— Уже тридцать две секунды.

Хейверс зажала в руке часы и посмотрела на Линли:

— Но ведь Сара не бегунья. Ее нельзя сравнивать с остальными девушками.

— Ей понадобилось полчаса, чтобы добраться домой, переодеться, разогреть машину и вернуться в Кембридж. До Гранчестера по полям чуть больше полутора миль. Стайеру понадобится на этот же маршрут не больше десяти минут. И если бы Сара Гордон умела быстро бегать, Джорджина Хиггинс-Харт была бы сейчас жива.

— Сара вернулась бы домой, переоделась и вернулась с хорошим запасом времени, и даже если бы Розалин в точности ее описала, она заявила бы, что, обнаружив тело, шла, спотыкаясь по острову.

— Все верно.

Хейверс посмотрела на часы:

— Пятьдесят две секунды.

Они ехали вдоль западной границы Ламмас-лэнд, зеленой лужайки со столиками для пикника и игровыми площадками, которая протянулась почти на три четверти длины Ньюнэм-роуд. Они круто свернули на Бартон и миновали район мрачных студенческих квартир, церковь, прачечную самообслуживания, из которой валил пар, новые кирпичные дома, свидетельствующие об экономическом подъеме города.

— Минута пятнадцать, — сказала Хейверс, когда они свернули к югу в сторону Гранчестера.

В зеркало заднего вида Линли посмотрел на Сент-Джеймса. Тот просматривал материал, который Пен сделала в музее Фицуильяма (бывшие коллеги приветствовали ее с восторгом, с каким обычно встречают только членов королевской фамилии). Он листал рентгеновские и инфракрасные снимки с таким знакомым сосредоточенным и задумчивым видом.

— Сент-Джеймс, — окликнул его Линли, — за что ты больше всего любишь Дебору?

Сент-Джеймс медленно поднял голову и удивленно посмотрел на Линли. Общаясь столь долгое время, они никогда не затрагивали эту тему в разговоре, и реакция Сент-Джеймса на вопрос была вполне естественной.

— Чудно спрашивать такое у мужа.

— Ты когда-нибудь задумывался над этим? Сент-Джеймс посмотрел в окно на двух престарелых дам: одна опиралась на алюминиевый ходунок, подруга поддерживала ее, обе направлялись в крохотный овощной магазинчик, витрина которого, украшенная овощами и фруктами, покрылась блестками выпавшей влаги. В руках у старушек болтались оранжевые авоськи.

— Кажется, нет, — ответил Сент-Джеймс, — наверное, за то, что рядом с ней я не просто существую, я живу. Она не дает мне расслабиться. Она не дает моей душе покоя.

Линли снова посмотрел в зеркало на Сент-Джеймса и поймал его взгляд — грустный, задумчивый, словно бы опровергавший его слова.

— Так я и думал, — ответил Линли.

— Почему?

— Потому что она художник.

Последние здания, ряд стареньких трехэтажных домов на выезде из Кембриджа растворились позади в тумане. Замелькали изгороди из посеревшего пыльного боярышника, приготовившегося к зиме. Хейверс посмотрела на часы:

— Две минуты тридцать секунд.

Исчезли указатели и разграничители полос, дорога сузилась. Теперь она тянулась вдоль полей, над которыми висел туман, похожий на плотный и сплошной холст мышиного цвета, на котором ничего не было нарисовано. Если и существовали где-то вдалеке деревенские дома, во дворах которых трудились люди и пасся скот, то в тумане ничего этого не было видно.

Подъезжая к Гранчестеру, они проехали мимо человека в твидовых брюках и высоких черных сапогах. Тяжело опершись на трость, он наблюдал, как его колли обнюхивает что-то у обочины.

— Мистер Дейвис и мистер Джефрис, — сказала Хейверс, — в своем репертуаре.

Линли медленно свернул на главную улицу, и Хейверс снова посмотрела на часы. Посчитав что-то на пальцах, она сказала:

— Пять минут тридцать семь секунд. — И когда Линли внезапно остановил машину, она воскликнула, подскочив на сиденье: — Чт.. что вы делаете, сэр!

Возле дома Сары стоял «ситроен» голубого цвета с металлическим оттенком. Колеса машины заволокло туманом.

— Ждите здесь, — приказал Линли.

Он тихо закрыл дверь, чтобы не было слышно стука, и пошел пешком к старой школе.

Занавески на окнах были опущены. Из дома не доносилось ни звука, словно там никого не было.

