Через некоторое время за мой столик присела австралийская пара и я ответил на их предложение вместе выпить а также поддержал беседу, в которой старательно избегал любых острых политических тем. Я не делал попыток познакомиться или начать разговор с кем - либо еще, так как чувствовал, что за мной, вероятно, наблюдает кто-либо из сотрудников клуба.

Через несколько дней я встретился с Барнуэллом. Я сказал ему, что австралийская пара, по-видимому, не представляет особого интереса и, по моему мнению, было нецелесообразно проявлять повышенную активность на этой стадии. Он одобрил мои действия и предложил продолжить в том же духе. Со своей стороны он назвал несколько фамилий людей, которые представляли особый интерес для его Управления. Одним из них был Марк Янгер, которого, как оказалось, я уже некоторое время знал.

Глава Пятая

Марк Янгер был тем человеком, который своими действиями в пользу признания нового польского режима, поддерживаемого Советским Союзом, внес раскол в польскую общину в Австралии, добившись поддержки в этом вопросе группы местных поляков. Впоследствии Янгер и его сторонники образовали ассоциацию под названием Польский альянс, который поддерживал тесные связи с прокоммунистическим Всеславянским движением. Основными целями этого движения были репатриация всех славян в свои страны и восхваление Советского Союза.

Янгер также стал представителем Польского Агентства Прессы, которое находилось под полным контролем возглавляемого коммунистами варшавского режима. Он начал публиковать и распространять Польский пресс-бюллетень, в котором содержались материалы, имеющие своей целью подтолкнуть поляков вернуться на свою родину. Эти материалы состояли из приукрашенных сообщений о жизни в Польше и, особенно, из радужных обещаний на будущее.

Кроме посещения Русского общественного клуба по субботам, я ходил туда на вечерние фильмы, лекции и другие мероприятия, организуемые под покровительством Австралийского общества дружбы с Советским Союзом, Польским альянсом и Славянским конгрессом. Я познакомился со многими людьми, но сохранял определенную сдержанность в заведении связей, так как понимал, что это единственная возможность избежать подозрений. Через несколько недель я решил войти в контакт с Янгером. Я решил, что лучшим вариантом подхода будет просьба о предоставлении работы переводчика в Польском Агентстве прессы.

Марк Янгер занимался оптовой торговлей текстилем. Он вел успешный бизнес и, по слухам, был очень богат. Имел просторный и светлый офис в представительском здании в Сиднее по адресу Каслриг - стрит 67. В офисе было три рабочих стола, за одним из которых восседал он сам, а два другие занимала пара моложавых блондинок.

Янгер поднялся, чтобы поприветствовать меня. В свои сорок с небольшим лет он был довольно красивым мужчиной с правильными чертами лица, вьющимися темно-коричневыми волосами и усами. Его голубые глаза смотрели на меня подозрительно, хотя его манеру поведения в целом нельзя было назвать недружественной. Он предложил мне стул.

Я сказал ему, что осведомлен о том, что он возглавляет Польское Агентство прессы и что я был бы рад получить у него работу по переводу текстов, которую мог бы выполнять дома. Янгер молча выслушал меня. Когда я закончил, установилась некоторая пауза в разговоре.

- Полагаю, что я смогу дать вам работу, - сказал он в заключение, - но я пока не знаю вас в достаточной мере. Понимаете, это ведь не просто перевод. Если вы не испытываете симпатии по отношению к нынешнему политическому устройству в Польше, вы не сможете хорошо сделать эту работу.

Я ответил ему, что в принципе ничего не имею против режима в Варшаве и не испытываю против него предубеждений. Янгер, похоже, колебался. Затем он поднялся

. - Ну, давайте попробуем, - произнес он. Взяв лист бумаги с машинописным текстом, он положил его на стол и подтолкнул ко мне. Посмотрите, что вам удастся сделать из этого, - и он вновь сел, как будто внезапно потерял всякий интерес к этому вопросу.

