А события развертывались в нарастающем темпе. Обстановка на Кавказе с каждым днем обострялась. Продвигаясь по основной железнодорожной магистрали Кавказа, заняв Армавир и Черкесск, противник вынудил некоторые советские части, отрезанные от основных сил, отходить к перевалам Главного Кавказского хребта.

Из армейских сводок, которые теперь ежедневно объявлялись в штабе дивизии, стало известно, что 3-й стрелковый корпус уже ведет бои где-то в районе Клухора и Маруха. Вошла в соприкосновение с противником и 20-я горнострелковая дивизия. Это означало, что 46-я армия стала действующей.

Зона боевых действий охватила значительную территорию Западного и часть Центрального Кавказа. Это были не только ущелья, ведущие к перевалам, но и труднодоступные высокогорные участки. Бои развернулись в Белореченском, Умпырском, Сынчарском, Марухском, Клухорском и Эльбрусском районах.

Мы, альпинисты, и раньше писали рапорты с просьбой направить на фронт. Принялись писать снова, хотя это вызывало недовольство командира 9-й горнострелковой.

- Зря вы думаете, что наша дивизия век будет сидеть во втором эшелоне! сердито говорил он.

Полковник Евстигнеев был прав, и мы это понимали. Но ведь дивизию могли направить не на горный участок фронта! Потому и решили: будь что будет напишем рапорт прямо в штаб 46-й армии. Поступили так, потому что ждать дальше не могли и верили: наш волевой и мудрый комдив правильно поймет мотивы такого поступка.

Но разъяснять ничего не пришлось. Неожиданно поступил запрос от члена Военного совета 46-й армии бригадного комиссара В. Н. Емельянова. Он требовал сообщить фамилии альпинистов дивизии, знающих район, где развернулись боевые действия. В своем донесении штаб 9-й горнострелковой назвал четверых: Кельса, Шпилевского, Гусака и меня. Вызов пришел только на одного человека, и в штаб армии был направлен Гусак. Мы с завистью провожали его. Однако Николай вернулся уже через два дня, чтобы составить списки наиболее подготовленных для действий в горах бойцов и командиров нашей дивизии, а также найти или составить описание района Клухорского и Марухского перевалов.

Описание района Клухора имелось. Но разве могло оно заменить человека, хорошо знающего местность?! Мы решили просить члена Военного совета срочно направить всех четверых на перевалы и одновременно сообщили данные об опытном альпинисте Ю. Н. Губанове, присутствие которого на перевалах было бы очень желательным и полезным. (Накануне мы получили письмо, в котором Губанов писал, что вернулся из Крыма в Тбилиси, и просил похлопотать о переводе в нашу дивизию.)

С тревогой и нетерпением мы ждали ответа.

На другой день в дивизию пришел приказ направить в Сухуми 121-й полк. Всем стало ясно: оттуда он пойдет на перевалы. Сборы были недолги. На вокзале эшелон провожало много народу: жители Батуми и окрестных селений, семьи товарищей, отправлявшихся на фронт. С полком уходили и наши командиры инструкторы горной подготовки.

Провожали товарищей и мы, альпинисты дивизии. По-дружески распрощавшись с инструкторами и знакомыми по сборам бойцами, я пообещал, что скоро непременно встретимся в горах, а затем пошел проститься с командиром полка майором И. А. Оршавой. Его провожали жена и дочь. Это была их последняя встреча.

Я стоял чуть в стороне и ждал удобного момента, чтобы передать через майора записку начальнику штаба 3-го горнострелкового корпуса подполковнику Мельникову с просьбой вызвать нас в корпус для направления на перевалы. Просил посодействовать в этом деле и Оршаву, Он обещал добиться моего назначения в свой полк.

А на следующее утро в штаб дивизии поступила телеграмма об откомандировании Гусева, Гусака, Кельса и Шпилевского в распоряжение штаба 46-й армии в Кутаиси.

Тепло простились с полковником Евстигнеевым. К сожалению, мне так и не довелось больше встретиться с ним. Боевой путь 9-й горнострелковой начался позже, на северных отрогах хребта. Дивизия героически сражалась и на Голубой линии в районе Новороссийска. Ничего больше о судьбе этого соединения и тех, кто воевал в его составе, мне неизвестно.