Вроде только что разговаривал со мной. А потом, смотрю, уехал. Шатается, наверное, где-то в тумане и пытается решить, что делать дальше.

Как она выразилась? Моральный долг против одолевающей похоти. Если особо не вдумываться, Глин Уивер всего лишь нечаянно объяснила причину их развода и сформулировала вечную дилемму, терзающую мужа. Но все гораздо сложнее. Глин считает, что Уивер несет ответственность за смерть дочери из-за своих грез о красивой жене, но у этих слов есть другой смысл, о котором Глин и не догадывается, но который, воплотившись в машину у дома Сары, ясен как божий день.

Мы были знакомы. Одно время даже близко.

Энтони всегда страдает от этого противоречия.

Линли подошел к машине, она оказалась запертой. Внутри ничего не было, кроме небольшой приоткрытой полосатой картонной коробки на переднем сиденье. Линли застыл, увидев ее, быстро глянул на окна, потом опять перевел взгляд на коробку, из которой выглядывали три патрона, и бросился обратно к машине.

— Что?..

Но Хейверс не успела задать вопрос, потому что Линли выключил двигатель и обернулся к Сент-Джеймсу:

— Возле дома слева есть паб. Ступай туда. Позвони в полицию. Скажи Шихану, чтобы срочно выезжал. Никаких сирен. Никаких огней. Скажи только, чтобы выехала группа захвата.

— Инспектор…

— У Сары в доме Энтони Уивер, — ответил Линли Хейверс, — он вооружен.

Проводив Сент-Джеймса, скрывшегося в тумане, они опять посмотрели на дом.

— О чем вы подумали? — спросила Хейверс.

— О том, что у нас нет времени ждать Шихана.

Линли обернулся на дорогу, по которой они приехали в деревню. Из-за поворота к ним неспешно приближался пожилой человек с собакой.

— Где-то здесь есть тропинка, по которой Сара шла в понедельник утром, — сказал Линли, — и если она вышла из дому незамеченной, то и тропинка не слишком приметна. Поэтому…

Линли оглянулся на дом и опять посмотрел на дорогу:

— Пошли.

Они зашагали туда, откуда только что приехали на машине, но не прошли и пяти ярдов, как наткнулись на старика с собакой. Тот поднял трость и чуть не ткнул Линли в грудь.

— Вторник, — сказал он, — вы, молодые люди, были здесь во вторник. Я все помню. Я Норман Дейвис. У меня пока что отличное зрение.

— О боже, — пробормотала Хейверс. Навострив уши, пес с благосклонным выражением на морде сел у ног хозяина.

— Мы с мистером Джефрисом… — старик кивнул на пса, который вежливо поклонился, услышав свое имя, — гуляем уже час, у мистера Джефриса небольшие сложности с отправлением естественных потребностей в силу его преклонного возраста, и мы оба вас видели, согласитесь, мистер Джефрис. Я сразу сказал, что эти молодые люди уже бывали здесь. И оказался прав, не так ли? У меня прекрасная память.

— Где тропинка в Кембридж? — без обиняков спросил Линли.

Старик почесал в затылке. Колли почесал за ухом.

— Тропинка, говорите? Неужели вы отправитесь гулять в такой туман? Я знаю, о чем вы подумали: раз мы с мистером Джефрисом вышли на прогулку, то почему бы и вам не прогуляться? Но мы-то вышли за естественной надобностью. А так нас калачом на улицу не выманишь.

Старик показал тростью на маленький дом с соломенной крышей через дорогу:

— Когда нам не нужно выходить за естественной надобностью на улицу, мы сидим у нашего окна. Не то чтобы шпионим, обратите внимание, мы просто поглядываем то и дело на главную улицу. Не правда ли, мистер Джефрис?

Собака часто и тяжело задышала, соглашаясь. У Линли зачесались руки, так захотелось схватить ему старика за отвороты пальто.

— Тропинка в Кембридж, — повторил он. Мистер Дейвис качнулся на каблуках.

— Ну точно как Сара, да? В Кембридж она раньше ходила только пешком. Сегодня, говорит, я уже совершила свой моцион, когда мы останавливались с мистером Джефрисом у ее дома и звали погулять. А я ей отвечаю, мол, Сара, если вы так любите Кембридж, то должны там жить, чтобы не гулять на такие расстояния. А она мне, мол, собираюсь, мистер Дейвис. Совсем скоро уеду.