- На весы! На весы! Кому на весы?!
Взваливаю, тащу.
Развешивают два армянина, один в студенческом, другой в кавказском. Белоснежная бурка глядит пятнистой гиеной. Точно архангел коммунистического Страшного Суда! (Весы заведомо врут!)
- Товарищ барышня! Не задерживай публику!
Ругань, пинки. Задние напирают. Я загромоздила весь проход. Наконец, кавказец, сжалившись - или рассердившись, откатывает мой мешок ногой. Мешок слабо завязанный, рассыпается. Клюканье. Хлипанье. Терпеливо и не торопясь подбираю.
----------------
Обратный путь С картошкой. (Взяли только два пуда, третий утаили.) Сначала беснующимися коридорами, потом сопротивляющейся лестницей, слезы или пот на лице, не знаю.
И не знаю, дождь иль слезы
на лице горят моем...
Может, и дождь! Дело не в этом! Полоз очень слаб, расщепился посредине, навряд ли доедем. (Не я везу санки, вместе везем. Санки - сподвижник по беде, а беда - картошка. Собственную беду везем! )
Боюсь площадей. Арбатской не миновать. Можно было с Пречистенского переулками, но там спуталась бы. Ни снега, ни льда: везу по воде, местами по сухому. Задумчиво любуюсь на булыжники, уже розовые..
- О, как все это я любила!
Вспоминаю Стаховича. Увидь он меня сейчас, я бы неизбежно сделалась для него предметом гадливости. Все, вплоть до лица, в подтеках. Я не лучше собственного мешка. Мы с картошкой сейчас - одно.
- Да куда ты пре-ешь! Нешто это можно - прямо на людей ! Буржуйка бесхвостая!
- Конечно, бесхвостая, - только черти хвостатые!
Кругом смех. Солдат, не унимаясь:
- Ишь, шляпку нацепила! А морду-то умыть...
Я, в тон, указывая на обмотки:
- Ишь, тряпки нацепил!
Смех растет. Я, не желая упустить диалога, останавливаюсь, якобы поправляя мешок.
Солдат, расходясь:
- Высший класс называется! Интеллихенция! Без прислуги лица умыть не могут!
Какая-то баба, визгливо: - А ты мыла дай! Мыло-то кто измылил? Почем мыло-то на Сухаревой, знаешь?
Кто-то из толпы:
- Чего ему знать? Ему казенное идет! А вы, барышня, картошку несете?
- Мороженую. На службе дали.
- Известно, мороженую- хорошая-то самим нужна! Подсобить, что ли?
Толкаю вожжи напрягаются, еду. Пощади голос бабы ... солдату:
- Что ж она, что в шляпе, не человек, что ли?
Рас-су-ди-ил!
------------
Итог дня: два чана картошки. Едим все: Аля, Надя, Ирина, я, Надя Ирине, лукаво:
- Кушай, Ирина, она сладкая, с сахаром.
Ирина, тупясь и отворачиваясь: - Ннне...
---------------
20 марта, Вместо "Монпленбеж", задумавшись, пишу "Монплэзир" (Мопр1аisir вроде маленького Версаля XVIII в ).
Благовещение 1919 г.
Цены:
1 ф муки-- 35 р
1 ф картошки - 10 р
10 ф моркови - 7 р 50 к
1 ф луку - 15 р
селедка -. 25 р
(Жалованье - ставки у нас еще не прошли - 775 руб в месяц.)
---------------
25-го апреля 1919 г.
Ухожу из Комиссариата. Ухожу потому что не могу составить классификации. Пыталась, из жил лезла, - ничего. Не понимаю Не понимаю, чего от меня хотят: "Составьте, сопоставьте, рассортируйте... Под каждым делением - подразделение". Все в одно слово, как спелись. Опросила всех: от заведующего отделом до одиннадцатилетнего курьера - "Совсем просто". И, главное, никто не верит, что не понимаю, смеются.
Наконец, села к столу, обмакнула перо в чернила, написала: ЭПИЛОГ:
7-го июля 1919 г.
Вчера читала во "Дворце Искусств" (Поварская, 53, д Соллогуба, моя бывшая служба) - "Фортуну". Меня встретили хорошо, из всех читавших - одну рукоплесканиями. (Оценка не меня, а публики.)
Читали, кроме меня: Луначарский - из швейцарского поэта Карла Мюллера, переводы; некий Дир Туманный ~ свое собственное, т. е. Маяковского, - много Даров Туманных и сплошь Маяковский! Луначарского я видела в первый раз. Веселый, румяный, равномерно и в меру выпирающий из щеголеватого френча. Лицо средне-интеллигентское: невозможность зла. Фигура довольно круглая, но "легкой полнотой" (как Анна Каренина). Весь налегке. Слушал, как мне рассказывали, хорошо, даже сам шипел, когда двигались. Но зала была приличная.
"Фортуну" я выбрала из-за монолога в конце"
...Так нам и надо за тройную ложь
Свободы, равенства и братства!
Так отчетливо я никогда не читала.
...И я, Лозэн, рукой белей чем снег.
Я подымал за чернь бокал заздравный!
И я, Лозэн, вещал, что полноправны
Под солнцем дворянин и дровосек!
Так ответственно я никогда не дышала. (Ответственность! Ответственность! Какая услада сравнится с тобой! И какая слава?! Монолог дворянина - в лицо комиссару, - вот это жизнь! Жаль только, что Луначарскому, а не... хотела написать Ленину, но Ленин бы ничего не понял, а не всей Лубянке, 2!)
Чтению я предпослала некое введение: кем был Лозэн, кем стал и от чего погиб.
По окончании стою одна, с случайными знакомыми. Если бы не пришли, одна. Здесь я такая же чужая, как среди квартирантов дома, где живу пять лет, как на службе, как когда-то во всех семи русских и заграничных пансионах и гимназиях, где училась, как всегда - везде
--------
Читала в той самой розовой зале, где служила. Люстра просияла (раньше была в чехле). Мебель выплыла. Стены прозрели бабками. (И люстры, и мебель, и прабабки, и предметы роскоши, и утварь . - . вплоть до кухонной посуды, -все обратно отбито "Дворцом Искусств" у Наркомнаца. Плачьте, заведующие!)
В одной из зал - прелестная мраморная Психея. Настороженность души и купальщицы. Много бронзы и много тьмы. Комнаты насыщенны. Тогда, в декабре, они были голодные: голые. Такому дому нужны вещи. Вещи здесь меньше всего вещественность. Вещь непродажная - уже знак. А за знаком - неминуемо смысл. В таком доме они - смыслы.
----------
Поласкалась к своим рыцарям.
-----------
14-го июля 1919 г.
Третьего дня узнала от Бта, что заведующий "Дворцом Искусств". Ров, оценил мое чтение "Фортуны" - оригинальной пьесы, нигде не читанной, чтение длилось 45 мин, может больше, в 60 руб.
Я решила отказаться от них - публично - в следующих выражениях: "60 руб эти возьмите себе - на 3 ф картофеля (может быть, еще найдете по 20 руб!) - или на 3 ф малины - или на 6 коробок спичек, а я на свои 60 руб пойду у Иверской поставлю свечку за окончание строя, при котором так оценивается труд".