Все утро Агнесса не могла найти себе дела. Ее работы на мысе Байю, прерванные неделю назад в связи с отъездом, оказались не такими уж срочными. Какая-то непонятная сила побудила ее подняться на второй этаж, в те комнаты, где они жили с Ксавье и которые после его смерти стояли пустыми. Она открыла комнаты, проветрила их, оглядела стены и вдруг решила произвести здесь кое-какие изменения. "Пора перевернуть страницу, - подумалось ей. - Память о Ксавье живет во мне, а не среди этих оштукатуренных стен. Здесь на втором этаже сухо, холодновато. А что, если все переставить по-другому?" Часть мебели, принадлежавшей Ксавье, перенесли в нижний этаж: теперь она стояла в спальне Агнессы и в ее кабинете. А на втором можно будет устроить комнаты для гостей. "Ксавье одобрил бы. Пора, пора перевернуть страницу", - снова повторила она про себя.

Мысль о будущих переменах в доме и о начинающемся новом периоде жизни отчасти восстановила ее душевное равновесие. Как и всегда, она находила опору в самой себе. После обеда она решила прогуляться и долго бродила в одиночестве по острову, обходя стороной дома, и не стала спускаться в порт. Совсем как в былые девичьи годы. Когда с ней случалось что-нибудь неприятное, когда она разочаровывалась в чем-то или в ком-то или же после очередной семейной сцены, Агнесса не бросалась к подруге излить душу, она выходила из дому, шла куда глаза глядят по парижским улицам, забегала в музеи, облюбовывала себе какой-нибудь ресторанчик и обедала там в одиночестве, шла в театр или в кино, а потом проводила еще полчаса в каком-нибудь дансинге, славившемся хорошим оркестром, и отказывала танцорам. И возвращалась, наконец, в особняк Буссарделей, погруженный в дремоту, ложилась спать просветленная, примирившаяся с родом человеческим, после доброй порции пребывания наедине с самой собой.

В первый же день после возвращения остров вновь завладел ею, как завладевают человеком чары, как завладевает любовь, в которой начал было сомневаться. С удивительной способностью к обновлению, доставлявшей ей радость, ибо она сама отдавала себе в ней отчет и благодаря этой своей душевной гибкости особенно полно ощущала себя женщиной, она постепенно забывала Париж, родных, а возможно, и войну, с головой окунувшись в свое обычное существование на мысе Байю. Она вновь обретала свою отчизну. И, однако, этот Пор-Кро, скорее уж греческий, чем латинский остров, был отнюдь не похож, даже находился в разладе с ее родной страной. "Именно так! подумала она, вернувшись домой и вполне искренне забыв свои недавние волнения в оккупированном Париже. - Именно потому, что мыс Байю не та земля, где я родилась, я чувствую себя здесь по-настоящему дома".

Октябрь в Пор-Кро как бы вызывает к жизни второе лето, и все здесь тогда - короткие дни, особая прозрачность и мягкость воздуха - все мило, и трудно поверить, будто еще где-нибудь на земном шаре бывает нечто подобное. Точно так же, как в апреле, когда уже наверняка знаешь, что на мыс Байю пришла весна, внезапно к концу дня повеет холодом изо всех углов, так же и в разгар осени упорствует еще жара, хранимая расселинами скал и утесов, даже когда на землю рано спускается темнота. Ночи по-прежнему полны хрустальным лунным сиянием, ярким и чистым одновременно, и в состав его входят все краски: морской волны и морской пены, бурунов, деревьев, двух-трех запоздалых цветков, все оттенки, приглушенные полуночным небом, подернутые ломкой звездной глазурью. Пор-Кро живет своей независимой жизнью, у него свой особый климат, отличный от климата материка, он, Пор-Кро, обращенный на вес четыре стороны света, со своими двенадцатью неиссякаемыми источниками, со своими ложбинами, где наливаются соком дикие плоды, созревающие тогда, когда им положено от господа бога. На Гиерских островах все одновременно опережает сезон и отстает от него, да и каждый сезон затягивается сверх сроков. И в эту осень здесь снова, неизвестно откуда и как, появились фазаны. Раньше их тут водилась тьма-тьмущая и двое-трое старожилов еще помнили то время, когда остров был настоящим земным раем. Но в последние годы минувшего века, когда морские офицеры открыли прелести Пор-Кро и стали наезжать сюда охотиться, фазаны почти перевелись. Ушли в глушь, укрылись в каких-то укромных тайниках, отступили в самую глубь лесов, и близился тот день, когда фазаны вообще должны были исчезнуть. Но со времени оккупации; даже с начала войны, еще перед перемирием, остров, брошенный на произвол судьбы, между небом и землей, отрезало от суши и вернуло к первобытному состоянию. Ракитник и асфоделии снова покрыли ковром все пространство между сирийскими соснами, заполонили тропинки. И наконец как-то утром, когда Агнесса шла в направлении Пуант де Галер, она услышала тяжелое хлопанье крыльев и прямо из-под ее ног вылетела самка фазана, на редкость крупная и красивая. Агнесса рассказала об этой встрече, и оказалось, что многим островитянам доводилось видеть фазанов. Откуда они взялись? Чем объяснялось это неожиданное воскресение из мертвых? Викторина утверждала, что фазаны никуда и не девались, а только стали пугливее и попрятались, а теперь не боятся, вот и все. Но Агнессу не удовлетворило это слишком уж прозаическое объяснение.

Очень скоро Агнесса завязала прежние отношения с жителями острова, которых можно было перечесть по пальцам. В их глазах она отнюдь не была богатой бездельницей, проживающей круглый год в своем поместье. Уже давно островитяне приняли Агнессу в свою среду, и она сама с радостью стала островитянкой. Она делила с ними их участь. Они жили здесь в полной зависимости от погоды и ее внезапных скачков, от многодневного мистраля или неожиданно наступавшего вёдра. По острову обычно передвигались только пешком, тропинками или проселочными дорогами, по которым не мог проехать даже велосипед; время поэтому приобретало здесь иную ценность и жизнь шла в ином измерении. Хозяйка мыса Байю, которая, как и все прочие, сама обрабатывала землю, находила удовольствие и своеобразный душевный комфорт в своей принадлежности к миру природы, в этих общих для всех островитян условиях жизни, еще более ограниченных режимом военного времени. В утро приезда ее оглушил и утомил южный говор Викторины и Ирмы; через неделю она уже начала следить за собой, чтобы не перенять от них варский акцент.