- Итак, был серый, обычный день, когда вы и ваша спутница по ее просьбе вошли в магазин. Взяв несколько платьев, она скрылась в примерочной, а вы остались один на один с продавщицей, которая еще с порога показалась вам интересной.

Запечатлелись сразу волнистые каштановые волосы, смуглая кожа, эффектное светлое платье, безукоризненно облегающее отточенные формы тела. Но покорили вас, обезоружили окончательно глаза смуглянки - темные, теплые, кроткие, которым вторил мягкий, проникновенный голос. В мгновение ока вы преобразились, потерявшись совершенно. Отвели глаза. В них уже плыли туманные, расплывчатые очертания, круги. Ни мыслить связно, ни говорить - просто хотя бы, незатейливо - вы были не в состоянии. Казалось - а так и было поначалу, - вас стесняло присутствие поблизости вашей дамы. Однако с каждой секундой вы чувствовали, как в вас неудержимо разливается паралич, сковывающий тело, сознание, волю, дыхание.

Из оцепенения вывел голос, голос звал вас, звучал как бы издалека. Идя к примерочной, мимоходом, вскользь вы отметили в глазах смуглянки смущение, неловкость и - так вам почудилось - смятение и какой-то особенный блеск...

Воспоследовавшие затем Спасо-Прилуцкий монастырь с моей могилой, Софийский собор с фресками ХУ11 века, икона Божьей матери Толгской в архиерейских палатах, музей Шаламова и деревянная архитектура не доставили вам и вашей спутнице того удовлетворения, на какое вы рассчитывали, садясь в поезд "Москва-Вологда". Ваша знакомая, опытная, примерно ваших лет женщина, еще в магазине уловила происшедшую с вами перемену, но не подала вида. Путешествие для вас превратилось в пытку. Вы мучились стыдом, сознанием вины перед женщиной, вам близкой дотоле, но ничего не могли поделать с собой - денно и нощно вас преследовал образ той.

Не отступил он в Кириллове и Ферапонтове. Там, среди древних хранилищ духовной истины, органически вписавшихся в окружающую местность, в изумительном мире русской равнинной природы, погруженной в вечный покой, вам приснился необычный сон. Будто вы щуритесь от обилия света. От высоты у вас слегка кружится голова.

Взявшись за руки с любимой, вы летите, не предпринимая к тому никаких усилий. Ее каштановые волосы треплет встречный ветер, на устах блаженствует улыбка, глаза восторженно устремлены вниз. Медленно и величественно проплывают под вами горы, долины, леса, луга, пасущиеся стада, озера, реки, моря, являя вашему ненасытному взору многообразие и единство природных красок, форм, линий. А всю эту зримую гармонию объемлет и завершает нежно-голубое, прозрачное, как шелк, небо, напоминающее купол космической филармонии. Аналогию усиливает тихая, торжественная месса, которая откуда-то накатывается волнами, будто эхо. Душа полнится благоговением, на глаза наворачиваются слезы... По возвращении домой вы делали все, чтобы забыть смуглянку. Но психологические установки и запреты, друзья, женщины, вино только усугубляли состояние раздвоенности, в которое вы впали, которое стало нормой вашего существования. Образ незнакомки беспрестанно требовал внимания, вашего мысленного присутствия там, в Вологде. Раз за разом отдаваясь сладким, трепетным воспоминаниям, вы вновь и вновь переживали праздник молодости, упивались открытием. Оказывается, вы способны еще любить, любить сильнее, чем любили, любить окрыленно и также мистически-углубленно, как когда-то, лавным-давно, в школьные годы. Зародилось и обрело жизнь предчувствие, что вы на этом свете не один. Есть душа, созвучная вашей. Не помогло вам и последнее, проверенное средство. Попытка выразить наболевшее, сокровенное на бумаге окончилась полным провалом. Нужные слова извлекались на поверхность сознания мучительно долго, принужденно, волоком, а состыкованные в предложения, они не передавали даже близко вашего истинного настроения.

Вот почему, дабы не поддаться хандре и отчаянию, вы прибыли сюда повторно.

Вернулись, говоря образно, к камню преткновения.

Хромов распрямил спину, поднял голову. Он был подавлен и вместе с тем изумлен.

На его немой вопрос Батюшков, усмехнувшись, ответил немедленно:

- По сути, я ничего не придумал. Рассказал, опираясь отчасти на собственный опыт, отчасти - на опыт других. А вам, наверное, мнится, что ваша история особенная, самая значительная. Эх, сударь, сударь...

Есть странствиям конец - печалям никогда!

В твоем присутствии страдания и муки.

Я сердцем новые познал.

Они ужаснее разлуки,

Всего ужаснее! Я видел, я читал

В твоем молчании, в прерывном разговоре,

В твоем унылом взоре,

В сей тайной горести потупленных очей,

В улыбке и в самой веселости твоей

Следы сердечного терзанья...

Он помолчал, вздохнул и закончил:

Что в жизни без тебя?

Что в ней без упованья,

Без дружбы, без любви - без идолов моих?...

И муза, сетуя, без них

Светильник гасит дарованья.

Батюшков развернулся и обратил на Хромова долгий, испытующий взгляд. В нем бились, пульсировали, сосуществовали самые разноречивые переживания, угадывались боль, страстность, страх, сомнения, спорные желания и молчать, и выговориться.

Хромов, напрягшись, ждал.

- Знаете, почему вам не пишется продолжение? Вы нарушили писательскую заповедь:

"Живи, как пишешь, пиши, как живешь". Перо не обманешь. Не обессудьте за сей нравоучительный тон, однако будьте благоразумны в выборе. Женщин, воплощающих в одном лице Музу и любовницу, не водится в природе. Натура у вас чрезвычайно впечатлительная и ранимая. Не дай Бог вам повторить мою участь. Поприще словесности требует всего человека. Освободитесь от привязанностей. Научитесь принимать одиночество как благо. Одиночество и затворничество - ваш удел, если хотите из себя что-то значимое выжать.

- Помилуйте, о чем тогда писать? - недоумевая, возразил Хромов. - В таком случае уж сразу в монастырь.

- Вот именно! Это-то я и хотел услышать от вас, - торопливым, хриплым голосом проговорил Батюшков. От спокойного, уравновешенного старика не осталось и слепа.

Глаза горели, бегали, лицо стало подвижнее, пальцы, обхватывающие набалдашник трости, шевелились, а тело вздрагивало, конвульсировало, будто по нему периодически пропускали электрический ток. Поведение соседа все больше настораживало Хромова.