Изменить стиль страницы

Что же должны были привезти из Пскова "наши делегаты"?  В изложеніи Керенскаго, естественно, это не совсѣм ясно. В то время, когда Гучков давал свои показанія Чр. Сл. Комиссіи, член послѣдней Соколов (тот самый, который вмѣстѣ с Сухановым участвовал в ночных переговорах) пытался Гучкова уличить не то в противорѣчіях, не то в двойной роли, которую он сыграл, проводя послѣ соглашенія с Совѣтом свою линію в Псковѣ. В отвѣтѣ Гучкова имѣлось нѣчто существенное, Гучков утверждал, что, когда он ѣхал в Псков, "самый вопрос о формированіи правительства, самый момент формированія не был рѣшен". "Мы стояли между двумя возможностями — или добровольнаго, на извѣстных началах, сохраненія монархіи, провозглашенія какого-то лица будущим государем и между возможностью сверженія и всяких иных политических форм"... "Предполагалось, — показывал Гучков, — рекомендовать Государю назначить только одно лицо, именно предсѣдателя. Лицо это должно договорился с тѣми, кого оно желает пригласить, а тѣ могут ставить свои условія относительно того, о кѣм они хотят итти и по какой программѣ"... " Я имѣл порученіе от Врем, Ком. дать совѣт Государю назначить предсѣдателем Совѣта министров кн. Львова". Относительно всего остального "были тогда одни предположенія". "При извѣстных комбинаціях, при извѣестных условіях" Гучков соглашался войти в правительство в качествѣ военнаго министра. Вернувшись в Петербург и увидѣв на расклеенных плакатах свою фамилію среди лиц, вошедших в правительство, Гучков был удивлен, ибо для него "это было "неожиданностью",— он думал, что "тот Временный Комитет, тот кружок лиц, который предполагал войти в состав правительства", дождется его "возвращенія итого акта", который он вёз.

Такою же "неожиданностью" для Гучкова был и "акт соглашенія" между двумя комитетами, вѣрнѣе, та комбинація, при которой Исп. Ком. Совѣта Р. С. Д. являлся одним из рѣшающих "факторов" в строеніи государственной власти... На вопрос Соколова, как же все это могло быть "неожиданностью", раз Гучков участвовал в совѣщаніи в ночь с перваго на второе, Гучков отвѣчал: "Условія, которыя легли потом в основаніе, я нашел, когда я вернулся, окончательно скрѣпленными, видѣл их раньше, как проект, но проекты были разные, даже помню, что против нѣкоторых я возражал, но соглашеніе состоялось в моем отсутствіе со 2-го на 3-е, в то время, когда я был в Псковѣ[75]...

"Ваши товарищи по министерству, — продолжал вновь Соколов, — не указывали, что они другого от вас ожидали, что вы привезете отреченіе в пользу наслѣдника... и не высказывали они вам, что этим привозом иного манифеста вы преступили полномочія, данныя вам Времен. Комитетом?" "Члены Комитета нѣт. — пояснял Гучков, — а на совѣщаніи у в. кн. Михаила Алекс. А. Ф. Керенскій мнѣ говорил, что я нарушил полномочія, но я заявил, что я мог привезти только тот акт, который мнѣ дали.  Этот акт там оставить и ничего не привезти я не считал себя в правѣ"[76].

Не всегда искреннія, сознательно подчас уклончивыя, не всегда вполнѣ точныя показанія Гучкова тѣм не менѣе довольно опредѣленно рисуют задачи, которыя возлагались на посланцев Врем. Комитета, Одна дошедшая до нас посторонняя запись отчетливо вскрывает подноготную, которую в революціонное время, подлаживаясь под господствующей тон, современники затушевывали. 14 іюля в. кн. Андрей Влад. занес в дневник подробный разсказ о "псковской трагедіи", выслушанный им в теченіе четырех часов непосредственно в Кисловсдскѣ от ген. Рузскаго. Разсказ заканчивается упоминаніем о рѣчи, произнесенной Гучковым перед "толпой", собравшейся у царскаго вагона послѣ подписанія манифеста об отреченіи, Гучков будто бы сказал: "Господа, успокойтесь, Государь дал больше, нежели мы желали". "Вот эти слова Гучкова остались для меня совершенно непонятными", — добавлял Рузскій: Ѣхали ли они с цѣлью просить об отвѣтственном министерствѣ или отреченіи, я так и не знаю.  Никаких документов они с собой не привезли, ни удостовѣренія, что они дѣйствуют по порученію Гос. Думы, ни проекта об отреченіи. Рѣшительно никаких документов я в их руках не видѣл. Если они ѣхали просить об отреченіи и получили его, то незачѣм Гучкову было говорить, что они получили больше, нежели ожидали. Я думаю..., что они оба на отреченіе не разсчитывали ", Свидѣтели слишком часто передают слышанное не точно. Безоговорочно, конечно, нельзя принимать запись Ан. Вл. сообщающую как бы во второй инстанціи то, что говорил Гучков в Псковѣ[77]. Но смысл сдѣланнаго им завѣренія представляется соотвѣтствующим дѣйствительности. Миссія от думскаго комитета носила двойственный характер: Гучков и Шульгин должны были добиваться отреченія, но, очевидно, допускалась возможность и иного исхода в неопредѣлившейся еще окончательно обстановкѣ. До послѣдняго момента перед выѣздом Гучкова позиція Временнаго Комитета была колеблющаяся, но и в лѣвом секторѣ далеко еще неясен был путь, по которому твердо надлежало итти. Много позже в некрологѣ, посвященном Милюкову и напечатанном в 5 кн. американскаго "Новаго Журнала", Керенскій изобразил Гучкова cпеціальным делегатом, который был послан в Псков Временным Правительством. Это уже идет совсѣм наперекор тому, что было.

