Что можно ответить этому человеку? Что скоро вспухнет, инда взопреет пучина народного гнева, инда выпрет осклизло, изорвет в клочья дерьмяную, сорную траву со своих полей и житниц. Только на это и уповаем. Только тем и тешим души наши, слезами горючими умытые, аки росною травою. Ужо, ужо!..

Господи, благослови!"

Проханов потер руки и приступил наконец к основной работе - написанию большого интервью с самим собой.

Глава 18

У Анпилова не было души, потому что он был марксист. Но что-то вместо души болело у него за весь народ. Врачи говорили, что это печень. Когда народного трибуна отпускали из зоопарка домой на понедельник и вторник, он, повинуясь внутреннему позыву, шел кормить старушек. Покупал в булочной буханку самого дешевого хлеба и выходил в урочный час на бульвар. Старушки уже узнавали его приметную фигуру с оттопыренной нижней губой и буквально слетались к нему. Анпилов крошил хлеб, с умильной улыбкой наблюдая, как старушки, ругаясь, отталкивают друг друга, отнимая друг у друга крошки. Особенно ему нравилась одна старушка - самая крупная и сильная, с орлиным носом. Она всегда появлялась позднее других, по-хозяйски оглядывала всю гоп-компанию, будто удивляясь столпотворению. Казалось, она спрашивала: "А че это вы тут делаете?" Анпилов чувствовал, что это красивое создание природы является как бы негласной хозяйкой здесь, на этой аллейке. Хозяйкой не по праву силы, а по праву какой-то горделивой красоты. И другие старушки чувствовали ее жизненную силу и уступали ей. Крупная старушка молча проходила прямиком к Анпилову, и остальные старушки расступались, давая ей дорогу. Анпилов кормил старушку с руки, и она не боялась, будто чувствуя, что ни у кого не хватит духу поднять руку на такую красоту. Насытившись, старушка аккуратно утирала рот рукавом и напоследок позволяла Анпилову осторожно погладить себя по головке и даже почесать за ушком. После чего, гордо ворча, удалялась.

Но сегодня Анпилов, кроша хлеб, не дождался свою любимицу. Вроде все было, как прежде, - старушки, галдя, дрались за хлебушек, но его любимая гордая орлица отчего-то не показывалась.Когда процесс кормления подходил к концу, Анпилов, скрывая сам от себя непонятный страх, спросил, где же та, которую он так любил. Ответом ему было молчание. Только на какую-то секунду все старушки перестали есть. Анпилов повторил свой вопрос, обращаясь непосредственно к самой мелкой старушке, стоявшей у него под левой рукой. Старушка вздохнула и поведала печальную историю. Оказалось, шутки ради его любимицу убили мальчишки. Они привязали к ее ноге пустую ржавую бочку из-под солярки и гоняли с веселыми криками по всему двору. А после забили дубинками.

- Какие мальчишки? - глухо спросил Анпилов. - Откуда? С этого двора?

- Сущие мальчишки! - включилась в разговор другая старушка. - Лимитчики 18-летние из местного отделения милиции. Мы им говорим: сынки, что ж вы делаете? А они только ржут. Говорят: нам Лужков велел всех, кто с утра не умывается, из Москвы вычистить, чтоб не портили лик столицы.

- А было ли такое при советской власти? - начал агитировать Анпилов.

- Нет, нет! - хором закричали старушки.

Лишь одна старушка промолчала.

- А ты что же молчишь, бабушка? - заинтересовался кормилец.

- А меня в 80-м году из Москвы на сто первый километр выслали.

- За что?

- За проституцию.

- А зачем же ты проституировала, бабка?

- Пошел ты на хер! Перепутали меня с кем-то. И даже разбирацца не стали. Вот она твоя советска власть! Уж пусть лучче никака власть, чем така и сяка. Пусть лучче Пугачева будет прызидентом, чем дальше терпеть! Пущай лучче энта курва рыжая, чем всякие политики, явреи. Никому не верим! Бей его, бабы!