Машинописный текст, который он мне передал, был напечатан по-польски на тонкой бумаге для авиапочты, и в нем содержались выдержки из речи очень известного в то время польского политика левой ориентации, который выступал за слияние коммунистической и социалистической фракций в парламенте. Текст был написан в обычной для коммунистической пропаганды манере. Я нашел его очень трудным для перевода на английский язык и до сих пор ощущаю его революционный дух. Однако в переводе мне удалось передать некоторые из звучных напыщенностей этого текста. Я передал свою рукопись Янгеру, и он внимательно прочитал её. - Неплохо, - сказал он. - Вы сможете получить эту работу, если захотите, боюсь только, что оплата не слишком привлекательна.

Тем не менее, мы договорились об условиях, и я ушел, зажав в руке кейс с материалами для перевода.

Я доложил об этом новом развитии событий Барнуэллу, который, как мне показалось, оказался весьма удовлетворен.

Несмотря на мои регулярные визиты в офис Янгера, я не ощущал какого-либо значительного прогресса в отношениях с ним. Видимо у него сохранялось некоторое подозрение ко мне и я переключился на его секретарей. Более разговорчивой и доступной из них двух была та, которая была замужем, но носила свою девичью фамилию Юнис Пентон.

Юнис была довольно приятным созданием. Она считала меня близким партнером своего босса и своим человеком среди коммунистов. Она также часто посещала Русский общественный клуб и видела меня там, что утверждало её во мнении о моей преданности революционному делу. Янгер не был в курсе дружественных отношений, которые укреплялись между мной и Юнис. Время от времени мы с ней вместе обедали или заходили куда-нибудь на кофе, но в присутствии Янгера поддерживали строго официальные отношения.

От Юнис я узнал, что Янгер был в дружеских отношениях с советским консулом Макаровым и корреспондентом ТАСС Носовым и, что он питает большие надежды стать польским консулом в Австралии.

Юнис была несколько болтлива отчасти по своей натуре, а отчасти из-за того, что считала, будто мне известны большинство тех людей и событий, о которых она говорила. Она была знакома с несколькими коммунистическими журналистами. Среди них большим авторитетом пользовался Руперт Локвуд. Если судить по высказываниям Юнис Пентон, то в кругах коммунистов в Сиднее достаточно было заявить, что "так сказал Руперт Локвуд", чтобы аргумент был всеми принят безоговорочно. Юнис была довольно хорошо начитана, смышлена и обладала чувством юмора. Эти качества её натуры проявлялись в любом вопросе, за исключением тех, которые касались политики. Политика для неё не была предметом размышлений, а воспринималась так, как это было изложено в официальной линии Коммунистической партии, которую она принимала как догму.

Однажды он сказала мне, что революция в Австралии произойдет через три года. Она произнесла это простым будничным голосом. Я подумал, что она шутит, но когда взглянул на нее, то увидел на её лице жесткое выражение, напоминающее маску, при этом глаза были в экстазе устремлены вдаль, а губы превратились почти в тонкую нитку. Тогда я понял, что для Юнис Пентон коммунизм был религией, а Руперт Локвуд - священником.

Со временем мне становилось все труднее выкраивать время для переводов. Я находился в состоянии сильного нервного напряжения из-за того, что мое слабое знание английского языка не позволяло мне должным образом воспринимать содержание лекций по медицине. Это стало не только помехой в моих университетских занятиях, но и источником постоянного раздражения и чувства унижения. Я упорно старался выражаться по-английски четко и ясно, особенно в бытовых разговорах, что вызывало только смущение моих собеседников, а зачастую мои явные усилия в этом наталкивались на насмешливую улыбку. Это тем более меня унижало, так как я гордился тем, что являюсь польским стипендиатом.

Я продолжал активно заниматься музыкой, готовя музыкальные оформления для различных радиоспектаклей, а также часто выступал на радио с сольными скрипичными программами. Это была изнурительная работа, требующая большой концентрации усилий и времени. Иногда случались моменты, когда я просто не мог найти времени для переводов Янгера.