- Тогда да смилуется над вами бог.
- А вдруг кюлемановы камни в почках еще рассосутся?
- Вы за все ответите! Тут и я рискую головой! - Яростно куря, Вулков грохнулся в свое кресло. Когда облако табачного дыма рассеялось, он повеселел. - То, что я вам сказал на балу в "Гармонии", подтверждается. Рейхстаг долго не продержится, двигайте ваши дела в городе. Помогите мне свалить Бука, я помогу вам подкопаться под Клюзинга.
- Господин президент! - Улыбка Вулкова так окрылила Дидериха, что он уже не в силах был сдерживать себя. - Если бы вы намекнули ему, что намерены отобрать у него заказы! Он не станет поднимать шума, опасаться вам нечего, но он предпримет необходимые шаги. Быть может, вступит в переговоры...
- Со своим преемником, - закончил Вулков его мысль.
Тут Дидерих вскочил со стула и забегал по комнате.
- Если б вы только знали, господин президент! Гаузенфельд - это, если можно так выразиться, машина в тысячу лошадиных сил! И что же? Она стоит, ее ест ржа. За отсутствием тока, другими словами - духа нашего времени, размаха!
- Которого у вас, как видно, хоть отбавляй, - ввернул Вулков.
- У меня он служит делу национализма! - воскликнул Дидерих. Он снова заговорил о памятнике. - Комитет по сооружению монумента кайзеру Вильгельму почтет за счастье, если нам удастся... если вы, господин президент... будете столь великодушны, что согласитесь принять на себя звание почетного председателя комитета, чем выкажете ваш драгоценнейший интерес к нашему делу.
- Не возражаю, - сказал Вулков.
- Самоотверженную деятельность своего почетного председателя комитет сумеет оценить по достоинству.
- Объяснитесь точнее! - В голосе Вулкова пророкотали гневные нотки, но Дидерих в раже ничего не заметил.
- В нашем комитете эта идея уже рассматривалась. Желательно воздвигнуть памятника самом оживленном месте города и разбить вокруг парк для народных гуляний как символ неразрывной связи властелина с народом. Для этой цели мы наметили довольно большой участок в центре города; там легко будет заполучить близлежащие строения. Это Мейзештрассе.
- Так, так. Мейзештрассе. - Брови Вулкова сдвинулись, предвещая грозу. Дидерих почуял недоброе, но остановиться уже не мог.
- Мы задумали обеспечить за собой упомянутые участки раньше, чем город вплотную займется этим делом, и тем самым предупредить возможность противозаконных спекуляций. Само собою разумеется, что нашему почетному председателю принадлежит право первым...
Дидерих оборвал себя на полуслове и стремительно попятился: буря грянула.
- Сударь! Вы за кого меня принимаете? Я что, ваш коммерческий агент, что ли? Неслыханно! Беспримерно! Какой-то купчишка осмеливается предложить королевскому регирунгспрезиденту обстряпывать с ним его грязные дела!
Вулков нечеловечески ревел и надвигался на отступавшего Дидериха, обдавая его жаром своего тела и особым, одному ему присущим запахом. Собака тоже вскочила и ринулась в атаку. Казалось, вся комната, яростно рыча и завывая, кинулась на Дидериха.
- Вы ответите за тяжкое оскорбление должностного лица, сударь! - орал Вулков, а Дидерих, нащупывая позади себя дверь, гадал: кто первый вцепится ему в горло - собака или Вулков. Его трусливо бегающие глаза остановились на бледном лице, оно грозило ему со стены, оно метало молнии. Вот она и схватила его за горло - власть! Он зарвался, он возомнил себя на равной ноге с нею! Это была его погибель, она, власть, обрушилась на него всем ужасом светопреставления... Вдруг дверь за письменным столом открылась, и вошел человек в форме полицейского. Но трясущемуся Дидериху теперь было уже все равно. Вулкова присутствие полицейского навело на новую адскую мысль.
- Я могу, выскочка вы несчастный, велеть немедленно арестовать вас за подкуп должностного лица, за попытку подкупа высшей государственной инстанции имперского округа! Я брошу вас за решетку, я пущу вас по миру!
На полицейского офицера этот страшный суд произвел куда более слабое впечатление, чем на Дидериха. Положив бумагу на стол, полицейский вышел. Впрочем, и сам Вулков круто повернулся и опять закурил свою сигару. Дидерих для него больше не существовал. И Шнапс тоже не замечал его, словно он был пустое место! Наконец Дидерих отважился молитвенно сложить руки. Его шатало.
- Господин президент, - заговорил он шепотом, - господин президент, с разрешения вашей милости, я позволю себе... с вашего разрешения, позвольте мне установить, что здесь произошло печальнейшее недоразумение. Да разве бы я при моем националистическом образе мыслей осмелился... Да как это возможно?
Он подождал, но никто, видимо, его не слушал.
- Если бы я думал о своей выгоде, - продолжал он несколько более внятно, - а не пекся бы неусыпно об интересах националистических, я был бы теперь не здесь, а у пресловутого господина Бука. Ведь этот господин, даю честное слово, предложил мне продать мой участок городу, либералы задумали построить там приют для грудных младенцев. Но я с негодованием отверг это наглое требование и нашел прямой путь к вам, ваша милость. Ибо лучше, сказал я, памятник кайзеру Вильгельму Великому в сердце, чем приют для грудных младенцев в кармане, сказал я, и открыто скажу это и сейчас.
Так как Дидерих заговорил громче, Вулков повернулся к нему.
- Вы все еще здесь? - спросил он.
И Дидерих ответил вновь замершим голосом:
- Господин регирунгспрезидент...
- Что вам от меня нужно? Я с вами не знаком. Никогда не имел с вами никаких дел.
- Господин президент, в интересах дела национализма...
- С лицами, которые спекулируют земельными участками, я не веду никаких дел. Продайте ваш участок, и баста. Тогда поговорим.
Дидерих, белый как мел, чувствуя себя раздавленным, пролепетал:
- А если я соглашусь, наш договор остается в силе? Орден? Намек Клюзингу? Почетный председатель?
Вулков скроил гримасу:
- Ладно уж! Но продать немедленно.
Дидерих задыхался.
- Я принесу эту жертву, - сказал он. - Самое драгоценное, чем обладает истый монархист, - мои верноподданнические чувства должны быть превыше всякого подозрения.
- Разумеется, - буркнул Вулков, и Дидерих ретировался, гордый своим отступлением, хотя его и удручало сознание, что Вулков едва терпит его как союзника, точно так же как он едва терпит своего механика.