- Скажите, Дэвлин, как вы тут проводите время?

- Ну, я стряпаю, ем, сплю...

- Да, кстати, насчет сна. Если вы спите, а на линии крутой поворот или спуск, что тогда?

- Не волнуйтесь, сэр! Крис Банлон и я наладили, как теперь говорят коммуникацию: простая проволока в трубке, но действует отлично. Крис дергает за веревку несколько раз и тут звенит. Тогда я в ответ дергаю один раз: дескать жив и не сплю. Тогда он дергает один раз, два, три или четыре, в зависимости от того, с какой силой я должен повернуть тормозное колесо. Работает безотказно, полковник!

- Но вы ведь не можете все время только есть и спать?

- Я читаю, сэр, много читаю. По нескольку часов в день.

Клэрмонт недоуменно огляделся.

- А вы, вероятно хорошо спрятали библиотеку?

- У меня нет библиотеки, сэр. Только вот эта книга. Это все, что я читаю, - он протянул книгу Клэрмонту. Это была старая и потрепанная Библия.

- Понятно! - полковнику, Клэрмонту который принципиально не ходил в церковь и соприкасался с религией только во время похоронной службы, стало как-то неловко. - Ну что ж, Дэвлин, будем надеяться на благополучное прибытие в форт Гумбольдт, а для вас и на обратное путешествие на восток.

- Благодарю вас, сэр! - Дэвлин снова надел очки и не успел полковник выйти из тормозного вагона, как вновь принялся за свою любимую библию.

Полковник бодро зашагал к голове эшелона. У вагонов с лошадьми хлопотал Белью с подчиненными.

- Животные и люди - все на месте? - спросил Клэрмонт.

- Да, сэр.

- Пяти минут хватит?

- Вполне, сэр.

Полковник кивнул и двинулся дальше. Из-за угла депо возник Пирс и поспешно направился к Клэрмонту.

- Я знаю, вы никогда этого не сделаете, полковник, - проронил Пирс, но по-настоящему вам следовало бы извиниться перед Белью и его людьми.

- Не нашли? И никаких следов?

- Я не знаю, куда они исчезли, но одно могу сказать наверняка: в Риз-Сити их нет! И могу дать голову на отсечение, что это так!

Как ни странно, первой реакцией полковника было чувство облегчения. Оно было вызвано тем, что сброд Пирса потерпел неудачу там, где потеряли надежду и его кавалеристы. Но в следующее мгновение он уже осознал, что это дезертирство или непростительная безответственность и процедил сквозь зубы:

- Я предам их военно-полевому суду и добьюсь, чтобы их вышвырнули вон из армии!

Пирс задумчиво посмотрел на полковника и осведомился:

- И часто они позволяют себе такое?

- Нет, черт побери! Конечно, нет! - Клэрмонт злобно хлопнул себя по голени тростью. - Оукленд и Ньювелл - лучшие из моих офицеров! Ну хорошо, шериф, пошли! Пора ехать!

Пирс пошел в вагон. Клэрмонт оглянулся, чтобы удостовериться, что вагоны с лошадьми надежно закрыты, а потом повернулся и поднял руку. Колеса дрогнули, заскользили и состав тронулся...

3

К наступлению сумерек поезд был уже довольно далеко от Риз-Сити. И город, и равнина, на которой он раскинулся, скрылись из виду. Поезд медленно карабкался выше и выше по холмам, предвестникам настоящих гор. Небо потемнело, сгустившиеся тучи погасили последние отблески заката. Было похоже, что это ночью не будет ни звезд, ни луны - свинцовое небо обещало снегопад.

Однако, собравшиеся в офицерском купе почти не обращали внимание на холодный мрак и грозящее ненастье. В купе находилось восемь человек, у семи из них в руках находились стаканы. Натан Пирс, сидя на кушетке рядом с Марикой, держал в руке стакан виски, а девушка - стакан портвейна. Стаканы с виски были также в руках губернатора и полковника Клэрмонта, сидевших на другой кушетке, и у доктора Молине и майора О'Брайена, расположившихся в креслах. В третьем кресле преподобный отец Теодор Пибоди прихлебывал из стакана минеральную воду и поглядывал по сторонам с видом праведного превосходства. Единственным человеком, которому не предложили подкрепляющего, был Джон Дикин. Не говоря уж о том, что никому не пришло в голову оказывать гостеприимство преступнику, настолько себя запятнавшему. Он просто не мог бы поднести стакан к губам, так как руки его были связаны за спиной. Ноги его также были связаны. Он сидел на полу сгорбившись самым неудобным образом у прохода, который вел в спальное купе. Не считая Марики, которая иногда бросала на него тревожные и сочувствующие взгляды, никто, казалось, не чувствовал, что присутствие здесь Дикина вносило какой-то диссонанс - на границе востока с западом жизнь ценилась дешево, а страдания казались таким обычным явлением, что не стоили внимания и тем более - сочувствия.

Натан Пирс поднял стакан и произнес:

- За ваше здоровье, джентльмены! Честное слово, полковник, я и не подозревал, что армия путешествует с таким комфортом. Неудивительно, что наши налоги...

Клэрмонт жестко оборвал его:

- Армия, шериф, не путешествует с таким комфортом! Просто это личный вагон губернатора Фэрчайлда. За вашей спиной два спальных купе, зарезервированных для губернатора и его супруги - в данном случае, для губернатора и его племянницы, а дальше опять-таки, их персональная столовая. Губернатор был столь любезен, что пригласил нас ехать и питаться в его вагоне.

Пирс снова поднял стакан.

- В таком случае за ваше здоровье, губернатор! - он замолчал и с любопытством посмотрел на Фэрчайлда. - В чем дело губернатор, мне кажется вас что-то беспокоит.

Губернатор и в самом деле был чем-то обеспокоен. Он принужденно улыбнулся и попытался придать голосу легкий, почти шутливый тон:

- Государственные дела, мой дорогой шериф. Жизнь у кормила власти это, знаете ли, не только приемы и балы.

- Не сомневаюсь, губернатор, - в миролюбивом голосе Пирса появились нотки любопытства. - А затем вы совершаете эту поездку, сэр? Я хочу сказать, что будучи человеком штатским...

- Губернатор осуществляет в своем штате и военную власть, Натан! прервал его О'Брайен. - Разве вы этого не знаете?

Фэрчайлд величественно произнес:

- Некоторые дела требуют моего личного присутствия в форте Гумбольдт, - он взглянул на Клэрмонта, который едва заметно покачал головой. Большего я не могу сказать... во всяком случае, в настоящий момент.

Пирс кивнул, точно был удовлетворен таким ответом, и больше не пытался разговаривать на эту тему. В купе воцарилось вынужденное молчание, которое было дважды прервано появлением Генри, высокого, неимоверно тощего, чахоточного вида буфетчика. Первый раз он вошел, чтобы убрать стаканы, второй - чтобы подкинуть в печь дровишек. Через некоторое время он вошел снова и провозгласил: - Обед подан!