- Нас интересует вечернее платье, мадемуазель Эдме! - заявила Анна-Мари.
Совершенно ясно, что для болтливой и решительной барышни, выглядевшей значительно старше своих лет и такой земной... Ксавье... эта странная душа... Но она не дала мне времени додумать мою мысль.
- Станьте сюда, Агнесса! Спиной к окну. Так гораздо удобнее: все недостатки сразу видны... Мадемуазель Эдме, я рассказывала приятельнице о вашем флорентийском платье; скажите, чтобы его принесли!.. А где вы будете, Агнесса, заниматься зимним спортом?
- Еще не думала.
- Почему бы вам не поехать в Арльберг? Вы мне возразите: в своем поместье лучше, но, поверьте, это пустяки! Я ведь очень редко кому советую это место, а то там будет слишком людно! Но вам - другое дело!.. Я там была с мамочкой в прошлом году. Вы, если не ошибаюсь, путешествуете одна?
- Да. Или с друзьями. Мать не любит ездить, братья женаты, ну и...
- Как странно, Агнесса... Я говорю "мамочка", а я заметила, что вы всегда говорите "мать".
- Дело привычки, - ответила я.
Анна-Мари продолжала:
- До последнего времени я ездила с мамочкой. И очень довольна: так, по-моему, гораздо лучше. Вовсе я не тихоня какая-нибудь! Но молодые люди такие нахалы.
- Да что вы?
- Уж поверьте! Сразу видно, что вас два года не было в Париже. В теннисных клубах, дорогая, во время зимнего спорта и даже на самых шикарных вечерах девушке все время приходится быть начеку! А иначе!..
- Мне кажется, Анна-Мари, что это зависит от того, как себя вести, можно просто не допускать разных неприятных эпизодов.
- Конечно! Поверьте, что со мной молодые люди всегда ведут себя более чем корректно.
Кинув взгляд на свою собеседницу, я охотно поверила. А она продолжала многозначительным тоном:
- Но всегда найдутся девушки, за которыми они ухаживают. А каково нам смотреть на это!
Тут вошли манекенщицы.
- Ах, Агнесса! Посмотрите, вот то флорентийское платье! Ну, что скажете?
Платье оказалось одновременно претенциозным и слащавым, все в цветочках и бантиках, и называлось не более не менее, как "Ботичелли".
-Ну, а на пасху? - не унималась болтунья. - Если не ошибаюсь, у вас поместье в Ардело?
- У моего старшего брата... Вилла, которая досталась ему от первой жены,
- Ах, чудесно! А вот посмотрите, в таком платье я била у вас на балу... Впрочем, на пасху там, Должно быть, собачий холод.
Я повернулась к ней всем корпусом, чтобы она лучше расслышала мои слова:
- Да. А так как северные пляжи мне не особенно рекомендованы...
- Почему? Они, очевидно, действуют на нервную систему. Вот взгляните на это платье, видите, темно-розовое, оно мне тоже очень нравится.
- Очень миленькое... Нет, нервы мои выносят тамошний климат, но ведь вы знаете, что для слабых легких он слишком суров.
- А разве у вас слабые легкие?
- Пока что все в полном порядке... Но я предпочитаю избегать...
- О! Лишняя предосторожность никогда не помешает... - Она помолчала с минуту. - Скажите, это потому, что в вашей семье есть предрасположение?
- В моей семье - нет. Хотя... Возможно, у Валентина. И я потеряла сестру, совсем еще девочку, которая умерла от злокачественной пневмонии. Но пусть это будет между нами, Анна-Мари...
- Но ведь...
- Вы сами знаете, каковы люди: такого наговорят, что и не обрадуешься! Да я вообще наша ветвь от бабуси почти не затронута... А разве нам не покажут платья для послеобеденных визитов?
- А ваш кузен, Агнесса?
- Какой? Ксавье?
- Да.
- А что именно?
- У него есть... Он тоже предрасположен?
- О, он выздоровел.
- Выздоровел?
- Иначе, вы сами понимаете, он бы сюда не вернулся.
- Откуда не вернулся? Из Швейцарии?
- Да, из Давоса.
- Подождите, подождите, я что-то вас не понимаю. Мне называли другое место, называли деревушку...
- Верно. В течение трех лет Ксавье жил в шале, в соседней долине.
- А до того? Значит, он все-таки был в Давосе? В санатории?
- Ну конечно, Анна-Мари.
Воцарилось молчание, которое нарушила Анна-Мари Мортье, бросив:
- А я и не знала.
В следующую субботу, спустившись к завтраку, я не обнаружила за столом ни дяди Теодора, ни тети Эммы.
- Они уехали в Солонь, - объяснила мне мама. - Охотиться. Отправились нынче утром на машине Симона, он их я обратно доставит. - И мама добавила слащавым голосом: - А тебе не хотелось бы поехать, мое золотко? Хотя нет! Что я! Ты не любишь охоты: слишком ты у нас чувствительная и добрая.
- А много народу туда съехалось? - спросила я.
- Человек десять. Все деловые знакомства. Ты с ними не встречаешься. Да, кстати! Там отец твоей подружки Анны-Мари. Дядя не видал его уже с неделю и пригласил с собой.
- А когда вернутся дядя Теодор в тетя Эмма?
- Не раньше понедельника. А то и позже!
Они приехали в воскресенье вечером, унылые-преунылые.
Оба в сопровождении Симона прошли прямо к бабусе. Мама, которую они из пригорода Парижа предупредили по телефону, уже поднялась туда заблаговременно. Совещание затянулось. Затянулось настолько, что пришлось даже перенести обед на более поздний час - неслыханное у нас отступление от правил.
Оставшись наедине с Ксавье в нижней гостиной, я старалась скрыть свое нетерпение. Мой длинноногий кузен растянулся на кушетке, уставив глаза в потолок. Я наблюдала за ним. Совершенно очевидно, он даже не знал о том, что все происходящее имеет к нему самое непосредственное отношение. Это неведение, это пассивное приятия всего не только не внушало мне желания сдерживать свои порывы, а напротив, настраивало на боевой лад. Кто же заступится за этого беззащитного, если не я, более искушенная во всем, что касалось нравов и обычаев Буссарделей, лучше натренированная для семейных битв? Что поделаешь, если в моем распоряжении нет более благородного оружия?
Я позвонила и велела принести портвейн, сославшись на то, что так нам будет легче скоротать время. Я выпила рюмку, потом другую.
Наконец дверь распахнулась, пропустив нашу родню, и с первого взгляда я поняла все. Мы пошли к столу. Наши охотники сидели с печальными физиономиями, не раскрывая рта. Воздух Солони что-то не пошел им на пользу. В этот вечер мы не услышали обычных рассказов о затравленных зайцах. Но зато говорила я, говорила одна за всю семью. В конце концов тетя Эмма не выдержала и сердито крикнула: