Если бы "арміи" не было к моменту революціи, она при стихійном напорѣ и неизбѣжности еще большаго паденія дисциплины, развалилась бы в нѣсколько дней или недѣль. Внутренняя сопротивляемость "хрупкаго организма" арміи свидѣтельствует о ея дореволюціонной крепости. Нѣмцы из окопов кричали: "Русь капут. Русь революція" — передает в своей записи 12 марта бытовую сцену на одном из участков фропта ген. Цихович. Как же реагировала на первых порах на это "Русь" — уже революціонная? Отнюдь не сочувственными возгласами: долой войну — лозунгами, запечатлѣнными будто бы в сердцѣ каждаго солдата еще до переворота. Можно привести сотни примѣров, почерпнутых из источников разнаго происхожденія. Обратимся к цитированному уже "письму офицера" с гвардейскаго фронта, гдѣ так рѣзко проявилась в дни революціи сословная рознь между офицерами и солдатами, и гдѣ особенно "ликовали" нѣмцы. И вот отвѣт солдатской массы: ..."Сегодня ночью — пишет автор в письмѣ 11 марта — была страшная ураганная канонада правѣе нас. Оказалось, что нѣмцы наступали на семеновцев, но были отбиты. Солдаты разсказывали, что офицеры говорили, что ничего не будет, и приказывали людям спать в своих норах, что солдаты им не повѣрили, всю ночь простояли у бойниц, а к утру пошли три нѣмецких цѣпи — и наклеили же им они"... Днем под звуки марсельезы, замѣнившей національный гимн, происходит парад с красными флагами вновь награжденных георгіевских кавалеров. Автор письма подводит итог в смыслѣ боевого настроенія: "В атаку пойдем, как один человѣк, как ходили в началѣ войны. Но пусть нас ведет не Гольгоер. Иначе солдаты опять скажут, что он хочет от них отдѣлаться... подарить нѣмцам русскіе трупы". Это требованіе, прокатившееся, как было указано, по всему фронту[363], само по себѣ представляет показательное явленіе и отнюдь не может служить доказательством неудержимаго стремленія к "замиренію". В особой арміи для характеристики настроеній может быть отмѣчено еще одно проявленіе патріотизма, навѣяннаго переворотом. Если вѣрить газетным сообщеніям (эту оговорку и мы готовы сдѣлать вслѣд за авторами "Хроники", откуда заимствуем свѣдѣнія), к луцкому коменданту с 3 по 16 марта явилось свыше 25 т. дезертиров с просьбой отправить их на фронт. Что такое боевое настроеніе, наблюдавшееся в Особой арміи, отнюдь не было каким то явленіем исключительным, совершенно опредѣленно вытекает из тѣх офиціальных армейских сводок, который легли в основу записки ген. Алексѣева Правительству. В нашем распоряженіи имѣется детальная сводка о настроеніях в арміях, расположенных на Западном фронтѣ (к сожалѣнію, она напечатана в работѣ Шляпникова и в собраніи документов, озаглавленном "Разложеніе арміи", лишь в значительных выдержках). В донесеніях полковых командиров, начальников дивизій и корпусов дается цѣлая гамма разнообразных и противорѣчивых настроеній: одни признают, что "революціонная, волна повліяла отрицательно" на армію, другіе утверждают, что '"порыв и воодушевленіе... поднялись... В концѣ концов сравнительное число положительных и отрицательных оцѣнок имѣет второстепенное значеніе, если учесть возможную субъективность даваемых отзывав в зависимости от настроеній самого команднаго состава. Один из информаторов, ген. Киселевскій, так и объяснил "значительную долю пессимизма" в отзывах начальников отдѣльных частей корпуса, находившагося под его началом (9-й арм. корп.) — он должен быть отнесен "за счет настроенія офицеров и начальников, которые еще не имѣют реальных данных, чтобы вывести иное заключеніе". Важна наличность характеристик (их немало), типичным образцом которых можно признать донесеніе командира 169 пѣх. полка, отмѣтившаго большой подъем духа и стремленіе довести войну до побѣднаго конца". Возьмем лишь нѣсколько примѣров из сообщеній начальников крупных войсковых частей. "Переход к новому строю вызвал подъем духа в войсках" — свидѣтельствовал командующій гренадерским корпусом Парскій: "вначалѣ были довольно крупныя недоразумѣнія... постепенно все начинает успокаиваться". Кузьмин-Караваев, командующій 31 арм. корпусом, доносил, что "протекція событія всколыхнули всѣх, внесли нервность. возбужденность, недовѣріе в рядѣ войск" и в то же время в войсках замѣчается "громадное воодушевленіе, рвеніе в бой". "Войска боеспособность не утратили и будут драться молодцом" — писал Соковников, командир 38 арм. корпуса. "Войска 1-го Сибирскаго корп., по словам ген. Теплова, сохранили твердый внутренній порядок и боеспособность на должной высотѣ". "Высокій подъем духа" (наряду "с упадком дисциплины и взаимным недовѣріем офицеров и солдат") — отмѣчал Макѣев, нач. 1 кавк. гренад. дивизіи и т. д.
