Философствование "о началах" подразумевало и определенный тип аргументации - физиологический, т.е. исходящий из представлений и о живой и развивающейся природе - physis. Мир рождается подобно живому существу, он растет и развивается, стареет и умирает. Но в этой "физиологической" модели мира имплицитно содержалось решение проблемы движения, мир рассматривался как "саморазвива

298

ющийся", как внутренне активный и приходящий в результате этой активности к норме и мере, собственно к состоянию космоса.

Философия Парменида порывает с физиологической традицией и физиологической аргументацией. Истина достигается на путях познания, соответствующих сумме требований, которые реализуются в процессе мышления. Истинный путь познания один, а не укладывающиеся в его рамки акты мышления образуют туманный мир мнений. Парменид первым выразил ту простую мысль, что при всем множестве мнений - истина одна. При этом он сосредоточивает внимание на самом мыслительном процессе: в центре его внимания нейтральное мыслимое, а не мыслящий субъект. Но он не отворачивается от человека, более того, он обосновывает (что столь характерно, пожалуй, для всей античной философии) направленность человека к бытию и с этой целью указывает на некоторые требования к его мышлению: если человек может мыслить, то предварительно надо знать, что значит "мыслить" (noein). Особый упор при этом Парменид делает на то, что мыслить необходимо, выделяя сумму правил мышления, и говорит о необходимости как об опосредовании истинного мышления (chreion), т.е. о его зависимости от чего-то третьего, что позволяет оставаться на пути истины и тем самым избежать пути лжи.

Итак, мышление (как способность умозреть предмет, высказываться о нем) подчиняется сумме требований, главное из которых выглядит как тавтология: для того чтобы мыслить, необходимо оставаться в области чистой мысли: разумом разрешить задачу бытия, не прибегая к привычному опыту чувства. Но прямого противопоставления мышления (разума) чувствам нет, речь постоянно идет о разуме, неспособность же при этом отказаться от привычного приводит совершенно к иным результатам, чем при следовании по пути разума. Вот эти результаты - два мира (мир истины и мир мнения) - и противостоят друг другу.

В первом случае ("устойчивый ум") - это речь правдивая, "истинный логос": вести правильную речь - это говорить, думая, и давать предметам истинные имена. "Одно и то же мыслить и быть", поскольку истинное мышление всегда говорит о бытии. Мышление всегда высказывается, высказывается о том самом мире, в котором человек, однако, руководствуется не истиной, а опытом привычки. И поскольку человек не остается на пути разума в высказывании и именовании предметов, уделом его оказывается "псевдологос", "имя пустое". Мыслить, говорить и именовать предметы - это и значит быть. Вряд ли проблема исчерпывается анализом в поэме Парменида связки "есть", сопутствующей каждому высказыванию о предметах. В онтологизме Парменида присутствуют более мощные пласты архаического онтоло

299

гизма, связывающего бытийственность с логосом, с самообнаружением бытия, со способностью вещей говорить самим за себя.

Человек мог только развивать эту свойственную природе способность к самораскрытию, самореализации: "логос души так глубок, что границ его найти невозможно", вещает Гераклит. Развивая в себе этот субъективный логос, прислушиваясь к природе, разделяя слова по природе, человек и добирается до сути бытия: истинное бытие (божество) неизменно, и воплощаясь в явлениях, оно меняется подобно благовониям; этим явлениям мы и даем имена. Но человеческий мир несет в себе две ипостаси: бытия и небытия, божественного и смертного, потому он и есть борьба, переход противоположного друг в друга. Вглядываясь в природу, человек обнаруживает в ней внутреннее противоречие, обнаруживает истину. Это и есть путь логоса, по Гераклиту.

