Валера, -- говорю, -- с тобой играть нельзя.

Конечно, нельзя. Но мы же отдыхаем. Мы же для души.

Для души Валера играл обычно, но с таким удовольствием, что любо-дорого было смотреть.

Зашел в хату Миша Ангел из камеры строгого режима. Впечатляющего роста, с огромными кулаками, Миша, сияя от радости, что попал на больницу, весело и добродушно рассказывал, как у них в хате собирается общее на больницу, что ни у кого нет постоянного места, каждый отдыхает на свободной в данный момент шконке. -- "И каждый себе на уме! -- восторженно восклицает Миша. --Думает одно, а говорит совсем другое". -- "А делает третье" -добавляю я. -- "Вот именно! -- радуется формулировке Миша. -- А Вы верующий? Это у Вас евангелие?" -- "Нет, Михаил, это словарь немецкого языка, но для меня он в каком-то смысле евангелие". -- "А это что -- немецкая газета? Вы ее читаете?" -- "Да, занес от адвоката". -- "У Вас вольный или мусорской?" --"Вольный". -- "Статья у Вас?" -- "Тяжкая". -- "Убийство, что ли? На Вас непохоже". -- "Нет, экономическая". -- "Во! -- оживился Миша. -Научите чему-нибудь! Вас как, можно причислить к коммерсантам?" -- "Нет, нельзя". --"Ну и слава богу. А то я уж подумал: коммерс. А на коммерса тоже не похоже". -- "Чем же тебе, Михаил, коммерс не показался, неужто так его не любишь?" --"Коммерса, Алексей Николаевич, надо доить, и показаться он не может по понятиям. Только вот обломы с ними сплошные: скользкие, съезжают. В руку возьмешь, а его уже нет. Может, чему научите? У Вас статья, поди, лет на десять тянет?" -- "Именно на десять. Но я и статья -- вещи не только разные, но и не совместимые. А коммерса, хоть и не знаток я, ты не одолеешь. Ты думаешь, он глупее тебя? Если он заработал большие деньги, значит что-то умеет. И ты думаешь, он не найдет способ обмануть тебя?" -- "А что же делать?" -- забеспокоился Миша. -- "Не знаю. Но думаю, что дружить. Если он увидит в тебе товарища, то и отношение другое". -- "Это я буду дружить с коммерсом?" -- "Никто не заставляет. Тебе что нужно? Результат. А что ты думаешь на самом деле -- это, кроме тебя, никому знать не обязательно". --"Я понял! -- просветлел Миша Ангел. -- Я теперь все по-другому поставлю". --"Скоро на волю?" -- "Пустяки, лет через шесть. Мне двадцать один. Не возраст! А Вы всегда "Парламент" курите?" -- "По возможности". -"Сейчас, вижу, такая возможность есть?" -- "Без проблем" -- беру из тумбочки пачку, протягиваю Мише. -- "От души". -- "На здоровье".

"С коммерсом надо дружить, -- слышу через день, как поучает кого-то на другом краю хаты Миша, -- он умный и по-другому с ним смысла нет: один раз выдоишь, другой уже не удастся. Все умные. Вон у нас в строгой хате не расслабишься: каждый говорит одно, думает другое, а делает третье!" На оптимистичные речи Миши Ангела равномерно накладывались рассказы Юры, как он зарядил машину и поймал приход. Все это прореживалось многоярусным матом Валеры ООР и доминировало в нестройном гуле голосов каких-то иных арестантов. Мне же думалось: неужели так привык к тюрьме, что ни с кем больше не будет конфликтов? Ёкараный бабай! -- только подумаешь -- сразу получишь: открылись тормоза, и в хату залетели как на крыльях семеро грузин. -- "Ой, больно мне! Вах! Как болит голова!" -- кричал один, двигаясь к решке и водворяясь на кровати Сергея. А остальные, выкрикивая лозунги по понятиям, разогнали молодежь. Беззаботность из хаты испарилась в момент, стало тихо, и все как будто видят друг друга впервые. Сергей пошел гулять по хате, Валера прилег, Миша Ангел тоже, Юра замолк, а я лежал на кровати и соображал, что мое место прямо под решкой, и, наверно, что-то произойдет, потому что грузинский десант вел себя слаженно и хамовито. -- "А этот что тут делает? -- обратился к хате самый авторитетный из десанта и поставил свой баул мне в ноги. -- Он чево, блатной в натуре? Я его насквозь вижу, он пассажир, и его место у тормозов". Никто не отозвался на вопрос, и я понял, что надо собирать остатки здоровья. С кровати я, в таком разрезе, не уйду, и дело добром не кончится. С полчаса прошло в неприязненном напряжении. Никто не знакомился, грузины, кроме своих, никого в упор не видели и наглели на глазах. Наш коллектив распался. Положение усугубилось тем, что Сергей обратился к новенькому: "Я прилягу, ты перейди на другое место". -- "А ты кто такой? Ты, генацвале, че на тюрьме -- пассажир? Законов не знаешь? Не видишь -- у меня голова болит?" -- "Ну, если болит, -- согласился Сергей, тогда полежи немного. Но мне пора отдыхать". -- "Эй, ты че? Тебе? Пора? Отдыхать? Ты видишь: я здесь. Че ты хочешь?" -- "Ну, это мое место, -- тихо, можно сказать, скромно стал пояснять Сергей, -- я здесь отдыхал и прошу тебя перейти на другое место, места еще есть". -- "Ты сам иди в эти места. Мое место у решки. Ты вообще из какой хаты?" -- "Я из этой" -- также скромно ответил Сергей. -- "Ну, так и тусуйся, а я здесь останусь". -"Хорошо, --ответил Сергей. -- только не долго" -- и отошел. Самый авторитетный решил закончить расселение:

Вставай, я буду стелить постель.

Я промолчал.

Ты что, оглох? Я сказал: буду стелить постель.

Это относилось ко мне.

Я уже постелил, -- ответил я и закурил от нахлынувшей ненависти.

Что-что?? -- раскрыл рот от изумления грузин. -- Что ты сказал?

Я сказал, что белье у меня есть, и моя постель уже застелена.

Ты что -- дурак?

Нет, -- ответил я.

В могучем рывке с перекошенным лицом грузин бросился на меня, а я, понимая, что он слишком здоров и крепок для меня, рассчитывать ни на что не мог. Все, что у меня было, это -- ненависть. Но произошло непредвиденное. Слева метнулась одна фигура, справа другая, их плечи сомкнулись жестко, как двери вагона метро, и грузин, ударившись о них, отлетел назад. Фигуры разомкнулись. -- "Я -- Миша Ангел. Из строгой хаты" -- сказала первая фигура, подняв могучую длань, готовую как для удара, так и для рукопожатия. -- "А я Валера. ООР" -- с достоинством отрекомендовалась вторая фигура. Недоумение и страх отразились на лице грузина, он глядел по сторонам, ища поддержки, страдая от унижения. Между тем, рядом оказался и Сергей, и стало особенно заметно, что парень он подстать Мише. Даже Юра подтянулся из своей берлоги.