(* Дитрикс - Дитерихс Иосиф Константинович (1868 - 1931), инженер-путеец, брат жены В. Г. Черткова, корреспондент и последователь Толстого. *)

На конверте Толстой начертал: "Написать ему что когда хочет Чертков" (ГМТ). 1 августа 1910 года Мейвору по поручению отца ответила также Александра Львовна. Это послание он получил с опозданием. 2 августа 1910 года Мейвор обратился к графине Толстой: "Я писал несколько раз и послал телеграмму в прошлую пятницу Вашему доброму супругу, но не получил никакого ответа. Беру на себя смелость послать Вам письмо на Ваш адрес и прошу позволения приехать в Ясную Поляну по крайней мере на день, чтобы еще раз повидать графа; однако боюсь, может быть, он болен или с ним что-нибудь случилось. Не будет ли слишком самонадеянно с моей стороны просить Вас послать мне почтовую открытку по приводимому ниже адресу и сообщить, есть ли мне какие-либо письма или нет, а также каково состояние здоровья графа" (ГМТ). На письмо Софьи Андреевны Мейвор ответил 6 августа 1910 года: "Очень, очень благодарен Вам за Вашу доброту, за то, что прислали мне мою корреспонденцию. Извините, что доставил Вам так много хлопот. Сегодня вечером я на несколько дней уезжаю в Ялту в Крым, тем не менее я хочу заехать в Ясную Поляну на обратном пути в Москву" (ГМТ). Как и планировал, Мейвор посетил Ялту и на обратном пути в Москву 21 августа 1910 года из Курска послал С. А. Толстой почтовую открытку (она написана в спешке, простым карандашом): "Вечером 23-го предполагаю выехать из Курска, чтобы прибыть в Тулу или на Засеку на следующий день, 24-го. Я только что узнал, что граф Толстой, кажется, находится не дома, а в имении Вашей дочери в Туле или где-то поблизости. Очень хочу видеть Иосифа Дитрикса и Вашего мужа. Могу ли я просить Вас телеграфировать мне на станцию Тулы, как мне поступать дальше" (ГМТ). На следующий день Мейвор пишет Татьяне Львовне Сухотиной-Толстой: "Я писал вчера Вашей матери в Ясную Поляну, сообщая, что я хотел бы быть в Туле 24-го (во вторник) и хотел, чтобы мне сообщили на станцию Тулы, будет ли для нее удобно или нет принять меня в Ясной Поляне. Сегодня утром из московской газеты я узнал, что Ваш отец гостит у Вас в Кочетах, Хочу спросить, будет ли удобно, если я приеду к Вам в имение навестить его. Весьма вероятно, я не буду в России снова какое-то время и не хотел бы уезжать, не повидав Вашего отца еще раз. Вы, может быть, помните, я был у него в 1899 году, когда имел удовольствие встретить и Вас" (ГМТ). 30 августа 1910 года Мейвор второй раз посетил Толстого. В своем дневнике за этот день Лев Николаевич отметил: "Приехал Mavor. Профессор. Очень живой, но профессор и государственник, и нерелигиозный. Классический тип хорошего ученого" (ПСС, т. 57, стр. 97), а в письме к С. А. Толстой от 1 сентября 1910 года поделился впечатлениями от визита канадского посетителя: "Третьего же дня был Mavor. Он оч интересен своими рассказами о Китае и Японии, но я оч устал с ним от напряжения говорить на мало знакомом и обычном языке" (ПСС, т. 94, стр. 402). На этот раз Мейвор пробыл с Толстым один день - и этот день отчетливо сохранился в его памяти. Канадский профессор хорошо почувствовал ту атмосферу раздора и противоречий, которой был окружен писатель. Беседа между Толстым и гостем шла о будущем мира, о религии, о политике, о землепользовании, о Китае. Воспоминания Джеймса Мейвора "Граф Лев Николаевич Толстой. 1898 - 1910" были написаны автором в конце жизни. По-русски они печатаются впервые. Перевод выполнен по тексту: James Mavor. Count Leo Nikolaevich Tolstoy, 1898 - 1910. In his: "My Windows on The Street of the World", New York, 1923, vol. 2, p. 67-90.

