, который очень тебя напоминает. Они близко друг от друга живут.

Свербеев говорит, что ты здоров и весел. Он у нас погостил 12 часов. Наталья Григорьевна... благодарит, что я тебя с нею познакомил. Первый посетитель после тебя был Брокман, - он отправился к Екатеринбург торговать или не знаю что делать. Сообщил нам известие о свадьбе Жозефины Адамовны с Мейеровым, которая должна была совершиться в первое воскресенье великого поста. Я тогда послал от Терпугова просьбу из Консистории, адресовал её Петру Николаевичу... Писал и к Барсукову о Козлове - ниоткуда ничего не знаю. От друга (Н.Д. Фонвизиной. - Авт.) было письмо, начатое в Костроме, конченное в Судиславле. Она захворала и говорила, что не может сама дописать. Это письмо я пометил 19 марта - ты можешь понять, что оно сильно меня перевернуло, хотя сказано, чтоб не тревожиться, что там какое-то повреждение, но не опасное. Между тем призывала священника и приобщалась. До сих пор не имею письма после этого.

Как-то неловко, надеюсь на Бога, вооружаюсь терпением - на беду, теперь почты опаздывают. Ее письмо, о котором я говорю, начато 26 февраля, а дописано 4 марта. При этом я был уверен, что никак все наши сообщения и маршруты не уладят твоей встречи с нею. Видимо, что и сестра твоя не успела написать в Нижний, а ей адресы я послал 13 февраля. Но не в том дело. Лишь бы ты добрался благополучно, а потом добрался до Марьина. Если туда заехал и не застал её дома, то ещё удобнее было действовать насчет избавления от плена домашнего. Все это ты мне расскажешь - я не умею сказать, как доволен, что ты в 100 верстах от Марьина. Это всегда можно перелететь.

У нас спрашивали: где находится семейство и из кого состоит. Отобрали и с нас... показания - и тотчас отправили. Увидим, что будет. Мне сдается, что, наконец, отпустят. Где-нибудь, Бог даст, встретимся. Обнимаю тебя крепко, обними и брата за меня... Сегодня послал барону не 20, а 10-ть целковых...

Прощай покамест. Много писали - писали из Марьина, писал Юшневский, от (нрзб.) было горькое письмо из Киева. Отрадно, что она додумалась до ответа. Обними соседей, когда будешь у них. Все у нас здоровы, только я с надутыми губами... - навязался флюс. Все наши тебя дружески обнимают.

Твой Иван Пущин.

13 апреля

Не думал к тебе писать сегодня, любезный друг Павел Сергеевич, но получил из Тобольска прилагаемый пакет знакомого почерка - и спешу его переслать по принадлежности. Я его имею от Лебедя, который получил от Николая, а Николаю пришло с почтой после твоего отъезда. Петр Николаевич говорил мне, что не знаю, что делать с письмом... распечатать не смеет (тут несколько фраз насчет твоей таинственности) и потому передает это мне. Признаюсь, я порывался распечатать, но почел все-таки лучше не трогать, хотя, может быть, тут и есть что-нибудь мне. Что же делать - непреодолимое уважение к запечатанному. Если бы ты дал мне на это право при прощании, я бы вскрыл. Особенно потому хотелось вскрыть, что одного из писем из Москвы не получил. Может быть, оно и тут. Вдобавок после чужой приписки в её листках из Судиславля я ни строчки не имею. Заботливо и тоскливо. Чтобы она не написала несколько слов по своей болезни, не верится. Но довольно.

Об тебе знаю от Фотографа, что ты в Марьино приехал 23 марта. Вопрос в том, застал ли ты там хозяйку. Знаю, что ты расцеловался с Марьей Дмитриевной - Фотограф 24-го сам собирался в Марьино. Скоро что-нибудь скажет...

Прощай покамест. Обнимаю тебя и брата и всех твоих, с которыми ты меня, верно, познакомишь. Христос воскрес! Все у нас здоровы. Ваня тебя целует.

Твой Иван Пущин.

30 апреля

В субботу, т. е. 28 апреля, только что мы все собрались обедать, вбегает Ваня и кричит...

Это была радость общая. Отданы письма и громо-гласно читаются. Хвала Богу, что наконец ты, добрый друг Павел Сергеевич, достиг пристани. Надеюсь, что ваше существование, сложное в отношении к Николаю, уладится.

Ты знаешь искренность желаний моих для тебя и не потребуешь ненужных объяснений. От души благодарю тебя за твою беседу со мной. Только ты одного мне не сказал: чем кончилось твое посольство в Марьино насчет домашнего плена? Эта статья, вероятно, не будет включена в мирный трактат, который мы ждали в газетах. Потому прошу тебя молвить об этом словечко.