Синджин стоял у окна, изредка поглядывая на Челси. Лишь бессознательно сжатые в кулак пальцы — легкий след минувшей грезы — чуть подрагивали. Синджин понял, что уже не сможет спокойно смотреть на свою жену в этой сорочке. Интересно, как отреагирует мадам Дюбэй, если попросить ее выйти? А может, сию же минуту отправить Челси домой, в Аиршир; сослаться на то, сто хочет оградить ее от сплетен, уберечь ее имя от ненужных разговоров. А ему, что ему слухи! Он так долго грелся в «лучах» славы, что уже ничто не может повлиять на его репутацию.

Один только шаг, и он сможет коснуться ее, почувствовать тепло ее тела..

Страсть снедала Синджина, он из последних сил боролся со своим желанием, почти физически ощущая кончиками пальцев шелковистую кожу ее тела. Как трудно отправить ее домой! А если нет, то какое время он сможет продержаться и не стиснуть, не смять, как ураган, в объятиях женственную красоту ее влекущего полуголого тела.

— Дорогой, может, к моему платью сделать еще и плюмаж, как ты думаешь? — спросила Челси, лениво поднимая руки над головой.

От всей его фигуры, казалось, исходило желание, и Челси почти плотски ощутила его.

— Я не люблю украшений из перьев. — Голос его дрожал.

Челси подарила ему один из тех многообещающих взглядов, которые Синджин так часто видел раньше.

В судорожном тике заходили желваки, он пожирал ее голодными глазами. Внезапно его взгляд потух.

— Никаких плюмажей, — повторил он слабым голосом. — Джед отвезет тебя домой, а меня сейчас ждут в Бруксе. До свидания.

С легким поклоном Синджин вышел из комнаты.

«Да, ее нужно было отправить домой», — думал он, шагая по оживленной Джеймс-стрит. Челси вносила сумятицу в привычное течение его жизни, она одновременно и вдохновляла и опустошала его. Никто бы и не удивился, если бы она уехала, — ведь всем известно о готовящейся свадьбе, только об этом и говорят в городе. Да, нужно было отправить ее домой, а самому жить, как прежде Но он этого не сделал.

Даже осторожная мадам Дюбэй могла подпустить шпильку. Она-то, конечно, заметила, что он совсем потерял голову от страсти.

Такие слухи расходятся в высших кругах с быстротой молнии. Наверное, в джентльменских клубах Пэл-Мэла только и разговоров, что о Синджине и его молодой супруге.

Каждый день Челси начинался с прогулки верхом.

Она наслаждалась полной гармонией своих отношений с Синджином. Казалось, что они как нельзя лучше подходят друг другу. Koгда гардероб Челси был готов, Синджин стал вывозить ее в свет. Бал в честь дня рождения Челси стал самым блестящим событием сезона, сам принц Уэльский половину ночи танцевал с восхитительной именинницей.

Однако Синджин уделял Челси все меньше внимания. Он был галантным кавалером лишь до тех пор, пока не начиналась карточная игра. Ночью он отвозил ее домой, а сам вновь неутомимо мчался в очередной клуб.

Синджин еще не решил, готов ли он выполнять свои супружеские обязанности в той мере, в которой обязывал брак. И поэтому, циник по натуре, он не пренебрегал всяческими увеселительными заведениями миссис Филлипс [Миссис Филлипс — дочь Томаса Филлипса, капитана 5-го драгунского полка.. По рекомендации герцогини Болтон Констанция Тереза Филлипс поступила в престижную высшую школу в Вестминстере, но в 1721 году в возрасте тринадцати лет уже была любовницей графа Честерфилда.

Это было началом ее любовных похождений, которые она описала и издала несколько раз в серии, названной «Оправдания». Многие куртизанки использовали подобные мемуары с целью шантажа бывших любовников, однако граф Честерфилд отнесся к этому так: «Печатай и иди к дьяволу».

Предприимчивая молодая леди в 1738 году основала свое дело под названием «Зеленый домик на аллее Полумесяца». (ныне Бедфорд-стрит), хотя наиболее вероятно то, что она использовала и свое имя на фасаде. Учитывая широкую известность ее связей с Честерфилдом и другими знатными отпрысками, это гарантировало ей неплохую рекламу.

