И вот что мы с ней в тот жасминный вечер наговорили.
- Виктория, если бы вам предложили стать министром культуры России, согласились бы?
- Я вообще не лидер, я, пожалуй, ведомый. Но должна обязательно знать, что тот, за кем пойду, защищает правое дело. Когда-то мне пришлось работать пианисткой-аккомпаниатором. Если у певца все получалось, то успех он принимал на себя, но за поражение тоже расплачивался сам. Потом я была сценаристом, и это тоже второй человек, первый - все же режиссер. Мне так удобнее, на вторых ролях я себя лучше чувствую.
- Значит, вопрос о министре культуры снимается?
- Я свое место министра (смеется) отдаю Говорухину. Он умеет и любит играть по-крупному, всегда на руках имеет козыри. Однажды он пригласил меня в Одессу, где проходил кинофестиваль "Золотой Дюк", и я была свидетельницей, как он там играючи работал. Будто руководил гигантской массовкой, управляя человеческими страстями. У Говорухина очень много общего с Борисом Ельциным. Он тоже без живота, тоже имеет товарный вид, он убедительный, рулеточный, ему все под силу. Но самое ценное его качество - он не "групповой". Он сам по себе. А это очень важно, потому что в культуре задействовано много людей разных национальностей. Причем людей амбициозных, легкоранимых. И справиться с этим "групповой человек" просто не в состоянии. Вот, скажем, Никита Михалков - групповой человек, он способен интересы коллектива передоверить интересам какой-то одной группы. И тогда получится крен, "лодка" одним бортом будет зачерпывать воду, а значит может перевернуться.
Что такое творец? Творец - как беременная женщина, вынашивающая плод. Как правило, это глубоко эгоистическая конструкция, которая все всасывает в себя. Правда, потом он все отдает в виде художественного произведения. Талант же руководителя заключается в другом - это альтруист, который себя разбрасывает, отдает налево и направо, отщипывает от себя и другие отщипывают от него куски. Руководитель для других, творец - для себя. Они антиподы. И настоящий творец не может хотеть руководить...
- Что значит для вас - писать книги? И как вы работаете - каждый день, через день, три раза в неделю? Какое время суток для вас самое подходящее?
- Для меня писание - как для алкоголика бутылка. Я без этого жить не могу. Скучно... В основном работаю только в первой половине дня, потому что моя кривая замыкается на творческом градусе именно в это время. Пишу, конечно, каждый день - по три часа, но для творчества этого вполне достаточно. Хотя Гарсиа Маркес, например, работает с восьми до трех. Мой творческий график - с одиннадцати до двух часов дня.
- Что может выбить вас из творческой колеи? Какие-то, допустим, политические события, в которых сейчас недостатка нет...
- Я не выбиваюсь... Конечно, остаться в стороне при общей политизации сложно, потому что политика вошла в мир каждого человека. Сейчас уже неважно жить вне этого, и я ловлю себя на том, что охотно говорю на политические темы, и мне все интересно - а как теперь, что нас ждет, а что Борис Николаевич, а что Михаил Сергеевич? И что будет здесь, в Риге, в Литве?.. Понимаете, политика стала частью нашей жизни, и без этого уже - как без книги... Даже такой аполитичный человек, как я, уже не может без всего этого...
- К какому жанру вы сами относите свои произведения?
- Мою первую книгу "О том, чего не было" критики обозвали "фантастическим реализмом". Человек приходит в зоопарк, входит в клетку гималайского медведя, и тот его не выпускает. И человек живет с гималайским медведем. Близкие воспринимают это как протест - приходят друзья, жена, директор завода, уговаривают, обещают какие-то блага, только чтобы он покинул клетку. То есть свою сущность можно выразить лишь с помощью какого-то выверта: или залезть в клетку к медведю, или "купить" шапку-невидимку... У меня есть рассказ "рубль шестьдесят - не деньги", и там мой персонаж за рубль шестьдесят приобретает в магазине шапку-невидимку, надевает ее на себя и ходит среди людей, все о них узнает. Эти фантастические сюжеты нужны были для того, чтобы выйти на какую-то нравственную проблему, на какую-то жизненную правду - они служили своего рода скальпелем для препарирования действительности. Но такие приемы применялись не от хорошей жизни, а лишь потому, что писатель не обо всем мог говорить открытым текстом. А вот если человек обитает в клетке, а рядом живут люди своей обычной жизнью, тут можно с помощью ассоциаций воздействовать на самые нижние этажи подсознания. Но сейчас это уже никому не надо, люди хотят узнать свою историю, правду о государстве, и гласность помогает им это сделать.
Журнал "Огонек" своими публикациями просто перевернул наше сознание. Он ведет колоссальную просветительскую деятельность. Я знаю, Борис Николаевич обижен на Коротича за то, что тот не опубликовал его интервью, когда Ельцин был в опале. Но при всей моей любви к Борису Николаевичу, я все же Коротича не отдам. Потому что Коротич, как Спартак, совершал такие поступки, которые далеко не каждому под силу. И то, что он отказал "любимцу публики" в паблисити, это тоже поступок. Коротич - это Ельцин номер два. Людям сейчас нужна духовная пища совершенно нового наполнения и нужны лидеры, подобные Ельцину и Коротичу.
- Двери и окна настежь, свежие сквозняки, бодрящие ощущения - все это так, но коснулись ли вашего писательского нутра все эти изменения?
- У меня такое состояние духа, как будто я только вчера закончила институт и вся жизнь еще впереди. На меня очень большое влияние оказал рассказ Довлатова "Мой двоюродный брат", напечатанный в "Огоньке". Когда я его прочитала, меня словно руками толкнули в грудь. Я буквально остолбенела и подумала - может, вот это и есть моя дорога: работать только в документальной прозе? И тогда у меня родилась мысль написать рассказ, который будет называться "Сентиментальное путешествие". О том, как наша группа туристов в период застоя поехала в Италию и там сбежал один наш соотечественник. Я даже знаю начало повести: "Ой, только не вздумайте наряжаться, вставать на каблуки, - брезгливо предупредила толстая тетка, инструктор райкома. - Никто там на вас не смотрит, никому вы не нужны..."