— Я и говорю: её тело было обнаружено в дешёвой гостинице на Мерилбон Роуд, — в голосе итальянца прорезалось тщательно сдерживаемое волнение. — Места преступления я не видел. Но я ездил вместе с моим несчастным другом на опознание тела.

— Так-так, — сказал Холмс. — Опишите как можно подробнее то, что вы видели своими глазами.

— Я врач, Холмс, но должен сказать — даже для моих нервов это было суровым испытанием. Тело Анны изуродовано. Особенно пострадала грудь и нижняя часть тела. Честно сказать, её буквально выпотрошили.

— Характер ран? Вы можете сказать, чем они были нанесены?

— Очень острым предметом, — подумав, сказал итальянец, — но, пожалуй, не слишком длинным. Скорее всего, это был какой-то медицинский инструмент.

— Ланцет? — спросил Холмс.

— Да, скорее всего. Судя по тому, что осталось от груди… Это было просто ужасно. Простите моё волнение, но я хорошо знал покойную, и смотреть на это мне было больно.

— Что ж, мужайтесь. Мне приходилось видеть самые кошмарные вещи, какие только способно измыслить человеческое воображение, — с чувством сказал великий сыщик.

— Или дьявольское! — итальянская натура гостя, наконец, дала о себе знать. — Простите, мистер Холмс, но тот, кто сотворил это — сущий дьявол!

— Я сталкивался с людьми, склонными к мучительству, — заметил Холмс, — обычно это дегенеративные типы из низших слоёв общества.

— О, если бы! Увы, даже среди высоко вознесённых над толпой смертных попадаются субъекты, достойные виселицы или Бедлама, — с горечью сказал доктор.

— Что же полиция? — Холмс решительно вернул разговор на почву фактов.

— Ведёт расследование… Меня приглашали на опознание тела.

— А газеты? Почему в газетах ничего не было?

— Обстоятельства дела деликатны. Насколько мне известно, пока что газетчиков держат в отдалении.

— Откуда вам это известно? — недоверчиво прищурился Холмс.

— У меня есть связи в Скотланд-Ярде. Я пользовал от нервного расстройства… впрочем, это врачебная тайна. Как бы то ни было, я в курсе всех подробностей. Можете задавать мне вопросы, как лицу осведомлённому.

— Кто обнаружил тело? — Холмс приступил к расспросам.

— Служанка. Она убирала комнаты.

— Она дала показания?

— Да. Более того, я знаю, какие.

— И что же? — Холмс наклонился вперёд, его ноздри хищно раздувались.

— Служанка подтвердила под присягой, что номер был снят на одну ночь неким мужчиной, представившимся как «мистер Мерри». Разумеется, это не настоящее имя. У него были длинные волосы, усы и борода.

— Парик и накладки, — презрительно сказал Холмс.

— Полиция думает так же… С ним была девушка, которую представили как «мисс Мерри». Это выглядело очень подозрительно. Но он ответил на все вопросы полугинеей поверх счёта.

— И, разумеется, заплатил вперёд? — спросил Холмс.

— Да, именно так… В общем, он снял номер из двух комнат, на двоих. Девушку он представил как свою дочь, путешествующую вместе с ним. Она это подтвердила — служанка клянётся, что добровольно.

— Выглядела ли она напуганной?

— Служанке показалось, что девушка нервничала. Но она поняла это… как бы это сказать, мистер Холмс…

— Она приняла её за падшую женщину, — резко и грубо сказал Шерлок, — беспокоящуюся о том, заплатит ли ей клиент и не вытолкают ли их обоих в шею. Похоже, эта гостиница — просто притон.

— Как и большинство дешёвых гостиниц в Лондоне, — не удержался Ватсон.

— И что же дальше? — не отставал Холмс. — Ночью кто-нибудь слышал крики, звуки борьбы?

— Нет, ничего подобного.

— Как выглядел номер?

— Как лавка мясника, в которую попал артиллерийский снаряд. Говорят, всё было в крови, даже стены.

— Очень, очень интересно… Отец знает? — без тени смущения спросил сыщик.

— Знает… и не знает. Видите ли, — замялся Струццо, — это как раз касается болезни… Господин Эммануил Кросс страдает провалами в памяти. То есть — он может забыть то, что делал буквально несколько часов или даже минут назад. Малейшее нервное потрясение способно лишить его памяти о прошлом.

— И насколько глубоко простираются приступы забвения? — осведомился Холмс.

— Когда как. Обычно он забывает то, что происходило в течении ближайших часов. Но бывает по-всякому. Однажды он при мне не узнал собственную дочь. Он кричал, что у него нет никакой дочери, и требовал, чтобы я вышвырнул за дверь эту гулящую девку, не стоящую трёх шиллингов! Потом всё неожиданно прошло и он снова стал приветлив. Мы больше не возвращались к этому вопросу. К счастью, его недуг не мешает ему рисовать, и даже по-особенному обостряет восприятие мира… Так вот, когда ему сообщили о смерти дочери, он держался мужественно и стойко, даже поехал вместе со мной на опознание тела… а потом по дороге домой…

— Кстати, где он живёт? — заинтересовался Холмс.

— Собственный дом на Бедфорд-Роу, — сказал доктор.

— Не слишком-то подходящее место для живописца, — заметил великий сыщик. — На Бедфорд-роу обитают в основном юристы, а в юристах, как выражался мой первый учитель музыки, мало пленительного.

— Дом достался мистеру Кроссу в наследство от дяди, и он им очень дорожит, — пояснил доктор Струццо. — К тому же молодость он провёл не в дурном обществе, так что нравы Бедфорд-Роу ему по душе: там тихо и спокойно. В любом случае, его недуг не позволяет ему переменить место жительства: несчастный может просто не запомнить нового адреса, а дорогу к своему дому он изучил ещё до того, как болезнь стала прогрессировать. Он, можно сказать, прикован к своему обиталищу невидимой цепью.

— Ужасно, — искренне сказал Ватсон.

— Так вот, — продолжил Струццо, — когда мы возвращались, он, как ни в чём не бывало, мне и говорит: «эх, доктор, наша Анна вас, небось, заждалась».

— Именно такими словами? — Холмс склонил голову набок, как умная собака, почуявшая след.

— Да. Признаться, у меня чуть не брызнули слёзы…

— Я о словах, — нетерпеливо перебил сыщик. — Он так и сказал — «небось»?

— Он выходец из предместья, — напомнил Струццо, — В принципе, он говорит нормально. Но когда он взволнован или у него эти проклятые провалы в памяти, он сбивается на родное просторечие… Но какое это имеет значение?