* * *

Противорѣчія, которыми полны показанія людей, примыкавших к лѣвой общественности, скорѣе доказывают, что руководящее ядро Исп. Комитета в той или иной мѣрѣ было освѣдомлено о поѣздкѣ думских делегатов и отнюдь ей активно не противодѣйствовало. Можно сказать, что оно молчаливым признаніем, в сущности, санкціонировало компромиссный план и тактику, намѣтившуюся во Времен. Комитетѣ. Только в такой концепціи можно попять однородныя утвержденія у мемуаристов, принадлежащих к разным общественным формаціям, о соглашеніи, которое было установлено в теченіе дня перваго марта между думскими и совѣтскими кругами. Формальную исторію переговоров, т. е. офиціальную их сторону, повидимому, довольно точно передал Суханов. К утру 2 марта они не были закончены, и нам предстоит еще к ним вернуться. За кулисами шли частные разговоры, и этот обмѣн мнѣній молва, зарегистрированная в дневниках и воспоминаніях, выдавала за принятыя рѣшенія. Так, французскій посол, связанный с либеральными кругами и оттуда черпавшій свои информаціи, под четвергом 2 марта помѣчает: "Исполнительные Комитеты Думы 'и Совѣта депутатов рабочих согласились на слѣдующих пунктах:

1. Отреченіе Императора,

2. Возведете на престол Цесаревича,

3. Регентство в. кн. Михаила, брата Императора,

4. Созданіе отвѣтственнаго министерства,

5. Учредительное Собраніе, избранное всеобщим голосованіем.

6 Равенство народов перед законом".

Ломоносов со слов все того же Рулевскаго, сообщавшаяся по телефону с "друзьями" из Совѣта, говорит о вечерѣ перваго марта: "весь в Думѣ.. спор... шел о том, что дѣлать: предлагали низложеніе, отреченіе или внушеніе, т. е. заточеніе Царицы и назначеніе отвѣтственнаго министерства Остановились на среднем". Припомним запись Гиппіус, помѣченную "8 часов", о том, как "развертывается.,, историческое двуглавое засѣданіе": "начало засѣданія теряется в прошлом, не видѣн и конец; очевидно, будет всю ночь". Вот почему 3 марта, когда стало извѣстно отреченіе Царя, и когда Суханов сдѣлал "внѣочередное" сообщеніе и передал, по его словам, в Исп. Ком., полученную им от доктора Манухина информацію о поѣздкѣ Гучкова в Псков, которая была организована за "спиной" Совѣта думским комитетом, "особаго значенія этому дѣлу никто не придавал" и "офиціальнаго обсужденія никто не потребовал". Вот почему в то время никому "не пришло в голову" вмѣнить в вину членам президіума Совѣта, состоявшим одновременно и членами думскаго комитета, соучастіе в попыткѣ "плутократіи" сохранить я послѣдній момент монархію и династію. Это равнодушіе Суханов старается объяснить тѣм, что не стоило уже обращать вниманіе на "хитроумный махинаціи" думских "политиканов", которыя "пошли прахом и разсѣялись, как дым". Явно придуманное искусственное объясненіе, ибо 3 марта, когда Исп. Ком., по словам Суханова, не удѣлил "ни малѣйшаго вниманія самому факту отреченія", им одновременно было внесено постановленіе об арестѣ, отрекшагося от престола императора. Об этом постановленіи, выступающій в качествѣ почти офиціальнаго историка дѣятельности Исп. Ком в первые дни революціи, мемуарист умолчал.