Заслуживает упоминания только один факт, имевший место в этот период. Через несколько месяцев после ухода Анриетты от нее пришло письмо, чрезвычайно удивившее графиню:
«Мадам!
Не знаю, как благодарить Вас. Ведь это Вы, не правда ли, прислали мне это? Вы, и только Вы. Никто другой не знает о моем уединении в этой маленькой деревушке. Если же я ошибаюсь, извините меня и по крайней мере будьте уверены в моей признательности за Вашу доброту в прежние времена…»
Что она имела в виду? Настоящая или прежняя доброта графини по отношению к подруге сводилась к множеству несправедливых поступков. Что означали эти выражения благодарности?
Графиня потребовала объяснений, и Анриетта ответила, что получила по почте, обычным, не заказным и не ценным письмом, две купюры по тысяче франков. Конверт, приложенный к ее ответу, был с парижским штампом, на нем не было ничего, кроме адреса, написанного явно измененным почерком.
Откуда взялись эти две тысячи франков? Кто их послал? Правосудие попыталось выяснить. Но разве отыщешь след в этих потемках?
А через двенадцать месяцев произошло то же самое. Затем в третий, в четвертый раз. Так повторялось ежегодно в течение шести лет с той только разницей, что на пятый и шестой год сумма удвоилась, что позволило внезапно заболевшей Анриетте лечиться как следует.
И еще одна особенность: когда администрация почты под предлогом того, что ценность письма не заявлена, задержало его, два следующих были отосланы как положено, первое по времени — из Сен-Жермена, второе — из Сюрени. Отправитель сначала подписался фамилией Анкета, затем — Пешар. Обратные адреса, указанные на конверте, оказались ложными.
Спустя шесть лет Анриетта умерла. Загадка так и не была разгадана.
Все эти события широко известны. Такого рода ограбление не могло не взбудоражить общественное мнение; да, странная судьба у этого колье, история которого потрясла Францию в конце XVIII века, а сто двадцать лет спустя снова возбудила столько эмоций. Однако то, что я сейчас расскажу, никому не известно, за исключением заинтересованных лиц и еще нескольких человек, которых граф попросил сохранять все в глубокой тайне. Рано или поздно они наверняка нарушат клятву, и потому я безо всяких угрызений совести приоткрываю завесу; таким образом, вам откроется и ключ к загадке, и тайна письма, опубликованного в газетах позавчера утром, необыкновенного письма, которое добавило, если такое возможно, еще немного путаницы и таинственности к загадочным обстоятельствам драмы.
Произошло это пять дней назад. Среди гостей, приглашенных на завтрак к господину Дре-Субизу, были его племянницы и кузина, а из мужчин — председатель суда Эссавиля депутат Боша, кавалер Флориани, с которым граф познакомился в Сицилии, и генерал, маркиз де Рузьер, старый друг дома.
После трапезы дамы подали кофе, и мужчинам было разрешено выкурить по сигарете при условии, что они не покинут гостиную. Завязался разговор. Одна из девушек в шутку взялась погадать на картах. Затем речь зашла о знаменитых преступлениях. И в связи с этим месье де Рузьер, никогда не упускавший случая подразнить графа, напомнил историю с колье — ненавистный для графа сюжет обсуждения.
И тут же каждый из присутствующих высказался по этому поводу. Каждый изложил свою версию. Разумеется, все они противоречили друг другу, все были одинаково несостоятельны.
— А вы, месье, что думаете о краже колье? — обратилась графиня к кавалеру Шлориани.
— О! Я ничего не думаю, мадам.
Гости запротестовали. Дело в том, что кавалер только что очень ярко описал несколько историй, которыми занимался вместе с отцом, палермским судьей, и его умение разбираться в подобных делах, интерес к ним, были очевидны.
— Честно говоря, — заявил он, — мне удавалось преуспеть там, где пасовали подлинные знатоки своего дела. Но из этого вовсе не следует, что я Шерлок Холмс… Кроме того, мне почти неизвестно, о чем идет речь.