В 1786 году карикатура Джеймса Джиллари утвердила репутацию М. Филлипс как поставщика ее «изделий». На рисунке «Продажа английских красоток в Мадрасе» изображен тюк с товаром от «М. Филлипс, автор идем, Лейчестер Филд, Лондон» рядом с трибуной аукциона".

Карикатурист подразумевает продажу проституток со сцены «Ковент-Гардена», высланных из страны как криминальный элемент. По прибытии в Индию их, словно скот, продавали с аукциона. Покупали девушек представители Восточной индийской компании.].

Шли дни, а Синджин все не находил ответа. Может, если бы он попробовал заняться самоанализом, ответ был бы найден. Но его больше заботило поведение жены. На всех балах, раутах, вечеринках он не выпускал ее из виду, мрачно поглядывал на окружавшую ее толпу поклонников.

— Синджин заметно подавлен, — Баки Лидс обратился к сидящему рядом джентльмену.

— Да, он очень раздражителен последнее время, круги под глазами.

Они сидели в гостиной у Синджина и вполголоса переговаривалась. В этот вечер Ла Данзесы давали бал.

— Ну, ему не привыкать. Он в свое время исколесил все ночные заведения Лондона. Каково ему теперь в роли примерного супруга!

— И к тому же ревнивого!

— И вы в это верите? Да вы знаете, что он не ночует дома?

— Насколько я его знаю, но, должно быть, не воспринимает свою женитьбу всерьез.

— Ну насколько я его знаю, он не должен был жениться вообще. Вы только взгляните на его хмурый вид.

— Говорят, что его чуть не убил Фергасон на дуэли. Боже! Что творит любовь…

— Синджин не знает, что такое любовь.

— Возможно, именно сейчас он и проходит эту науку. — Джентльмен взглянул на Синджина, который неотрывно следил за всеми па своей жены, танцующей с блестящим военным, и добавил:

— Я бы сказал, что положительно Синджин оставляет впечатление человека ревнивого, а его красавица жена, кажется, этого не замечает.

— Как сказать!

Хэтфилд вошел в комнату и направился к карточному столу.

— Можно к вам присоединиться?

Синджин обернулся на звук голоса, рассеянно взглянул на Хэтфилда, потом на свободный стул и сказал:

— Вы думаете, что вам сегодня повезет, Ратлэдж?

У нас высокие ставки.

— Я думаю, что рано или поздно Фортуна перестанет улыбаться, — сказал Ратлэдж, занимая свое место за столом.

— Это вовсе не удача, Джордж. Мои ирландские кузины научили меня играть в карты, когда мне было четыре года.

— Ах, эта беспутная ирландская непосредственность… Но ваша прекрасная маман их, кажется, все же превзошла во всем.

Яростно сверкнувшие глаза Синджина, казалось, буравили с грохотом и треском настороженное молчание, воцарившееся в комнате.

— Простите? — Он почти прошептал.

Его глубокая привязанность к матери, как, впрочем, и жгучая ненависть к отцу, ни для кого не были секретом.

— Я просто выразил свое восхищение красотой вашей матери.

Видимо, Хэтфилд слегка перебрал, а может просто решил поставить свою жизнь на карту. Прошла целая вечность в молчании. Ее спокойное течение отсчитывал лишь тревожный перестук сердца.

— Хорошо, я передам ваши комплименты маман.

А сейчас ставим по пятьсот, и никаких ограничений.

Игра разгорелась с новой силой. Как всегда, Синджин выигрывал.

— Я пас, больше не играю, иначе мой старичок оторвет мне голову завтра утром. — Дэнфилд встал из-за стола. Давно ли его рассерженный отец выплатил, наконец, все долги, и вот опять юный отпрыск Дэнфилдов проигрался в прах.

— Да забери их, малыш, — Синджин подвинул огромную стопку проигранных Дэнфилдом жетонов. — Только не приходи сюда завтра вечером. Дай отдохнуть своему отцу хотя бы несколько часов, прежде чем ты проиграешь все его состояние.

— Но я не могу так! — Юноша лишь недавно вернулся из Оксфордского университета, уж он-то знал, что такое кодекс чести.

— Подаришь мне одного из своих жеребцов, когда захочешь, и мы квиты. — Синджин всегда грубовато, как мужчина с мужчиной, говорил с молодыми людьми, которым прощал долги. — А теперь забери эти чертовы жетоны и не приходи сюда, пока не будешь запоминать, хотя бы последние десять карт на кону.