Они уже настроились на разврат, оглядывают плотоядно друг дружку... самое время устроить им явление.

Наскоро леплю тело из огня, все ж таки свет - моя стихия, даже если он получается в результате костра. Тело у меня выходит славным, от души - сквозь кожу прорываются языки пламени, рога даже несколько тяжеловаты и тянут голову вниз, отчего взгляд выходит еще более насупленным, шипы топорщатся агрессивно и коряво в причудливом беспорядке, создавая дополнительный хаос моему облику, когти такой шикарной длины, будто я их не стриг с рождения, а копыта едва не роют землю... э-э... тут нет земли, каменный пол... ну, ладно, будем считать, что и копыта тоже что-то страшное делают. И, конечно, хвост. Он возносится над моей головой, заменяя ангельский нимб. Смертельно опасный нимб получился. В левой руке сжимаю внушительные вилы, нарочито раскоряченные и приукрашенные дополнительными крючьями. Ах, и в конце концов создаю, собственно, конец. Стараюсь с удвоенной силой, отчего конец получается даже более чем удвоенным. Нет, не раздвоенным, это было бы слишком, просто - утяжеленная версия. Впечатляет. Это чудовище гипертрофированно вздымается мне почти до груди. Вах! Давненько я себя не видел в этаком обличьи! Небось, если в зеркало посмотрел бы - сам бы... скажем, испугался.

И, конечно, в процессе явления я зверски рычу! Р-р-р-р! Я голоден! Жр-р-рать хочу! А ну подайте-ка мне мясца помоложе да послаще!

Увидевши меня, то есть, того, кого они тут долго и упорно вызывали, народ почему-то с воплями начинает разбегаться. Плошки с кровью выпотрошенной курицы летят на пол, забрызгивая красным мечущиеся полуобнаженные тела. Кто-то падает ниц и начинает по-человечески молиться Господу Богу. Ага, вспомнили, наконец, кому молиться положено?

Для порядка плещу в их сторону малой толикой пламени, так, чтоб чуть плащи подпалить, ну, не зажечь, конечно, а только напугать. Впрочем, напугал я их уже достаточно. А чего испугались, собственно? Звали меня? Звали. Ну так я и пришел!

Но разговаривать со мной или возносить мне хвалу дальше уже никто не хочет, перепуганные насмерть сатанисты рванули к выходу так, что их теперь и Гавриил с его крылышками не догонит.

Смеюсь довольно. Позабавился на славу. В следующий раз они крепко подумают, прежде чем собираться по ночам да вершить мрачные ритуалы.

Вдыхаю полной грудью в опустевшей часовне и внезапно замечаю сбоку шевеление. Оборачиваюсь. Ну, надо же! Я этого не заметил. К перевернутому кресту (а какая разница, что перевернутый, крест - он и в Африке крест) привязана обнаженная девчонка. Либо с нее начать хотели, либо она - тоже предмет антуража. Девчонка дрожит и не сводит с меня вытаращенных глаз. Секунду думаю, что будет не совсем правильно сейчас уйти и оставить ее привязанной, вдруг сатанисты до утра побояться вернуться на место свершения ритуала, а она будет вынуждена висеть на кресте бессмысленно. Антураж-то уже никому не нужен. Вообще все подобные украшения не мной придуманы, и моего облика это тоже касается. Это люди сами постарались, у них фантазия буйная.

Приближаюсь к девчонке, параллельно уменьшая все выпяченное напоказ. Вижу в ее глазах все тот же неубывающий ужас и почти все убираю. Но не все, нужно оставаться в образе.

- Ш-ш-ш, - говорю ей, - не бойся, сейчас я тебя отвяжу.

Но стоит мне только протянуть руку, как она начинает бешено извиваться, биться, повиснув на веревках. Ей же больнее.

- Ну, все, все, не буду я тебя есть, успокойся, - бурчу почти нормальным тоном, - вообще людей не ем, люблю кашу.

- Кашу? - девчонка услышала, видимо, знакомое слова и со страху решила его повторить.

- Ага, кашу, пшеничную, - киваю и дотягиваюсь когтем до веревок, удерживающих ее левую руку.

Ловко разрезаю веревку, а девчонка забивается в угол, ее удерживает привязанная правая рука.

Поднимаю чей-то брошенный черный плащ и оборачиваю вокруг талии. Нехорошо пугать ребенка столь развитым достоинством. С другой стороны, этот ребенок тоже пришел сюда не в песочнице играть.

Снова двигаюсь по направлению к ней, будучи уже частично прикрытым.

Она блеет слабым голосом:

- Неужели это ты, Сатана?

- А что, непохож? - интересуюсь для поддержания разговора.

- Похож, - всхлипывает девчонка.

- То-то же, - значительно говорю с умным видом.

Тянусь к ее правой руке, а она вдруг начинает тараторить:

- Пожалуйста, Повелитель, прости, пощади, не обижай, я жить хочу!

- Ну, так и будешь жить, - говорю, - ты молодая совсем, тебе жить да жить. Детишек родишь.

- Нет! - кричит девчонка, и я понимаю, что сболтнул лишнее. Она подумала, что это ей от меня придется детишек рожать.

Она кричит, бьется, как ненормальная, мешает мне разрезать веревку, потому что боюсь зацепить и ее руку заодно.

- А ну успокойся! - рявкаю на нее, - если сейчас не перестанешь дергаться - сразу под меня ляжешь!

Только вы не подумайте ничего такого. Не собирался я исполнять угроз! Просто прикрикнул, чтобы слушалась.

Какими глазищами она на меня посмотрела! Мне даже стыдно стало...

- Да не буду я тебя трогать, только веревку разрежу. Чтобы ты тихо - мирно домой пошла. Хорошо?

А какие слезы по ее щекам текут! Прозрачные, крупные. Красота!

- Хо-о-ро-шо... - заикается бедняга.

Ладно, придется убирать с себя весь ужас. И следующую попытку развязать веревки я делаю уже в почти человеческом облике. Теперь девчонка не дергается и я благополучно освобождаю ее.

Протягиваю ей еще один подобранный с полу плащ. Она берет его, а потом говорит почти смущенно:

- Да у меня тут одежда недалеко.

- Прекрасно, - говорю, - одевайся - и брысь отсюда!

Она опасливо на меня поглядывает, пока я жду, когда она оденется и покинет поле боя. Усаживаюсь на алтарь и оглядываю часовенку еще раз.

- Где я вообще? - спрашиваю от нечего делать.

- В Нижнем Новгороде, - отвечает девчонка.

Одевшись, подходит ко мне уже не так боязливо:

- А ты - правда, дьявол?

- Самый настоящий, - киваю который уже раз.

Лицо девчонки находится на одном уровне с моим, потому что она уже обулась, а я наоборот, присел на алтарь.

Она совсем близко ко мне подходит, смотрит во все глаза.

- Это невозможно, - говорит, - я не верила, что дьявол существует.