Самое поразительное, что и Парменид не отказывается от чувственного мира. Это проявляется не только и не столько в том, что рядом с миром истины возможен мир мнения (вторая часть поэмы). Он не только возможен, но и необходим. Без наличия этого мира было бы невозможно мышление, был бы невозможен и "истинный логос", рядом с которым находится "псевдологос". "Истинный логос" равнозначен обсуждению истины, ему противостоит множественность слов, "звуки обманчивых слов" и "мнения смертных". Собственно, здесь Парменид обсуждает относящуюся к учению о логосе тематику "истинности имен по природе", встречающуюся и у Гераклита.

Рассмотрение имен по природе идентифицируется у Гераклита с обсуждением их по сути (существу). Но люди не понимают логоса ни до того, как услышат Гераклита, ни услышав впервые. Поэтому он считает необходимым не идти по пути объяснения, а намеками указывать истину, предпочитая всему то, что можно увидеть. Природа вещей (живая, разумная природа) сама являет человеку свой облик, свои противоположности, без которых она невозможна. Суть в том, чтобы увидеть это двуединое состояние противоположностей. Другими словами, Гераклита интересует логос природы. Парменида интересует логос истины. И прежде всего он оспаривает двуединство форм. В этом случае мы впадаем в противоречие: "одно и то же тем же самым и не тем же самым зовем".

Вот здесь и обнаруживается различие в вопросе об истинности имен по природе. У Гераклита лжесвидетелей настигнут Эринии, блюстительницы Правды (Дике). У Парменида Дике сама ведет по пути к Истине. Роль Правды состоит не в корректирующей функции, а в самом направлении пути. У Гераклита - это путь борьбы, распри, у Парменида - единения. Что признать за истину: изменчивое тече

300

ние вещей и лежащую в их основе борьбу как тождество противоположностей в той безымянной основе, которая "хочет и не хочет имени Зевса", у Гераклита; или обособившуюся и получившую у Парменида набор имен (неподвижность, замкнутость и т.д.) "истинную природу"? Вот эти имена, прошедшие логическую обработку на истинность, и есть имена "по природе", а все имена, которые соответствуют мнению смертных, есть "имя пустое".

Соответственно, происходит радикальная переориентация: все, что окружает человека, согласно учению Парменида, - условности (собственно говоря, к этому уже склонялись Ксенофан и Гераклит). Существующее "по природе", то, что действительно есть (бытие), постигается умом. Один и тот же мир, взятый в двух измерениях - человеческой повседневности и умопостижения, раскалывается на две области - мнение смертных и истины. А это значит, что обесцениваются прежде всего природные основания наглядного мира: "рождение и гибель отбрасываются истинным убеждением". Физика живого и наглядного мира вместе с разрушением гилозоизма (с признанием трагической несостоятельности рождения и гибели вещей) лишается и своих онтологических и метафизических оснований. Единый человеческий космос разрушается, и мир раздваивается на сферу онтологического, истинного бытия, из которой изгоняется человек не мыслящий, и сферу физической, неистинной реальности удела человеческой повседневности.

БИБЛИОГРАФИЯ

1. Аверинцев С.С. "Греческая литература" и ближневосточная "словесность" // Типология и взаимосвязь литератур Древнего мира. М., 1971.

2. Аверинцев С.С. Образ античности в западноевропейской культуре 20 в. Некоторые замечания // Новое в современной классической филологии. М., 1979.

3. Аверинцев С.С. Порядок космоса и порядок истории в мировоззрении раннего Средневековья (Общие замечания) // Античность и Византия. М., 1975.

4. Андреев Ю.В. К проблеме послемикенского регресса // Вестник Древней истории. 1985. № 3.

5. Андреев Ю.В. Раннегреческий полис. Л., 1976.

6. Античная Греция. Т. 1. Становление и развитие полиса. М., 1983.

7. Античная культура и современная наука. М., 1985.

8. Античная лирика. Серия 1 БВЛ. Античный мир. М., 1968.

9. Античность как тип культуры / Отв. ред. А.Ф. Лосев. М., 1988.

10. Аристотель. Метафизика / Пер. и примеч. А.В. Кубицкого. М.; Л., 1934.