А тем временем Бук и Геслинг продолжали пререкаться, между ними разгоралась ссора. Геслинг назвал зятя фантазером, он-де защищал на суде тех, кто был виновен в оскорблении его императорского величества. Он-де истинный сын и последыш мятежников сорок восьмого года. А за перемену убеждений Геслинг заплатил ему тем, что выдал за него свою сестру. Поэтому Бук уже не имеет права ни на сопротивление, ни на свою легковесную иронию, которая может когда-нибудь поставит под угрозу их дружбу и их совместную жизнь на вилле "Вершина". Бук в ответ заговорил о бессовестных махинациях, интригах и о каком-то ужасном конце, а кто будет расплачиваться за все это?
- Только не мы! - воскликнул Геслинг и рассмеялся.
- Нет, все мы! - гневно возразил Бук. Но Геслинг напомнил о его огромных долгах, и Бук притих.
Бальрих, кравшийся за ними, чувствовал себя опутанным сетями этого ночного заговора, - и кто знает, скольких жизней может стоить коварная сделка этих двух буржуа, действовавших заодно и вместе с тем ненавидевших друг друга! Ведь объединяются они только против нас; а в своей среде готовы съесть один другого. И нам надо поступать с ними так же, как поступают с нами они. Мужайся! Ты видишь, как жалки эти люди, как они боятся и себя и нас, когда наступает ночь и их солдаты спят. Нападай! Есть у тебя оружие против них, хоть самое плохое, - не стыдись! И Бальрих опять подумал про Бука: "Он какой-то жалкий..." Но он слабее, вот и берись сначала за него! Запугивания, вымогательство - все средства хороши, когда имеешь дело с бандой преступников.
Уже видны были фонари предместья, Геслинг осмелел.
- Можешь не утруждать себя, я дойду и один, - заявил он зятю, и Бук, приподняв шляпу, повернул обратно.
Бальрих бросился туда, где было потемнее, пригнул ветви деревьев и, заслонившись ими, стал ждать. Томительно долго тянулось время, пока, наконец, не показался адвокат; он шел вперевалку, обмахиваясь шляпой, и разговаривал сам с собой. Иногда Бук останавливался и, хотя ветер дул ему в лицо, то и дело вытирал пот.
- Я не могу больше, - говорил он, словно умоляя кого-то, - меня гнетет эта тайна, всю тяжесть несу я один, я предатель, и пусть меня первым покарает бог!
Бук поднял голову. А кара уже надвигалась на него. Ветви взметнулись, из мрака выступил какой-то человек. Бук ждал, что тот ему скажет, но не услыхав ни слова, проговорил:
- Добрый вечер.
"Вот черт, - подумал Бальрих, - промахнулся!" И в нем вспыхнула злоба при мысли о Динкле, этом хвастуне, который уверял, что богачи дремлют на ходу и что их можно свалить одним щелчком. Бук спросил:
- Вы как будто испугались?
По вкрадчивому тону адвоката было ясно, что он насмешливо улыбнулся.
- Уж вы соблаговолите... - Бальрих запнулся. Он решил было тут же, сию минуту, под угрозой скандала, потребовать денег.
Наконец Бук сказал:
- Соблаговолю? Да я всю жизнь только это и делаю. Итак, что вам угодно?
- Вы грабитель! - крикнул Бальрих. - Вам не место там, где вы живете!
Адвокат подошел к нему совсем близко.
- Так это все-таки вы? - сказал он. - Сегодня я не раз о вас думал. Вы ведь убеждены, что и ваше место не там, где вы живете...
После паузы он добавил:
- Вы считаете, что должны жить на вилле "Вершина"?
- Я требую того, что мне принадлежит по праву.
- По праву? Ну, разумеется! Пойдемте же. - И на ходу продолжал: Допускаю, что ни у одного из нас нет никаких прав и что все в нашей жизни игра случая. И то, что я не освобождаю своего места, - это трусость, гадкая трусость. Что ж, и вы хотите стать таким трусом? - Он взял Бальриха под руку и оперся на нее. Голос его звучал взволнованно: - Вы молодой рабочий, перед вами вся жизнь. Такие, как вы, могут далеко пойти. Я человек конченный. А ведь я мог бы предотвратить немало зла и, как знать, быть может, помешать гибели многих. Но настает минута, когда даже такая тряпка, как я, черствеет. Вы поняли меня? - спросил он, остановившись.
Бальрих понимал лишь одно. Перед ним стоит человек, потерявший всякую власть над собой, и под покровом темноты высказывает чувства и мысли, касающиеся только его одного. "Да, жалкий тип!" - подумал Бальрих и высвободил свою руку.
- То, чего я хочу, вам ровно ничего не будет стоить, - сказал Бальрих жестко. - Выдайте мне это давнишнее письмо, где сказано, что деньги старого Геслинга принадлежали моему дяде, и засвидетельствуйте его.
Бук колебался только мгновение, затем с обычной флегматичностью ответил:
- Что ж, хорошо. Тогда пойдемте.
Бук зашагал вперед, Бальрих следовал за ним, чувствуя, как бешено колотится сердце в груди; он боялся, что у него не хватит сил дойти. Значит, это правда? И письмо действительно у Бука? И он так просто отдаст его? Что это - безумие? Или ловушка?
Он уже не слышал, что говорит Бук. И только, когда адвокат окликнул его: "Куда вы бежите?" - обернулся. Они были у самой виллы. Перед ними темная садовая аллея, и он слышит шепот Бука:
- Держитесь за меня. Я промолчу, чтобы не зажигали свет. Так будет лучше для нас обоих.
Бук обогнул дом, провел его мимо множества неосвещенных окон. И когда свет, наконец, вспыхнул, Бальрих увидел себя в просторном зале, обтянутом золотистым шелком, на стенах висели светлые картины. Бук исчез в соседней комнате; она была красно-золотая и полным-полна книг. Он тотчас же вернулся.
- Вот! Убедитесь! - сказал он и протянул Бальриху письмо.
И пока Бальрих доставал его из конверта, разворачивал и читал, Бук принес коробку сигар и так же спокойно продолжал:
- Если письмо не сгорело вместе с другими документами, не думайте, что это случайность. Я пересмотрел весь архив моего отца и оставил себе именно это письмо. Ваш дядя пропал или погиб. Но ведь вы, его наследник, должны же когда-нибудь явиться, думал я, и потребовать... Что с вами? - спросил он, взглянув на Бальриха, ибо лоб юноши внезапно побагровел, он словно одержимый обвел взором всю эту невиданную роскошь и вдруг расхохотался безумным смехом.
- Все это мое, - сказал он.
Бук медленно опустился в кресло.
- Вы преувеличиваете. Процесс обойдется вам слишком дорого.
Бальрих так сдвинул брови, что глаза под ними стали казаться черной черточкой. Мертвенная бледность разлилась по лицу, он боролся с искушением наброситься на этого человека.