- Лучше здешнего, - это было утверждение, а не вопрос.

- Некоторые гораздо лучше, - я задумчиво пригубил вино.

- А что будет, если выйти из камеры? - спросила она.

- Дверь заперта.

- А если отпереть?

- Выберешься наружу.

- Значит, это возможно?

- Конечно, раз плюнуть, только... - Я осекся. - Мне ничего об этом не известно. Никто никогда не пробовал выходить, значит, и рассуждать не о чем.

- Стало быть, ты там просто сидишь?

- Вот именно. Иногда несколько часов, иногда несколько месяцев. В зависимости от обстоятельств. Не знаю почему, но иногда можно вернуться, когда хочешь, а иногда не получается.

- Примитивно как-то, - сказала она.

- Так оно и есть. Линии Вероятности были открыты всего десять лет назад, ученые пока шарят в потемках. Во всяком случае, меня это не касается. Я только нажимаю на кнопки и слежу за приборами, вот и все. Идем. - Я встал.

Мы пошли в другой кабак и еще выпили. К тому времени она стала уже более чем неотразимой. Я желал ее до боли. Сдерживаемые два Месяца молодые силы бурлили во мне и рвались наружу. Я готов был на что угодно, буквально на что угодно, лишь бы добиться ее. Мы сидели в ночном баре, и она спросила:

- Почему же никто ничего не привез Сверху?

Я пожал плечами, в мыслях самозабвенно обнимая ее.

- Может быть, когда-нибудь привозили, - продолжала она. Давно, когда исследования только начались.

- Может быть, - равнодушно отозвался я. - Все знают, чем это грозит, поэтому... - Я снова осекся.- Никто ничего об этом не знает.

- О чем?

- Ни о чем.

Черт возьми, не робей я так, я бы наплевал на нее и нашел себе другую девочку. У меня были деньги и, уж поверьте, желание. Но я робел, а кроме того, мне показалось, что раз я так долго ее слушал, то теперь имею на нее право.

- Когда начинали изучать линии Вероятности, много экспериментировали, - сказала она, - и привозили всякое Сверху.

- Ясно, - сказал я. - Привозили, а потом поняли, чем это пахнет, и быстренько перестали. Мне-то откуда знать? Я просто там работаю! - Я разозлился. - Неужели не о чем больше говорить? Черт побери, у меня выходной!

- Прости, - сказала она, уставившись в свою рюмку.

- Ничего. - Я почувствовал себя дураком. - Извини, погорячился. Но я два месяца сидел взаперти в этой стальной камере и глазел на одну и ту же сцену в телемониторах, не зная, когда мы сможем вернуться. И сейчас мне хочется только забыть.

Она смотрела прямо перед собой, ее глаза терялись в тени.

- Представь себе, что ты застряла там и не можешь вернуться.

Она закусила губу.

- Прости, - повторила она.

- Да чего там. - Я обнял ее за талию. Она замерла, потом расслабилась и даже улыбнулась мне. - Идем.

- Куда?

- Ко мне в берлогу. Там поговорим.

- В Службу Вероятностей?

- Ну, до этого я еще не дошел. У меня квартира в нескольких кварталах от Службы. Тихая и спокойная.

- Ладно уж, - сказала она после долгих колебаний.

Она поднялась и вышла на улицу. Я в темноте пошел следом, обнял ее, привлек к себе. Она шла напряженной походкой, глядя прямо перед собой.

- Ты, наверное, думаешь, что я чокнутая, - сказала она. Говорю только о твоей работе. Я тебе надоела?

- Ничуть, - ответил я.

Мои пальцы впивались в ее талию, ее теплое тело манило, при каждом шаге касаясь меня. У меня перехватывало дыхание.

Мы пришли ко мне. Комнатушка почти без мебели, с одной кроватью. Плотные занавески на окнах. Она быстро огляделась.

- Тесновато, - сказала она.

- Я нечасто здесь бываю. Больше мне не нужно.

Она подошла к окну.

- Не надо! - резко сказал я.

Она обернулась.

- Тебе не нравится вид из окна?

Я тяжело опустился на край кровати.

- Оставь занавески в покое, - приказал я. - Послушай, я два месяца просидел за семью замками и смотрел на телеэкраны, где показывали площадь перед Службой Вероятностей. В точности такую же площадь, ту самую площадь, только в другой Вероятности. Там были... казни, днем и ночью, ужасы, каких ты и представить себе не можешь. Я был в панике, когда вышел оттуда сегодня, я знал, что это другая Вероятность, но пока мы переходили площадь, во мне все ревело от страха. Город пугает меня, через год-другой я вообще не смогу выходить на улицу, так что будь добра, не трогай занавески, я не хочу смотреть в окно.

Она подошла и села рядом со мной.

- Это так страшно?

- Ты не понимаешь, - сказал я. - Кто сам не пережил, тому не понять. Большей частью город такой же, как у нас, с небольшими отличиями. Ну, люди по-другому одеты, автомобили другие. Но иногда люди и ведут себя по-другому, творят бог знает что. Бывает, и города нет, одни леса и луга, как-то я видел только воду, а есть линия, где вообще ничего нет, буквально ничего, кроме какого-то клубящегося тумана, который даже на экране пугает до смерти. Понимаешь? - твердил я в отчаянии. - Откуда мне знать, где реальность, а где нет? Каждая из этих линий Вероятности столь же реальна, как та, где мы сейчас находимся, и через некоторое время уже не знаешь, какая самая реальная, какая твоя, в какой из них ты окажешься, покидая камеру. Когда выходишь, словно попадаешь в другую линию, и если возвращаешься из какой-нибудь красивой Вероятности, то здесь все кажется невыносимым. Только дни считаешь, когда снова отправишься Наверх, потому что уже не понимаешь, где реальность, и никогда не поймешь - все тебя пугает, и все невыносимо. - Я откинулся на спину и закрыл глаза.

Она положила холодную ладонь мне на лоб.

- Я не знала, - сказала она.

- Наплевать, - мрачно сказал я.

Она прислонилась к моему плечу, мягкая и сладостная, пахнущая розами. Я схватил ее, как утопающий, и притянул к себе. Она шепнула: "Не надо", но я уже не слушал. Она почти сразу перестала сопротивляться.

Потом я лежал на спине рядом с ней, в темноте ощупью пытаясь найти сигареты. Я чувствовал себя немного сонным и испытывал некоторое чувство стыда. Она вышла из комнаты в ванную, потом включила кофеварку. Двигалась она тихо, как черная тень в темной комнате.

- Ты сердишься на меня? - спросил я.

Она принесла кофе и села на край кровати, поставив между нами поднос.

- Нет.

- Разочарована?

- Мне следовало сразу понять. Десять лет назад я была бы в ужасе, кричала бы и плакала. Но теперь это не имеет значения, - она смотрела на меня, глаза поблескивали на темном овале лица. - Но ты мог бы быть тактичнее.