Общее заключеніе в сводкѣ по Западному фронту гласило: "мнѣнія большинства начальствующих лиц сходятся на том, что дисциплина в войсках упала; довѣріе между офицерами и солдатами подорвано; нравственная упругость и боеспособность войск значительно понизились". Однако, это "общее заключеніе" дѣлает оговорку: "многіе начальники утверждают, что послѣ переворота стремленіе войск к побѣдѣ осталось, а в нѣкоторых частях даже усилилось". "Большинство начальствующих лиц смотрит на будущее спокойно и надѣется. что через 1-2 мѣсяца (к половинѣ мая) боеспособность войск будет возстановлена". Такой итог в сущности дает лучшій отвѣт на вопрос, как повліяли февральско-мартовскія событія на состояніе арміи и устанавливает ограничительные предѣлы, в которых должна разсматриваться проблема. Если временный главнокомандующій Западным фронтом Смирнов (Эверт вышел в отставку) был осторожен в выводах своего рапорта в Ставку, то даже в нѣсколько повышенных тонах писал свое заключеніе главнокомандующій Юго-Зап. фронтом Брусилов: "Революціонное движеніе не отразилось пока на нравственной упругости и духѣ арміи. Сейчас организм армій прочен, дух их высок и даже повышен, они полны порыва, жажды побѣды, в которую они вѣрят"[364]. Можно было объяснить этот оптимизм впечатлительностью "маловдумчиваго" Брусилова, разсчитывавшаго на свое "военное счастіе" (такая характеристика дается ему в дневникѣ Алексѣева), или его опортунизмом, отмѣчаемым современниками — он стремился занять пост верховнаго главнокомандующаго[365]. Но офпціально выраженное Брусиловым мнѣніе было подтверждено особой телеграммой военному министру, подписанной вcѣми командующими арміями Юго-Западнаго фронта — и среди них Щербачевым и Калединым. Телеграмма говорила, что на военном совѣтѣ 18-го единогласно рѣшено, что "наступленіе вполнѣ возможно" (это наша обязанность перед союзниками, перед Россіей и перед всѣм міром) н, что "арміи желают и могут наступать". Телеграмма заканчивалась словами: "мнѣніе Петрограда о ея (арміи) состояніи и духѣ не может рѣшать вопрос; мнѣніе арміи обязательно для Россіи; настоящая ея сила здѣсь на театрѣ войны, а не в тылах".
Настроеніе "военнаго задора", столь опредѣленно выявившееся в нѣкоторых воинских частях и нарушавшее искусственную схему всякаго рода кентальских выучеников, нельзя было просто стереть с исторических скрижалей — тѣм болѣе, что такія настроенія отнюдь не являлись минутным возбужденіем, результатом порыва от слишком сильнаго внутренняго толчка, который дал переворот. Такія настроенія были довольно длительны и упорны. Резолюціи и соотвѣтствующія требованія с фронта (не только с фронта, но и от тыловой периферіи) продолжали настойчиво поступать в центр и говорили о "шовинистическом", как выразился меньшевик-интернаціоналист Суханов, настроеніи арміи или "полушовинистическом", как оговаривались молодые историки из коммунистической школы Покровскаго... Суханов говорит, что послѣ опубликованія Совѣтом деклараціи 14 марта к міровой демократіи (о ней ниже) революціи поступали сотнями по адресу Врем. Прав. и Совѣта. Довольно типичной будет резолюція комитета офиц.-солдат. депутатов 42 пѣх. див., заявлявшаго, что лишь "побѣдный конец войны может закрѣпить свободу", и что Совѣт должен "облегчить" правительству дальнѣйшее веденіе войны. За резолюціями, присылаемыми с фронта, слѣловали и личныя представленія через особых посланцев. Делегація 2-го моторно-понт. бат. протестовала перед лицом Родзянко против призывов к заключенію преждевременнаго мира и заявляла, что армія будет поддерживать Правительство при условіи "доведенія войны до побѣднаго конца". Выборные от 31 части фронтовых войск докладывали военному министру, что "неясные приказы", требующіе прекращенія войны, "раздражают и должны исчезнуть". Аналогичный заявленія дѣлались не только на пріемах у членов Правительства, но и в самом Совѣтѣ. Вот одно из обращеній, напечатанное в "Бирж. Вѣд." от имени солдат и офицеров пѣхотнаго полка, находящагося на передовых позиціях: "Здѣсь на фронтѣ мы, солдаты и офицеры, спокойны и радостно приняли вѣсть о спасеніи Россіи, если боимся, то только одного, что нам, благодаря проискам уже появившихся темных сил, не дадут закончить побѣду, начатую внутри Россіи... Безрезультатный конец войны покроет вѣчным позором имя Россіи. Наши союзники не простят нам предательства. И неужели новая Россія должна быть заклеймена измѣной. Мы, солдаты и офицеры, сохраняем полное единство мнѣній... Несмотря на предательски направляющую волю стараго правительства в теченіе почти трех лѣт тяжелой войны, армія всетаки сумѣла сохранить свою мощь, столь необходимую для конечной побѣды... Было бы преступно разрушить это, и пусть не смущают слабых духом крики из Россіи: "долой войну". Вы побѣдили врага внутренняго, дайте же нам побѣдить врага внѣшняго... Не трогайте армію, не мутите ее крайностями, надо помнить, что она может равно спасти и равно погубить Россію".