I. 1899

Я познакомился с графом Львом Толстым в 1898 году посредством переписки в связи с делом духоборов. Его сын граф Сергей был у меня в Торонто в начале 1899 года. В июле того же года я отправился в Россию и в Москве получил радушное приглашение посетить Ясную Поляну. Как-то в августе, около шести часов утра, я прибыл на маленькую станцию Ясенки, расположенную милях в двадцати от Тулы и в ста двадцати милях к югу от Москвы. На станции я нашел довольно обшарпанные дрожки с крестьянским возницей, в шапке которого торчало традиционное перо павлина. В Ясную Поляну я прибыл около семи часов, и вскоре высокая фигура графа появилась на веранде. Толстой сердечно приветствовал меня. В то время Льву Николаевичу был семьдесят один год. Для своих лет он выглядел хорошо. Его косматая борода еще не совсем поседела. Стоял он прямо, со спокойным достоинством, шел твердо, большими шагами. Как у многих русских, у него были широкие плечи и тонкая талия. Носил он обычные для себя сапоги, с заправленными в них брюками, и выцветшую крестьянскую рубаху, подпоясанную узким кожаным ремешком, за который обычно закладывал одну, а то и обе руки. У него был высокий лоб, большой и широкий нос, лохматые брови нависали над блестящими голубыми глазами, рот был большой, губы полные и подвижные, зубов почти не было. Взгляд его был добрым, рот же выражал твердость характера. Великий русский художник Репин изобразил его на картине босым (*). Я никогда не видел его в таком виде. Георг Брандес (*) называл его типичным мужиком, однако эти слова едва ли передают впечатление, которое он произвел на меня. Хотя Толстой и носил крестьянскую одежду, внешне и по манере держаться он не напоминал крестьянина. Ни один мужик не обладает таким пронизывающим взглядом, самообладанием и властностью.

(* Речь идет о картине И. Е. Репина "Л. Н. Толстой в лесу" (ГРМ). *)

(** Брандес Георг (1842 - 1927) - датский литературный критик. **)

Впоследствии я заметил, что его отношение к крестьянам своего поместья, хотя и дружественное, не носило полного равенства. В России я встречал помещиков, чье поведение отнюдь не было демократичным, но относившихся к своим крестьянам гораздо приветливее Толстого. Умственное и моральное различие между Толстым и его крестьянами составляло пропасть более широкую и непреодолимую, чем любая другая социальная пропасть. По-английски он говорил с едва заметным акцентом, хотя был в Англии только раз, да и то недолго. Толстой рассказал мне, что начал писать роман (*) после долгого перерыва и только потому принялся вновь за беллетристику, что собирается передать гонорар духоборам. Он сказал, что встает рано, кончает писать сразу после полудня, завтракает, недолго отдыхает, днем совершает прогулку пешком или верхом на лошади. Во время моего почти недельного пребывания в Ясной Поляне Толстой не выходил из кабинета до часа дня, посвящая утреннее время напряженной работе над романом "Воскресение". Мы обычно играли в шахматы в саду до или после пятичасового чая, а затем вновь в большом зале по вечерам после обеда. Иногда во время игры Сергей исполнял на фортепьяно Чайковского или Толстой читал мне Пушкина, а его сестра графиня Мария (**) раскладывала пасьянс. Толстой читал сладкозвучную поэзию Пушкина, полный участия, хотя иногда его испорченные зубы искажали дикцию. Возможно, он хорошо читал стихи, потому что сам не был поэтом. Каждый день он совершал продолжительную или недолгую прогулку в компании графини, а также одной или двух своих дочерей - Татьяны и Александры (Саши). Однажды, зайдя ко мне, Сергей сказал, что его отец хочет испытать мою выносливость длительными прогулками и посмотреть, на что я способен. Очевидно, Толстой остался мною доволен, и мы вместе совершили много продолжительных прогулок как во время моего первого визита, так и после.