- А Драгана я лично похоронил вблизи Волги,- заявил он. Все это выяснилось спустя неделю. Но, как видите, напрасно он похоронил меня раньше срока...
...Фашисты вновь идут в атаку. Я бегу наверх к своим бойцам и вижу: их худые почерневшие лица напряжены, грязные повязки на ранах в запекшейся крови, руки крепко сжимают оружие. В глазах нет страха. Санитарка Люба Нестеренко умирает, истекая кровью от раны в грудь. В руке у нее бинт. Она и перед смертью хотела помочь товарищу перевязать рану, но не успела...
Фашистская атака отбита. В наступившей тишине нам было слышно, какой жестокий бой идет за Мамаев курган и в заводском районе города.
Как помочь защитникам города? Как отвлечь на себя хотя бы часть сил врага, который прекратил атаковать наш дом?
И мы решаем вывесить над нашим домом красный флаг - пусть фашисты не думают, что мы прекратили борьбу! Но у нас не было красного материала. Как быть? Поняв наш замысел, один из тяжело раненных товарищей снял с себя окровавленное белье и, обтерев им кровоточащие раны, передал мне.
Фашисты закричали в рупоры:
- Рус! Сдавайся, все равно помрешь!
В этот момент над нашим домом взвился красный флаг!
- Брешешь, паршивец! Нам еще долго жить положено, - добавил к этому мой связной рядовой Кожушко.
Следующую атаку мы вновь отбивали камнями, изредка стреляли и бросали последние гранаты. Вдруг за глухой стеной, с тыла - скрежет танковых гусениц. Противотанковых гранат у нас уже не было. Осталось только одно противотанковое ружье с тремя патронами. Я вручил это ружье бронебойщику Бердышеву и послал его черным ходом за угол, чтобы встретить танк выстрелом в упор. Но не успел этот бронебойщик занять позицию, как был схвачен фашистскими автоматчиками. Что рассказал Бердышев фашистам, не знаю, только могу предполагать, что он ввел их в заблуждение, ибо через час они начали атаку как раз с того участка, куда был направлен мой пулемет с лентой неприкосновенного запаса.
На этот раз фашисты, считая, что у нас кончились боеприпасы, так обнаглели, что стали выходить из-за укрытий в полный рост, громко галдя. Они шли вдоль улицы колонной.
Тогда я заложил последнюю ленту в станковый пулемет у полуподвального окна и всадил все двести пятьдесят патронов в орущую грязно-серую фашистскую толпу. Я был ранен в руку, но пулемет не бросил. Груды трупов устлали землю. Оставшиеся в живых гитлеровцы в панике бросились к своим укрытиям. А через час они вывели нашего бронебойщика на груду развалин и расстреляли на наших глазах за то, что он показал им дорогу под огонь моего пулемета.
Больше атак не было. На дом обрушился ливень снарядов и мин. Фашисты неистовствовали, они били из всех видов оружия. Нельзя было поднять голову. . И снова послышался зловещий шум танковых моторов. Вскоре из-за угла соседнего квартала стали выползать приземистые немецкие танки. Было ясно, что участь наша решена. Гвардейцы стали прощаться друг с другом. Мой связной финским ножом на кирпичной стене написал: "Здесь сражались за Родину и погибли гвардейцы Родимцева". В левом углу подвала в вырытую яму были сложены документы батальона и полевая сумка с партийными и комсомольскими билетами защитников дома. Первый орудийный залп всколыхнул тишину. Раздались сильные удары, дом зашатался и рухнул. Через сколько времени я очнулся - не помню. Была тьма. Едкая кирпичная пыль висела в воздухе. Рядом слышались приглушенные стоны. Меня тормошил подползший связной Кожушко:
- Вы живы...
На полу полуподвала лежало еще несколько полуоглушенных красноармейцев. Мы были заживо похоронены под развалинами трехэтажного здания. Нечем было дышать. Не о пище и воде думали мы - воздух стал самым главным для жизни. Оказывается, что в кромешной тьме можно видеть лицо друга, чувствовать близость товарища.
С большим трудом мы стали выбираться из могилы. Работали молча, тела обливал холодный липкий пот, ныли плохо перевязанные раны, на зубах хрустела кирпичная пыль, дышать становилось все труднее, но стонов и жалоб не было.
Через несколько часов в разобранной выемке блеснули звезды, пахнуло сентябрьской свежестью.
