Тетя Луиза предложила в качестве наиболее веского аргумента, чтобы после оценки экспертами Лафонтена с нее вычли соответствующую сумму. Но бабушка оговорила в завещании, что вся библиотека переходит к старшему сыну. Эмма поэтому не желала терпеть нарушения воли их покойной матери, этого беззакония, ущемления прямых интересов Теодора, которому, как человеку несведущему и уж никак не библиофилу, плевать было на все библиотеки. Тете Луизе пришлось признать себя побежденной.

Надеясь избежать повторных случаев семейного неудовольствия, тетя Эмма, после того как родные получили все причитающееся им по завещанию, постановила поделить оставшиеся вещи на четыре части: так будет куда проще! И никто не посмеет возразить! Начала она со столовых сервизов. Право выбора предоставлялось старшим. Дядя Теодор взял себе севрский сервиз, тетя Эмма китайский, наш отец - из лиможского фарфора; самой младшей, тете Луизе, пришлось довольствоваться отвратительным сервизом поддельного датского фарфора, который появился на свет божий из глубины шкафов, хотя никто даже не подозревал о его существовании, кроме самой распределительницы фамильных сокровищ.

Точно так же поступили и со всем прочим. Мебель, картины, серебро; даже кружева, которые были совсем ни к чему мужчинам, - все было разделено на четыре части, разрознено. Такая же участь постигла статуэтки из саксонского фарфора, и ценная коллекция, после того как ее поделили между наследниками, перестала существовать, превратилась в простые безделушки. Были обнаружены старые фотографии, снятые еще в прошлом веке, - тусклые снимки, надклеенные на бристольский картон с закругленными уголками; дедушка в свое время привез из путешествия репродукции с различных произведений искусства, собранных в музеях. Точно так же поступили с этими фотографиями, не имеющими никакой ценности и ни для кого не представлявшими ни малейшего интереса; их разделили на четыре части, и каждый стал владельцем ненужной ему груды картонок.

Но было еще кое-что и похуже. Валентин, с обычным своим видом хранителя семейных тайн, сообщил мне, что когда вскрыли бабушкин секретер, содержимое его оказалось для родных сюрпризом. Дяде Теодору и папе пришлось унести целые пачки писем, написанных женским почерком, и взаперти разобрать их. Большинство из них они сожгли. Что они там открыли? И касались ли эти открытия самой бабуси или дедушки? Валентину, несмотря на все свои следовательские таланты, не удалось это точно установить. Но, так или иначе, все опять заговорили о папиной кормилице, которую бабушка некогда изгнала из дома. На семейном совете решили проверить, находится ли еще в живых самый младший сын этой женщины; бывали случаи, когда деловые люди продолжали выплачивать назначенное содержание подопечным, которых уже не было в живых. Разыскали этого человека. Он достойно старился где-то в деревенской глуши. И у него тоже было потомство.

И затем еще одно событие: после описи бриллиантов наши насмерть разругались с тетей Жюльеной.

- Да, невесело! - вздохнул Валентин, который на свой лад тоже был философом.- Бабуся скончалась, и вот все родные начали повсюду совать свой нос, спорят, ссорятся! Я перестал разговаривать с Симоном...

- Да успокойся, - сказала я. - Все образуется гораздо скорее, чем ты думаешь. Ты поругался с Симоном? Ручаюсь, через месяц вы помиритесь. Найдете общую почву для соглашения. Ведь мама осталась при вас. А что касается всех прочих... Это все равно как гроза, поверь мне. Сейчас вы все немного взбудоражены. Кончина бабуси все взбаламутила, сбила вас с толку. Вы и не подозревали, какое огромное место она занимала в вашей жизни, пусть даже ей было девяносто лет. Вы постигаете ее роль именно по тому зиянию, какое она после себя оставила. Но ваши ряды скоро сомкнутся. Снова возобновятся семейные обеды. Вам слишком бы их недоставало. Так что на сей счет я не беспокоюсь, Валентин. Наша семья - великая сила. Всякая семья сила.

4

Глядя вслед увозившей всех четверых моторке, я не могла отделаться от, вероятно, ложного ощущения, что они вовсе не поедут ни в Канн, ни в Монте-Карло, а дружно отправятся в Париж, чтобы тут же спешно собраться всем кланом на авеню Ван-Дейка после своей крамольной вылазки в мой лагерь.

Я смотрела, как удаляется катерок, хотя в сгустившемся мраке видела лишь огни на его корме. Я попыталась оставить их у себя обедать, извинившись, что не могу предложить ночлега, так как в доме было всего четыре комнаты и две из них занимали ребенок и няня. Впрочем, Валентин с женой, потерпев неудачу, не стали мешкать, а тетя Луиза, которая считала, что наносит мне визит тайком от семьи, должно быть, почувствовала, что на мысе Байю запахло порохом.

Не обращая внимания на трамонтану, на поздний час, я присела на краю мола, чтобы видеть, как уходит все дальше и дальше их катерок. Легкая, отнюдь не грозная зыбь, чуть покачивала суденышко. То и дело я теряла из виду белый и зеленый огонек, а красный огонек все время моргал. Расплывавшиеся, светящиеся точечки на гребне мрака - вот и все, что осталось мне от моих гостей. Они возвращались на материк, в тот странный мир, о котором они напрасно старались напомнить мне. Я знала, что они ограничатся этой попыткой и что их примеру никто не последует. Возможно даже, по молчаливому сговору тетя Луиза и Валентин сохранят в тайне свою совместную вылазку.

Самые разнообразные мысли закружились у меня в голове, как бывает после встречи, вновь приоткрывшей врата воспоминаний, откуда хлынули давно забытые ароматы. Передо мной возникали картины и застывали в неподвижности среди черного ветра. Я перебирала их в памяти, совсем так, как при разлуке с Нью-Йорком. Два этих мгновения перекликались. Но сейчас другие, а не я, уплыли по морю, а я осталась здесь, в гавани, давшей мне приют. И внезапно меня охватило восхищение перед быстротечностью столь несхожих событий - не прошло и года, а круг уже замыкался.

Четыре моих родича увозили с собой на катере Агнессу-девочку, окончательно освободиться от которой мне помогли лишь сами события. Ибо, возможно, если окинуть взглядом всю мою историю е начала и до конца, в моем лице выжила Агнесса тех лет, когда вырабатываются наши наиболее несомненные наследственные черты; возможно, я была лишь взрослым ребенком того ребенка.