Все повернулись к хозяину дома. И ему, скрепя сердце, пришлось изложить факты. Кавалер выслушал, подумал, задал несколько вопросов и прошептал:
— Странно… но на первый взгляд загадка кажется мне не такой уж неразрешимой.
Граф пожал плечами. А остальные сгрудились вокруг кавалера, который немного категорично продолжал:
— Обычно для того, чтобы добраться до виновника преступления, скажем кражи, нужно разобраться, как было совершено это преступление или кража. По-моему, в данном случае все происходило так просто, что дальше некуда, потому что перед нами не множество версий, а одна непреложная истина, единственная и неопровержимая; она заключена в следующем: человек этот мог проникнуть внутрь через дверь спальни или через окно кабинета. Однако запертую на задвижку дверь снаружи не откроешь. Значит, он пролез через окно.
— Оно было закрыто, и следствие в этом убедилось, — заявил месье де Дре.
— Для этого, — продолжал Флориани, не обращая внимание на то, что его перебили, — ему надо было лишь соорудить мостик, перекинуть доску или лестницу от кухонного балкона до подоконника, и когда шкатулку…
— Но я вам повторяю: окно было закрыто! — в нетерпении воскликнул граф.
На этот раз Флориани пришлось ответить. Что он и сделал с полнейшим спокойствием, как человек, которого ничуть не смущает столь незначащее возражение.
— Я допускаю, что он было закрыто, но разве там не было форточки?
— Откуда вы это знаете?
— Во-первых, почти во всех особняках такой постройки окна с форточками. И потом, так должно было быть, иначе кража просто необъяснима.
— Форточка действительно существует, но она закрыта, так же как окно. Никто на нее и внимания не обратил.
— Это ошибка. Если бы ее осмотрели, то обнаружили бы, что ее открывали.
— Но как?
— Я предполагаю, что эта форточка, как обычно, открывается при помощи плетеной металлической проволоки, на конце которой имеется кольцо, не так ли?
— Да.
— И это кольцо висело между оконной рамой и буфетом?
— Да, но я не понимаю…
— Вот. Через щель, проделанную в окне легко было просунуть железную палочку с крючком на конце, подцепить кольцо, нажать и открыть форточку.
Граф засмеялся:
— Великолепно! Браво! Вы так легко все разложили! Но вы забыли, дорогой друг, лишь об одном: в окне не было щели.
— Щель была.
— Полноте, мы бы увидели ее.
— Чтобы увидеть, надо приглядеться, но никто этого не сделал. Щель есть, практически исключено, что ее не было между стеклом и замазкой… по вертикали, разумеется.
Граф встал, взволновавшись до предела. Нервным шагом он два-три раза прошелся по гостиной и, подойдя к Флориани, сказал:
— С того дня там наверху ничего не изменилось… никто больше не входил в этот кабинет.
— В таком случае, месье, вы можете убедиться сами, что мое объяснение соответствует действительности.
— Оно не совпадает ни с одним фактом, установленным следствием. Вы ничего не видели, ничего не знаете и утверждаете противоположное всему тому, чему мы были свидетелями и что нам известно.
Флориани, будто не заметив раздражения графа, с улыбкой сказал:
— Боже мой, месье, я просто стараюсь увидеть все, как есть, не больше. Если я ошибаюсь, докажите это.
— Докажу, и безотлагательно… Признаюсь, ваша самоуверенность в конце концов…
Месье де Дре пробормотал еще несколько слов, затем вдруг направился к двери и вышел.
После чего не прозвучало ни слова. Все застыли в напряженном ожидании, как будто в самом деле вот-вот должна была открыться частица истины. И тишина нависла всей своей тяжестью.
Наконец в проеме двери появился граф. Он был бледен и странно возбужден. Дрожащим голосом господин де Дре сказал своим друзьям:
— Прошу прощения… открытия, сделанные господином Флориани столь неожиданны… никогда бы не подумал…
Жена, сгорая от нетерпения, перебила его:
— Говори… умоляю тебя… что там?