Старушки, у которых ума всегда немного, бросились на Анпилова, с рук которого еще недавно, жадно урча, поглощали хлебушек, и начали молотить его клюками, колоть вязальными спицами. Две или три старушки встали сзади него на карачки с тем, чтобы остальные товарки, навалившись, опрокинули пролетария клетки. И им это почти удалось. Но Анпилов вырвался из злобной стаи и побежал по улице весь растрепанный, перемазанный старушечьими какашками, со слезами на глазах. "Больше я не буду ходить на бульвар кормить старушек," - размышлял он на бегу. Пробегая мимо Спасской башни, Анпилов вдруг неожиданно для себя подумал: "А может, начать петь?"

Глава 19

- Ситуация такова, что даже бульварные старушки и желтые газетные листки говорят о претензиях Пугачевой на президентский трон. Об этом без устали твердит политическая элита планеты, - докладывал генералу Гурову оперативную сводку адъютант.

Гуров только посмеивался в усы. Пусть болтают. Уж он-то знает правду! Пугачева никуда не стремится. Ни с каким Лебедем в коалицию не вступает. У них просто любовь. А попросту - половые взаимоотношения. Приятно, приятно одному знать правду. Впрочем, нет, не одному. Есть еще лейтенант Качан-Гора. Но этот никому ничего не расскажет. Лейтенант сейчас валяется в канаве с отрубленной головой. А генералу нужно подумать, какую выгоду он сможет извлечь из своей эксклюзивной информации. И крепко подумать.

Генерал уселся в кресло.

- Ну, еще какие новости в городе?

Адъютант знал тайный смысл этого вопроса. Значит, генерал удовлетворен полученной информацией и сейчас начнет ее, как удав, переваривать. А перед этим хочет развлечься какой-нибудь секретной сплетней. В конце докладной у него всегда было предусмотрено что-нибудь горяченькое.

- Иван Матренович, в прошлый вторник Анпилов был замечен в хоре. Поет.

- Зачем?

- Дурак потому что.

- Не скажи. Дурак не стал бы работать в зоопарке обезьяной. Политический капитал набирает. Ладно, иди.

Иван Матренович откинулся в кресле и начал проглядывать прессу, параллельно размышляя о ситуации в стране. Ситуация была какая-то... Непонятная какая-то ситуация. Чем-то пахло. А чем? Подобное было в его жизни лет 20 назад.

Тогда его, еще безусого лейтенанта с практически полностью отсутствующей растительностью на лобке, вызвал к себе Леонид Ильич Брежнев. Тушуясь Гуров вошел в гигантский кабинет генерального секретаря КПСС. Леонид Ильич вышел из-за стола и взасос поцеловал молодого человека в губы. А потом, плюская вставной челюстью, спросил:

- Ну шо, молодой лейтенант, хочешь быть генералом?

- Так точно! - вытянулся во фрунт Гуров.

- А маршалом?

- Так точно!

- А почему у тебя на лобке нету волос, как мне сообщили?

- Юный я еще, совсем лейтенант.

- А когда вырастешь, хочешь быть космонавтом?

- Конечно, кто ж не хочет.

- А академиком?

- Хочу.

- А артистом Большого театра, всемирно известным?

- Буду счастлив, товарищ генеральный секретарь.

- Молодец, люблю честолюбивых людей. А ишо кем хочешь быть, когда вырастешь?

- Генеральным секретарем КПСС!

- Генеральный секретарь у нас уже есть... Ну а министром обороны хочешь?

- Даже не знаю, как сказать, Леонид Ильич.

- Подумай и скажи. Я подожду, у меня сегодня никаких государственных дел нету.

- А чего тут думать, Леонид Ильич. Думаю, министром обороны любой стать не прочь.

- Усе правильно. Только у стране развитого социализма любой человек может стать кем угодно. Потому шо у нас созданы усе условия для всестороннего развития личности, для повышения образовательного уровня. Открываются тысячи новых библиотек, киноконцертных залов, строится жилье для трудящихся. Усе это, благодаря неустанной заботе партии наши люди имеют уже сегодня. Шо же говорить о завтрашнем дне?.. Бурные, продолжительные аплодисменты, местами переходящие в овацию.

На несколько секунд Брежнев прервался, видимо, ожидая аплодисментов. Но раздалось только несколько жидких хлопков Гурова.