Поправив на поясе небольшую калиту-сумку, он осторожно подошел к змеям и, остановившись неподалеку, некоторое время следил за борьбой гадов. Потом, настороженно оглядываясь по сторонам, двинулся дальше. Порой он наклонялся за цветком или травой и, отряхнув с их корней землю, совал в льняной мешочек, висящий на груди.

Обогнув поляну, седовласый вновь вошел в лес. Зеленоватый свет лежал на похрустывающей под ногами прошлогодней хвое, коричневым покровом лежащей между деревьями. В некоторых местах сквозь прорехи в густой кроне пробивался вниз тугой солнечный луч, и земля там, куда он падал, ярко светилась. Птицы наверху предупредительно высвистывали лесную тревогу, да мелькали на ветвях шустрые виверицы - белки. Однако человек лук с плеча не снимал и продолжал двигаться безостановочно, лишь однажды он резко остановился, услышав впереди отдаленный крик священной кукушки. Птица отсчитала три лета и смолкла.

Вскоре лес кончился, и за небольшой ярко-зеленой опушкой сверкнула между низкими берегами спокойная Клязьма. Человек внимательно огляделся, чутко вслушиваясь в шум леса, потом вышел к берегу и сел неподалеку от воды. Он вынул вышито - белое с красным - полотенце, расстели перед собой, достал несколько вареных яиц, печеную стерлядь и пирог с сыром. Склонившись к реке, седой зачерпнул деревянным стаканом воды, поставил его, но вдруг насторожился, стал вглядываться в даль.

Перед ним по стрежню реки проплыл маленький остров. Оторвавшийся неведомо где кусок торфа порос густой травой, над которой поднималась тоненькая гибкая березка с несколькими трепещущими листочками. Островок медленно проплыл по серебристой воде, свернул вместе с рекой в сторону и пропал. Стала невидимой за поворотом и Клязьма; однако человек знал, что течет она очень далеко, соединяется с Окой, Ока с Волгой-Итилью, и отсюда можно доплыть к мордве, булгарам, другим народам, живущим в безлесных краях.

Будто забыв о пище, седовласый, ссутулившись, долго задумчиво глядел на текущую перед ним реку. Сегодня на рассвете он ходил в небольшую соседнюю весь [название "деревня" появилось не ранее 30-х годов XIV века] Чижи, куда недавно нагрянули страшные люди, до сих пор только осенью, в полюдье, приходившие на эту землю за данями.

Но еще прежде появился в Чижах человек-попин в черной заморской одежде и стал ругать русских кумиров, бросал в них на капище камнями, поносил смердов-пахарей [смерд - крестьянин, земледелец; возможно, что в глубокой древности это были люди близкие вождю и обязанные сопровождать его в потусторонний мир, "соумирать" с ним] и на полупонятном языке рассказывал о другом, никому тут не ведомом боге Христе. Попин бродил по веси несколько дней, потом исчез, но скоро в лесу нашли его изодранный зверьем труп.

Теперь в Чижи прискакали княжий вирник [вира - по древнерусскому праву, штраф за убийство; вирник - тот, кто взимает виру] и двенадцать воинов-отроков [отрок - в Древней Руси младший член дружины; из "от" и "реку", т.е. не имеющий права говорить]. Наложив на жителей веси поголовную дикую виру-дань, княжьи люди велели поставить в один стук христианскую церковь-кумирню. Новый попин, прозванный за суетливость Куликом, долго объяснял смердам, как ее надлежит возводить, царапал щепкой по земле, втолковывая плотникам задание.

Седой волхв Всеслав по кличке Соловей уже видел в своей жизни избиение русских кумиров и теперь понимал, что попин и вирник силой принудят смердов сооружать чужеверное капище. Это было страшно, но как избежать напасти, он не знал. Издали, хоронясь от пришельцев, следил сегодня волхв за действиями попина-византийца, потом осторожно ушел и теперь потерянно сидел на речном берегу. Ему было ясно, что неодолимая опасность вплотную подошла к здешним смердам.

Закрыв глаза, Всеслав склонил голову и замер в тревожном оцепенении. Потом память его стала постепенно оживать, вынося из глубин далекого детства самые яркие видения.

Тогда, почти сорок лет назад...

2

Вечная вода Клязьмы была совершенно черной, и восьмилетний Всеслав понимал, что у реки нет дна. Он сидел на корме небольшого челна и протыкал костяным крючком червя. Потом он бросил его в воду, коротко булькнуло глиняное грузило, и на недвижимой реке замер светлый деревянный поплавок. Сбоку его освещал костер, горевший на носу лодки на дубовой "козе", перед которой стоял на коленях отец Всеслава Ростислав. На дне челна в мокром лыковом мешке шевелилась пойманная рыба.

При каждом движении людей от челна по сторонам разбегались мелкие волны, и тогда серое пятно на воде от костра морщинилось, рябилось. На темных бесшумных берегах черным частоколом стоял лес, а над ним в бескрайнем небе сверкали большие звезды.

Мальчик изредка брал черпак и выплескивал из челнока воду. Отец перекладывал в левую руку острогу и оборачивался на шум. С шеи у него свисал науз-амулет - небольшая дощечка с прилепленным к ней листом подорожника, - и маленькая тень от науза тоже раскачивалась на воде.

Потом они опять замирали, и - каждый раз неожиданно для Всеслава отец метал острогу в реку, громко плескалась пронзенная рыбина, и ее заталкивали в мешок.

Стало рассветать, повеяло сырой зябкой прохладой. У ближнего берега вдруг зашумели, зашлепали в воде бобры. Отец ладонями подгреб туда, взял из костра горящее тонкое полено и долго вглядывался в темному. Однако там опять установилась тишина.

Бобры больше не плескались, и отец, отбросив в реку головню, взялся за весло. По неподвижной воде скоро причалили к своему берегу, оттащили подальше от реки челн и зашагали наверх. Отец закинул на плечо мешок с уловом, а Всеслав, укутавшись в шерстяную накидку-ворот, нес весло, удочки и острогу.

Перед ними впереди, в трех перестрелах стрелы, лежала тихая сейчас весь Липовая Грива. Позади темных спящих изб чернели защищенные плетнями от лесного зверья огороды.

Небо все теплело и теплело; серая пелена прогревалась и заменялась нежной голубизной рассвета. Лес, еще недавно мрачный и опасный, постепенно оживал.

Мужик и мальчик часть пути прошли берегом, потом повернули от реки и двинулись к одиноко поднимавшемуся перед лесом холму - Ярилиной плеши, на вершине которого было капище великого бога Рода.