В изнеможении гвардейцы припали к пролому, жадно глотая свежий осенний воздух. Вскоре отверстие было таким, что в него мог пролезть человек. Рядовой Кожушко, имевший сравнительно легкое ранение, отправился в разведку. Спустя час он возвратился и доложил:
- Товарищ старший лейтенант, немцы вокруг нас, вдоль Волги они минируют берег, рядом ходят гитлеровские патрули...
Мы принимаем решение - пробиться к своим.
Первая наша попытка пройти фашистскими тылами не удалась - мы натолкнулись на крупный отряд немецких автоматчиков, и с трудом нам удалось уйти от них, возвратиться в свой подвал и ожидать, когда тучи закроют луну. Наконец-то небо потемнело. Выползаем из своего убежища, осторожно продвигаемся к Волге. Мы идем, поддерживая друг друга, стиснув зубы, чтобы не стонать от резкой боли в ранах. Нас осталось шесть человек. Все ранены. Кожушко идет впереди - он теперь и наше боевое охранение, и главная ударная сила.
Город в дыму, тлеют развалины. У Волги горят нефтяные цистерны, вдоль железнодорожного полотна пылают вагоны, а слева гремит, не стихая, жестокий бой, грохочут взрывы, сыплется разноцветный фейерверк трассирующих очередей, воздух насыщен тяжелым запахом пороховой гари. Там решается судьба города. Впереди, у Волги, вспышки осветительных ракет, видны немецкие патрули.
Мы подползаем поближе и намечаем место прорыва. Главное, бесшумно снять патруль. Замечаем, что один из немцев временами подходит близко к одиноко стоящему вагону - там к нему легко подойти. С кинжалом в зубах к вагону уползает рядовой Кожушко. Нам видно, как фашист вновь подходит к вагону... Короткий удар, и гитлеровец падает, не успев вскрикнуть.
Кожушко быстро снимает с него шинель, одевает ее и неторопливо идет навстречу следующему. Второй фашист, ничего не подозревая, сближается с ним. Кожушко снимает и второго. Мы быстро, насколько позволяют раны, пересекаем железнодорожное полотно. Цепочкой удачно проходим минное поле, и вот - Волга. Мы припадаем к волжской воде, такой холодной, что ломит зубы, пьем и никак не можем напиться. С трудом сооружаем небольшой плот из выловленных бревен и обломков и, придерживаясь за него, плывем по течению. Грести нечем, работаем руками, выбирая поближе к быстрине. К утру нас выбрасывает на песчаную косу к своим зенитчикам. Изумленно смотрят они на наши лохмотья и небритые худые лица, с трудом узнают своих; они кормят нас удивительно вкусными сухарями и рыбьей похлебкой (в жизни не ел ничего вкуснее ее!). Это была первая наша еда за последние трое суток. В тот же день зенитчики отправили нас в медсанбат... На этом Антон Кузьмич Драган закончил свой рассказ о том, что было с батальоном после 21 сентября. Теперь, таким образом, ясна судьба 1-го батальона 42-го гвардейского полка 13-й гвардейской дивизии. Это еще Одно свидетельство героизма наших воинов. Действуя самостоятельно, в изолированных гарнизонах, небольшими группами, они сражались за каждый дом, сражались до последней возможности, нанося огромные потери врагу.
Героизм, проявленный нашими мелкими подразделениями, озадачивал врага. Каждая такая мелкая группа с успехом сражалась в пять и более раз сильнее противника.
Враг начал бояться наших бойцов. Дорогу в Сталинград стали называть дорогой в могилу, сам Сталинград называли адом.
- В Сталинграде каждый соревновался, кто смелее, кто выстоит, кто больше уничтожит захватчиков.
- В те же дни большая группа автоматчиков противника, прорвавшаяся с танками к центральной пристани, отрезала от главных сил армии две стрелковые бригады и один полк дивизии Сараева, которые вели бой в районе улиц Курская, Кавказская и Краснопольская. Все же Паулюс не мог считать, что 21 сентября он полностью овладел южной частью города и центральной переправой. Там еще долго шли упорные бои.
Вечером 21 сентября в районе Дар-Горы наши наблюдатели заметили скопление крупных сил пехоты и танков противника. Вскоре под прикрытием ураганного огня артиллерии и минометов враг ринулся в атаку. Они пытались с ходу прорваться на левый берег Царицы, но были встречены огнем наших заволжских батарей. Часть танков и пехоты отступила на исходные позиции, а с остальными дело довершили бойцы бригады Героя Советского Союза полковника Батракова, в большинстве своем состоявшей из моряков. Вот что рассказал участник этого боя лейтенант В. Жуков, возглавлявший группу из семнадцати моряков.