[166]

«Несмотря на всѣ убѣжденія в том, что ему надлежит выйти в отставку, чтобы облегчить Государю Императору разрѣшеніе назрѣвающаго и все возрастающаго конфликта, — добавляет мемуарист, — кн. Голицын оставался неумолимым в своем рѣшеніи, объяснив, что в минуту опасности он своей должности не оставит, считая это позорным бѣгством, и этим только еще больше усложнил и запутал создавшееся положеніе». Это, как мы уже знаем, совершенно не соотвѣтствовало дѣйствительности, так как совѣщаніе было послѣ посылки Голицыным телеграммы в Ставку. Может быть, слова Родзянко надо считать отзвуком предварительной бесѣды, которую вел Родзянко с Голицыным 26-го...

[167]

До нѣкоторой степени в план был посвящен Шульгин, с которым предварительно Маклаков совѣтовался. Шульгин, по обыкновенію не помнит, что в воскресенье 26-го обсуждалось в бюро прогрессивнаго блока, но помнит, что предложил «не отдѣлываться общей формулой» и намѣтить конкретно людей, довѣріем общества облеченных», — на случай, если правительство согласится пойти на путь соглашенія с Думой, но список не составили, потому что нашли, что это «еще... невозможно».

[168]

Хронологическое совпаденіе показаній Бѣляева и отчасти Голицына с записью Палеолога позволяет допустить, что рѣшеніе о телеграммѣ, дѣйствительно, было принято в ночном совѣщаніи министров 26-го. Выбитые событіями 27-го из колеи министры запоздали с отправкой телеграммы, или на них повліяли правые.

[169]

К сожалѣнію непосредственные «записи-дневники» ген. Дубенскаго мы знаем лишь по отрывочным использованіям их Блока, или по выдержкам, прочтенным в Чрезвычайной Слѣдственной Комиссіи при допросѣ Дубенскаго. Другой «свитскій», полк. Мордвинов, в воспоминаніях. правильно отмѣчая, что в телеграммѣ Голицыну Царь не соглашался на перемѣну в составѣ правительства, говорит, что Николай II нѣсколько «раздраженно» и «нетерпѣливо» реагировал на соотвѣтствующія обращенія к нему.

[170]

По словам Пронина. в офицерской средѣ Ставки дворцовый комендант высказывался против реформ: «Знаем мы их, дай им палец, а они захотят отнять и всю руку: ещё посмотрим».

[171]

См. напр., дневник члена Гос. Совѣта гр. А. А. Бобринскаго.

[172]

Государевы дѣти уже были больны. А. Ф, писала мужу 26-го: «Бэби — это одна сплошная сыпь. — покрыло его, как леопарда. У Ольги большія плоскія пятна. Аня (Вырубова) тоже покрыта сыпью. У всѣх болят глаза и горло».

[173]

Очевидно, рѣчь идет о совѣщаніи правых членов Гос. Совѣта. По словам Протопопова, в засѣданіе Совѣта министров прибыли Трепов, Ширинскій-Шахматов, Маклаков с предложеніем ввести особое положеніе. Предложеніе было отвергнуто, — утверждал Протопопов: он ошибался... В воспоминаніях кн. Шаховского разсказывается о проектѣ сбросить ночью бомбы на Таврическій дворец и уничтожить «революціонное гнѣздо», «не оставить камня на камнѣ». Предполагалось использовать летчиков Царскаго Села. «К сожалѣнію, — пишет Шаховской, — Бѣляев не рѣшался сдѣлать это боясь громаднаго числа жертв»...

[174]

В опубликованной перепискѣ Ник. Ал. и Ал. Фед. нѣт телеграмм послѣдней. «Мѣстонахожденіе их редакціи неизвѣстно — сообщается в предисловіи. Таким образом неизвѣстен оригинал, которым пользовался Блок среди матеріалов Чрезвычайной Слѣдственной Комиссіи.

[175]

В опубликованной перепискѣ нѣт никаких откликов, а между тѣм Ник. Ал. не оставлял без немедленнаго отвѣта ни одной телеграммы жены. Революціонным анекдотом, подхваченным Троцким и др., является разсказ о том, как телеграммы Царя, которыя слѣдовали одна за другой, возвращялись с карандашной помѣткой: мѣстонахожденіе адресата неизвѣстно. Об этом говорит и Вырубова, — от ея нѣсколько истеричнаго повѣствованія, быть может, и пошел «революціонный» анекдот.

[176]

Иванов арестовал человѣк 30-40, отпущенных им по прибытіи в Ц. Село.

[177]

Надо думать, что телеграмма Хабалова была послана «вслѣд на вокзал Царю», как это было сдѣлано с «вѣріноподданической» депешей выборных членов Гос. Совѣта, полученной около 2 час. ночи.

[178]

Память Иванова не отличалась отчетливостью. Так в показаніях он говорит, что до бесѣды с Царем задал по телеграфу Хабалову десять вопросов о состояніи Петербурга. Блок, имѣвшій в своем распоряженіи тѣ «три жёлтенькіе листочка», на которых собственной рукой Иванова были записаны «пункты», утверждает, что переговоры по прямому проводу происходили в 8 час. утра 28-го, т. е. послѣ выѣзда Царя из Могилева. Вѣроятно, Иванов запросил подробностей в связи с полученной Алексѣевым телеграммой о том, что положеніе «до чрезвычайности трудно». Отвѣт Хабалова был принят в Ставкѣ в 11 час. 30 мин. Главнокомандующій военным округом на вопросы Иванова отвѣтил пессимистически: «В моем распоряженіи в зданіи главнаго адмиралтейства четыре гвардейских роты, пять эскадронов и сотен, двѣ батареи, прочія войска перешли на сторону революціонеров или остаются на соглашеніи с ними нейтральными. Отдѣльные солдаты и шайки бродят по городу, стрѣляя в прохожих, обезоруживая офицеров; всѣ вокзалы во власти революціонеров, строго ими охраняются; весь город во власти революціонеров, телеграф не дѣйствует, связи с частями города нѣт; министры арестованы революціонерами» и т. д. Только относительно продовольствія Хабалов указал, что на 25-ое в городѣ запаса муки было 5 1/2 мил. пудов. Положеніе в Петербургѣ было признано безнадежным уже в 21 ч. 30 м., когда Бѣляев телеграфировал Алексѣеву, что войска по требованію морского министра выведены из адмиралтейства, чтобы не подвергать разгрому зданіе. Перевод войск в другое мѣсто считали безцѣльным в виду «неполной их надежности». Часть была разведена по казармам.

[179]

Блок указывает, что Иванов считал впослѣдствіи свои полномочія отпавшими, так как Алексѣев их не подтвердил. В дѣйствительности Алексѣев телеграфировал военному министру вышеприведенное «высочайшее повелѣніе, отданное словесно через ген.-ад. Иванова около трех часов», и просил Бѣляева «изыскать всѣ способы вручить это повелѣніе предсѣдателю Совѣта Министров».