Диковинные фрукты

Отец рассказывал, что во времена его детства выращиванием всяких там огурцов-помидоров народ не занимался. Это было своего рода промыслом, и этим занимались специальные люди. Их называли огородники. Как-то раз в семье Евстрата вошедший в силу настоящего мастера-столяра старший сын дядя Вася после очередной успешной продажи своих изделий привёз домой младшим диковинные гостинцы. Достал он и вывалил на стол красивые ярко-красные яблоки. Налетели дети, похватали, но, надкусив, побросали - невкусные. Это были помидоры. До этого дети не пробовали такого необычного овоща.

Передача мастерства

Так уж повелось, что мастерство передается от отца детям. Так было и у столяров. Дед Евстрат передавал мастерство детям. Старшие сыновья дядя Вася и отец стали хорошими столярами. Но дядя Вася так столяром и остался. Отец же учился в школе очень хорошо, с интересом. Он мечтал учиться дальше. Но дед Евстрат сказал: "Пора становиться к верстаку". И уже в четырнадцать лет отец сделал стол - первое большое изделие на продажу. Но все-таки тяга к образованию у отца перетянула, и он ещё перед войной окончил курсы бухгалтеров и стал работать по новой специальности, а столярничал потом в основном только в качестве приработки. Дядя Вася считался хорошим мастером. Так отец сделал ему заказ на рамы для нашего нового дома, потому что это была работа высокой квалификации. Правда, некая зависть к более образованному брату, видимо, сохранилась у дяди Васи на всю жизнь. Помню, он критиковал эти же наши рамы: "Это заплатки, а не форточки" - за то, что форточки были не в центре рамы, а с краю. Забыл, видимо, что он же сам эти рамы-то и делал. Отец говаривал, что если бы не насильное принуждение к верстаку в детстве, он может быть и до министра дошел в своей жизни. Сам в жизни он много работал по столярному делу, сделал много мебели. Но нас, своих сыновей, он в эту работу не втягивал. Наоборот, он приложил все силы к тому, чтобы дать возможность нам получить образование. Для этого он построил новый дом в Крюково, поближе к железнодорожной станции. И я не строю сейчас себе дачу на старость, чтобы не отрывать детей от учёбы. А своим детям завещаю - не втягивайте ваших детей в привычную вам стезю. Пусть они выбирают свой путь сами. Надо просто постараться создать им все условия.

Сады

В дозеленоградское время в наших местах было очень много фруктовых садов. Большие сады были в Андреевке, в поселке Голубое. В других местах были сады поменьше. Климат в те времена был потеплее и стабильнее. И в садах успешно росли яблони, груши, сливы, вишни. Был один такой вишневый сад и в нашем колхозе. И вот созрела ягода, наметили сбор урожая. Вывели всех конторских работников, школьников. Организовали транспорт, тару: подводы и ящики. Пришли - а вишни нет! Рано утром налетела огромная стая дроздов. Сторож бегал из угла в угол по саду, стрелял, но ничего не помогло. За час птицы вычистили весь сад.

Абрам Палыч

Медицинское обслуживание у нас осуществлялось в Рукавишниковской больнице. Там были и больница, и роддом, и поликлиника. Здесь и я появился на свет. Многие-многие годы в больнице работал врачом-хирургом Абрам Павлович. Обслуживал он всю округу. Трудно даже представить, сколько он сделал операций, сколько спас людей. И все жители вспоминают его добрым словом. Однажды в Горетовке одна молодая женщина, оторвавшись на минутку от тяжелой работы с сеном, кормила грудью ребенка. За кормлением задремала, навалясь грудью на ребёнка. Не почувствовала, как ребёнок задохнулся. Попросили Абрама Павловича, составляющего заключение, засвидетельствовать смерть естественной. Врач был понимающий, просьбу выполнил. Были, конечно, у Абрама Павловича и неудачи. Как-то у него не получилась простая операция по удалению аппендицита. Женщина после операции всю жизнь до глубокой старости ходила, согнувшись в поясе. Рукавишниковской больницы уже нет. Уходят из жизни и те, в ком еще жива память о замечательном труженике.

Коля Рыжий

Другом нашей семьи был один Горетовский житель Коля Рыжий. До того, как попасть в Горетовку, он был лётчиком. К деревенской жизни он адаптироваться не смог. Не работал, пил. Как, наверное, и многих людей, его притягивал отец. Он у нас в доме бывал очень часто. Иной раз помогал чем-то семье по хозяйству, выпивал с отцом. Бывало, выпив, и засыпал под отцовым верстаком. Был он добрым человеком, меня называл тёзкой. Мать, всегда строгая к компаньонам отца по выпивке, к Коле относилась совсем иначе. Никогда его не ругала, не отказывала и в миске щей. Но всегда наставляла к своему дому: "Иди домой, Коля, надо печку протопить". Он отвечал: "У меня всё готово, только спичку чиркнуть!". Это значит, что дрова уже лежат в печи, и их остается, действительно, только поджечь. Если кто его сейчас и помнит, то по этим словам: "Только спичку чиркнуть". Была у него ещё одна примета. Он носил шапку-ушанку без завязок. А уши шапки загибал за ободок. Эти уши постоянно вываливались из-за ободка, но он регулярно их поправлял. А вот когда выпивал, переставал следить за состоянием шапки, и уши свисали набок. Шел он по деревне, и издалека можно было судить - выпил Коля или нет. Если уши у шапки торчат в стороны выпил, если нет - трезвый. Коля пил. Как все алкоголики, мало ел. Выпьет и только понюхает хлебную корочку. Ему говорили: "Коля, закуси!". Он отвечал: "Нет, пусть погорит". В период хрущевской борьбы с тунеядцами он попал под общую гребёнку. Его судили, сослали на поселение куда-то в Забайкалье. После суда Колю повезли в Москву на вокзал. Он попросил сопровождающих милиционеров заехать попрощаться с близкими людьми. Но поехал он не к жене, а к нам. Мы тогда только что переехали в Крюково. Помню, подъехал милицейский воронок. Вышел Коля, сзади него милиционер. Дома были только я и мать. Он обнимал нас на прощанье, плакал. Уже наступала осень, холодало. Мать дала ему в дорогу телогрейку. Он благодарил, опять плакал. Домой он не писал. Первые годы его высылки какие-то скупые сведения о нем ещё просачивались в деревню. Что стало с ним потом - никому уже не известно...