Кэлума Мэрдо Мак-Киннона всегда называют обоими именами, ибо в округе так много Кэлумов Мак-Киннонов, что одно имя Кэлум вызывает недоумение. Здесь так же много Мэрдо, что самого этого имени тоже недостаточно. И к тому же множество Мэрдо Кэлумов, как правильно числится его имя, заставило его поменять их местами, чтобы хоть как-то сохранить свою личность. Это обычная практика при клановой системе и она до сих пор остаётся правилом во многих районах Западного нагорья, где клановые имена всё ещё изобилуют на их древней территории. Иногда для краткости его называют "Кэлум-Дорожник" (так же, как в других местах я слыхал "Джон-Гробовщик", "Дункан с грузовика", "Рональд-Стрелок" и "Рональд-Дональд-Немой"). Последнее прозвище вовсе не было насмешкой, а просто оттого, что он действительно был немой. Но необходимость такого переименования очень странно выглядит здесь, где до ближайшего соседа, кроме меня, по крайней мере четыре мили.

Кэлум Мэрдо - невысокий жилистый мужчина средних лет, который, когда я впервые появился в Камусфеарне, уже давно работал ремонтником на дороге и отвечал за одноколейное полотно по нескольку миль в обе стороны от Друимфиаклаха. Можно предположить, что горец, живущий в таком уединении, вряд ли сможет беседовать о чём-либо, выходящем за рамки своего узкого круга деятельности. Например, вряд ли можно было предположить, что он знает наизусть большую часть из того, что написано классиками, что он в состоянии пространно рассуждать о политике как внутренней, так и внешней со знанием дела или же что он выписывает "Нью-Стейтсмэн". Однако же это так, и боюсь, что он был несколько разочарован, когда узнал, что его новый сосед видимо образованнее его самого, а по ряду вопросов - значительно более информирован. Он обычно обрушивал на меня массу разнообразной удивительной информации по всевозможной тематике и закруглял как правило разговор примерно вот такой формулой:

- Ну вот, майор, такому образованному человеку как вы, пожалуй, уж порядком надоело слушать россказни старого болтуна.

За десять лет нашего общения он внёс значительный вклад в моё образование.

С женой Кэлума Мэрдо Мораг, женщиной тонкой чеканной красоты, смягчённой юмором, я сразу же нашёл общий язык: любовь ко всякой живности. Мы много читали и слышали в разговорах о духовных потомках св.Франциска и св.Катберта, тех, кто мгновенно устанавливает взаимопонимание с птицей и зверем, и которых совсем не боится животный мир. Я лично никогда не встречал таких людей и стал уже было сомневаться в их существовании, пока не познакомился с Мораг. Тот небольшой успех, которым я пользуюсь у животных, думаю, вызван только выдержкой, опытом и сознательным стремлением поставить себя в положение животного, а Мораг всё это было ни к чему. Она откровенно призналась, что больше любит и жалеет зверей, чем людей, и они сразу же откликаются на это, как будто бы она у них своя, и относятся к ней с таким доверием и уважением, каким немногие из нас пользуются в своей среде. Я убеждён, что между ними и ней существует некая "связь", которую не в состоянии установить, даже при большом старании, большинство людей, которые хотели бы этого. Пожалуй не так уж и трудно найти более подходящее объяснение тем отдельным случаям, в которых эта "связь" кажется очевидной, но именно число таких случаев и последовательность, с которой поведение животного отличается от установившихся форм отношения к людям, убеждает меня в том, что существует нечто такое, что до сих пор eщё не поддаётся объяснению.

В доказательство приведу один только пример. Через дорогу от дома Мак-Киннонов у подножья холма находится поросшее тростником озеро метров ста в длину и пятидесяти в ширину. Каждую зиму дикие лебеди-кликуны обычно прилетали туда по пути на юг, подгоняемые арктической погодой, и оставались там на несколько дней, а иногда и недель. Мораг любила этих лебедей и от зелёных дверей своего дома она по нескольку раз в день приветствовала их, так что они привыкли к её голосу и никогда не отплывали к другому берегу озера, как обычно делали, когда на дороге появлялись другие человеческие фигуры. Однажды ночью она услышала, что они тревожатся и зовут, их чистый трубный голос приглушался и относился ветром прочь, и когда открыла утром дверь, то поняла, что случилась беда. Два лебедя-родителя у ближнего берега озера суетились, если так можно выразиться в отношении этих грациозных и величественных птиц, вокруг лебедёнка, который вроде бы попался в силки у кромки тростника. Мораг пошла к озеру и как обычно стала их звать. Лебедёнок хлопал крыльями по воде и жалобно рвался, но под болотистой поверхностью его что-то удерживало, а родители всё это время вместо того, чтобы удалиться при приближении Мораг, продолжали кричать, оставаясь рядом с ним.

Мораг пошла вброд, но дно было илистым и топким, и она увязла почти по пояс, пока не поняла, что не сможет дотянуться до лебедёнка. Тогда он повернулся и потянулся к ней, перестал бить крылами и затих. Мораг протянула руку и пошарила в воде под ним. Она нащупала проволоку, потянув за которую, вытащила ржавый железный капкан, захвативший его ногу. Капкан ставили на лису и привязывали его длинной проволокой, чтобы лиса утопилась и тем самым избавилась от мучений.

Мораг подняла лебедёнка из воды, он покорно сидел у неё на руках, пока она раскрывала капкан, а в это время оба родителя подплыли к ней и стали по обе стороны от неё, ручные, по её словам, как домашние утки. Они не уплыли даже тогда, когда она положила невредимого малыша на воду и стала выбираться на берег.

Лебеди тогда пробыли неделю, а то и больше, и теперь уже не ждали её зова, чтобы поприветствовать её. Каждый раз, как она открывала дверь, их голоса как серебряные колокольчики звенели ей с озера через дорогу. Если бы у Йитса были такие же странные чары, что и у Мораг, то его пятьдесят девять лебедей, пожалуй, сразу не взлетели бы, а его знаменитое стихотворение так и осталось бы ненаписанным.

Мораг увлеклась животными вовсе не из-за бездетности, как это бывает со многими старыми девами, - у неё трое сыновей. Старшему, Лахлану, когда я приехал в Камусфеарну, было тринадцать лет, и у него были братья-близнецы, Юван и Дональд, которым было одиннадцать. Близнецы были энергичными, общительными и внимательными, всегда стремились помочь, хоть это не всегда у них получалось.