Командование дивизии щедро снабдило нас альпинистским снаряжением и продуктами: служить нам предстояло не в штабе армии, а на перевалах, и все отлично понимали это.

На фронт

Поезд из Батуми уходил ночью. Друзья-однополчане заботливо усадили нас в вагон. Прощай Батуми! Прощай море! Нас ждет другая стихия: горы, тревожные сейчас снежные горы...

На другой день мы уже шагали по улицам Кутаиси, разыскивая штаб 46-й армии. Каковы же были наша радость и удивление, когда на одном из перекрестков столкнулись с Юрием Губановым, который направлялся туда же. Впятером дружно зашагали по мостовой, выбивая искры из булыжников металлическими шипами, укрепленными на подошвах наших высокогорных ботинок.

В штабе нас без промедления принял член Военного совета бригадный комиссар Василий Нестерович Емельянов. Он ввел нас в обстановку, которая сложилась на перевалах и на Кавказе в целом. Мы подробно доложили об особенностях местности в районе развернувшихся боев. Мне неизвестно, бывал ли бригадный комиссар в горах прежде, но он отлично понимал специфику горной войны и четко представлял, какую роль может сыграть в ходе боевых действий знание этой специфики.

Член Военного совета тут же определил наши обязанности. В предписании указывалось, что по заданию командования мы направляемся для организации и проведения разведки в районах боевых действий. Каждому было предложено выбрать наиболее знакомый район. Прощаясь, Емельянов тепло пожелал нам успехов.

Мне и моим товарищам понравился член Военного совета: внимательный, приветливый, энергичный. Понравилась и его убежденность в том, что альпинисты должны быть на передовой в горах.

После беседы с членом Военного совета армии нам выдали документы. Шпилевский направлялся на Мамисонский перевал, Кельс и Губанов - на эльбрусское направление, мы с Гусаком должны были следовать на Клухор.

В нашем распоряжении оставались только вечер и ночь. Провести их предстояло в незнакомом, но чудесном грузинском городе Кутаиси. Гусак вспомнил, что здесь живет добрый его друг альпинист доктор А. И. Мельничук. Без труда разыскали его в военном госпитале. У Мельничука оказалось немало старых фотографий района Эльбруса и Сванетии, куда мы должны были двинуться на рассвете, и он с удовольствием показал их нам. В дружеском кругу мы вспоминали горы, прошлые походы и пили по этому поводу прекрасное старое вино.

Вскоре доктор, аккомпанируя себе на гитаре, запел:

По горам, по вершинам наша молодость шла,

Голубыми туманами наша юность прошла.

Пронеслася и скрылася, как лихой буйный шквал,

А теперь на пути у нас новый встал перевал.

Что же, верные други мои, снова надо в поход,

За любимую Родину зашагаем вперед.

Помня молодость милую, помня тех, кто упал,

Зашагаем, товарищи, на седой перевал...

Когда в окно нашей комнаты заглянула заря, мы спели песню моего брата Виктора, ставшую очень популярной:

Были два друга в нашем полку,

Пой песню, пой.

Если один из друзей грустил,

Смеялся и пел другой...

Когда отзвучала песня, выпили последний бокал, обнялись и тронулись в путь...

В сторону Сухуми уезжали четверо. Дорога Володи Шпилевского на Мамисонский перевал начиналась прямо из Кутаиси. Не знали мы, что в то яркое утро прощались с нашим другом навсегда...

На станции Ингури сошли Леонид Кельс и Юрий Губанов. Их фигуры на фоне далеких гор долго были видны нам из окна уходящего поезда.

На следующее утро прибыли в Сухуми мы с Николаем. Отправились искать штаб 3-го стрелкового корпуса. Ослепительно сияло знойное солнце. Радовали глаз синее море, зелень горных склонов, стройные пальмы вдоль улиц и набережной. Но город изменился: на мостовой и тротуарах виднелись битый кирпич и стекло ночью Сухуми бомбила вражеская авиация. Город опустел. Только военные деловито шагали по улицам, да изредка проносился мотоциклист или проходила машина.