Я не отрываясь смотрел в бинокль.

— Попутным ветром идут. Так… Теперь они изменил и курс и, кажется, идут на сближение.

— Хотелось бы мне взглянуть на этот парусник, когда и он, и капитан были еще молоды! — воскликнул Джон, любуясь кораблем, идущим под всеми парусами. — Нет, что ни говори, превосходный моряк этот Хендрикс!

— Недаром его предками были малайцы, уж они-то знали море.

Теперь мы уже видели все три мачты парусника, хотя его корпус, окрашенный темной краской, еще был плохо различим.

— «Пиккевин» так стар, — снова заговорил Джон, — что у него могут рухнуть мачты, если Хендрикс забудет об осторожности. Я прямо-таки ненавижу его за эти топсели. Вот уж никогда не предполагал, что увижу «Пиккевин» с тремя кливерами! У этой старой калоши, как вид но, все еще хороший корпус, если она выдерживает столько парусов.

Я с улыбкой слушал брюзжание Джона.

— «Пиккевин» мчится прямо на нас! — вдруг воскликнул он. — Скорость узлов одиннадцать, не меньше.

Теперь и я заметил, что расстояние между нами быстро сокращается. У меня мелькнуло смутное подозрение, что «Пиккевин» специально изменил курс, как только увидел нас, но я постарался убедить себя, что это просто моя мнительность.

Шхуна продолжала приближаться. Она шла круто к ветру и так кренилась, что свисавшая со шлюпбалок шлюпка, казалось, касается воды. Теперь нас разделило не больше мили, но «Пиккевин» не изменил курса. От меня не ускользнуло, что и Джон начинает проявлять беспокойство, хотя еще совсем недавно отпускал всякие шуточки.

— Джеффри, может, нам немного посторониться, а? Пар уступает дорогу парусу, и все такое…

— Поверни штурвал на две—три ручки, — приказал я рулевому, но, вспомнив о тянувшейся у нас за кормой тяжелой сети, поправился: — Нет, пятнадцать градусов лево руля!

По машинному телеграфу я отдал команду увеличить скорость, чтобы «Этоша» быстрее сошла с пути шхуны.

— Ну, теперь-то они не наскочат на нас, — сказал я, — даже если Хендрикс окажется таким болваном, что и дальше будет мчаться сломя голову, словно нас вообще не существует.

— Да, но он положил руль под ветер! — с тревогой в голосе воскликнул Джон. — Какую чертовщину задумал этот Хендрикс?

Шхуна снова изменила курс и сейчас мчалась прямо на нас. До нее оставалось не более полумили.

— Лево на борт! — резко скомандовал я; сейчас бы самое время прибавить скорости, но нам мешала сеть. В обычных условиях с «Этошей» мог бы успешно соперничать разве что военный корабль, а теперь она плелась, словно больная кляча. Мне не случалось находиться на корабле, когда к нему приближается вражеская торпеда, но сейчас, глядя, как прямо на «Этошу» мчится старый парусник, я понял всю беспомощность человека, наблюдающего за вспененной и бегущей дорожкой, по которой неумолимо надвигает ся смерть.

Схватив рупор, я крикнул слонявшимся по палубе матросам:

— Отдать сеть! Да поживее, черт бы вас набрал!

Я видел, как вытянулось у Джона лицо: мы вышвыривали за борт свой заработок только потому, что какой-то идиот захотел показать нам, как здорово он управляет парусником.

Матросы, поняв опасность, бросились на корму. Тросы тут же с плеском упали в воду, а вместе с ними в морскую пучину отправилась и вся наша добыча.

— Полный вперед! — распорядился я, не сводя глаз с парусника, который летел на нас, не уменьшая скорости. Вот он на кренился так, что шпигаты его подветренного борта оказались под водой. Теперь я понял, что шкипер шхуны вовсе не собирается таранить нас, он задумал пройти под нашей кормой и порвать сеть. Идиот! Если легкий деревянный корпус шхуны на скорости в одиннадцать узлов наткнется на прочные и тяжелые тросы, она обязательно развернется в сторону «Этоши», и только небу известно, что тогда произойдет. Я успел заметить, что Хендрикс, ухмыляясь и махая рукой, стоит около бизани, а… рядом с ним маячила фигура Стайна?! При виде немца я сразу забыл о своем намерении как следует обругать Хендрикса. Стайн, с трудом удерживаясь на накренившейся палубе «Пиккевина», сложил ладони рупором и что-то прокричал нам, но шум ветра заглушил его слова.

— Надо спустить шкуру с Хендрикса за такие штучки! — вне себя от ярости повернулся ко мне Джон. — Он еще ответит за это. Нагоним шхуну, а?

— Нет! — покачал я головой. — Нет. «Пиккевин» делает сейчас не меньше одиннадцати узлов, и «Этоше» будет нелегко догнать его до наступления темноты. Но дело не в этом. Кажется, я раскусил замысел Стайна. Помнишь, он пытался узнать у Мака скорость «Этоши»? Сегодня он вел двойную игру. Он не со мневался, что мы обрежем трал, чтоб избежать столкновения, а по том бросимся за ним вдогонку и потребуем объяснения. Как бы не так! Он все равно не узнает скорости «Этоши». Может торчать в море сколько угодно.

Шхуна быстро удалялась.

— Да, но нельзя же оставлять безнаказанным такой бандитизм, — гневно возразил Джон.

— Хендрикс даст вполне резонное объяснение. Парусник всегда имеет преимущественное право пути, и любое непарусное судно обязано уступать дорогу.

— Дал бы бог встретить его где-нибудь на берегу! — сквозь стиснутые зубы пробурчал Джон. — Уж там-то я его научу, как…

— …как ходить под парусами курсом крутой бейдевинд, — угрюмо заключил я, кивнув в сторону шхуны.

Возбужденное восклицание одного из матросов, внимательно следивших за трюками «Пиккевина», привлекло мое внимание. Кабельтовых в двух перед нами творилось нечто такое, чего я еще никогда не видел. Вода там бурлила, пенилась и кипела, словно от тысячи торпед, идущих параллельными курсами. Группами по три выпрыгивали из моря и с оглушительным шумом падали обратно штук двенадцать огромных скатов. Перед ними металось стадо ошеломленных дельфинов, и среди них я с изумлением заметил акулу футов пятнадцать длиной. Приглядевшись внимательнее, я понял, что ошибался: это была барракуда, еще более жестокая и беспощадная, чем акула. Море вспенилось еще сильнее — за скатами шли целые полчища барракуд; насколько я мог видеть, море кишело ими. Мы могли за какой-нибудь час битком набить наши трюмы ценной добычей, и я распорядился забросить снасти.