День начался с заседания комитета Кабинета. Ожидавшие меня Хамфри и Бернард пожелали мне доброго утра. Я сердито ответил им, что лично для меня утро далеко не такое уж доброе.

Оказывается, им все уже было известно – газеты они тоже читают, причем достаточно регулярно.

– Дадли заявил прессе о новой утечке, – сказал я.

– Это ужасно, – сказал сэр Хамфри.

– Он утверждает, что не имеет к ней никакого отношения и что кто-то явно пытается причинить ему вред.

– Это ужасно.

– Он настаивает на проведении публичного расследования!

– Ужасно! – снова промурлыкал секретарь Кабинета, но на этот раз, похоже, по-настоящему. Бернард же, напротив, был странно молчалив.

– Можно подумать, ему все известно, – с досадой продолжал я. – Будто он не знает, что публичные расследования никогда не ведут к раскрытию настоящего источника.

– Да, но зато он известен нам, господин премьер-министр, – неожиданно вмешался Бернард. – Строго между нами. Вы сами попросили нас…

Я более чем красноречивым взглядом заставил его замолчать.

– Бернард, надеюсь, вы не имеете в виду, что заслуга в организации этой, так сказать, утечки принадлежит именно мне?

Мой главный личный секретарь явно заколебался.

– Да, но… то есть… нет-нет, я все вспомнил! Простите…

Но мне надо было быть уверенным.

– Что именно вы вспомнили, Бернард?

– Э-э-э… Все, что вы хотите, господин премьер-министр.

– Что я хочу? Я хочу показать общественности, что в моем Кабинете нет разногласий.

– Но они есть! – упрямо возразил Бернард. – И об этом все знают.

– В таком случае я не хочу их приумножать!

– Господин премьер-министр, если вы приумножите разногласия, вы вернетесь туда, откуда начали. – Смысл его высказывания мне был совершенно неясен. А он, как ни в чем ни бывало, продолжал: – Если вы сначала разделите четыре на два и получите два, а затем умножите на два, то снова получите четыре. Если только не захотите умножить это на какое-нибудь другое число, но в таком случае…

– Благодарю вас, Бернард, – тоскливо прошептал я. Нет, для этой работы мой главный личный секретарь, боюсь, мыслит слишком буквально. А у нас уже нет времени. Члены комитета вот-вот появятся, а нам надо, как минимум, успеть выработать общую стратегию поведения. Я торопливо высказал им некоторые из моих соображений.

– Хамфри, мне надо, чтобы министр занятости остался в моем кабинете! Равно как и Поль, наш министр обороны. Значит, этому скандалу надо положить конец. Как можно быстрее. Мы не должны допустить, чтобы создалось впечатление, будто Дадли Беллинг сумел меня переиграть. Это слишком рискованно. Короче говоря, этому скандальному проекту надо положить конец. Немедленно!

Хамфри целых полминуты задумчиво смотрел на носки своих безукоризненно начищенных туфель, а затем, почему-то вздохнув, наконец предложил свой план.

– Предлагаю вам добиться согласия членов комитета на следующие три пункта:

во-первых, на признание коллегиальности решения комитета;

во-вторых, на введение так называемого периода моратория, что автоматически предполагает прекращение каких-либо публичных дискуссий; и,

в-третьих, на предварительное одобрение аппаратом Кабинета всех выступлений и заявлений в прессе на данную тему.

Лично мне этот план очень понравился, поскольку в нем все было ясно, и я сразу же его понял. Однако когда заседание комитета началось, Дадли Беллинг сразу же выступил с резкими возражениями против повестки.

– Простите, господин премьер-министр… у меня вопрос по ведению… В повестке нет моего плана перемещения части наших вооруженных сил. Почему?

– Потому что все эти неизвестно откуда появившиеся «утечки» и скандальная шумиха в прессе создают впечатление, будто у нас в Кабинете имеются серьезные разногласия.

– Да, но они действительно имеются, – возразил Дадли.

Поразительно, но иногда наш министр занятости умеет не видеть очевидное.

– Именно поэтому общественность не должна даже догадываться об этом, – терпеливо объяснил я и добавил, что в силу исключительной сложности и запутанности вопроса принял решение отложить его рассмотрение на более поздний срок.

– Но, господин премьер-министр, как это прикажете понимать? – с искренним недоумением произнес Беллинг. – Вы же сами всегда выступали в поддержку моего предложения.

Столь категоричных заявлений в свой адрес я не мог допустить ни со стороны министра занятости, ни со стороны кого-либо еще. Даже если на самом деле так оно и было.

– Нет, не выступал! – твердо сказал я.

Может, мне и следовало бы признать, что когда-то я выступал, а сейчас передумал, но простой отказ всегда надежней. Исключает возможные толкования…

Дадли Беллинг смотрел на меня так, как будто я лгал. (Что, кстати, полностью соответствовало действительности. – Ред.)

– Нет, выступали, – упрямо повторил он. – Равно как и все остальные члены Кабинета, за исключением министра обороны.

– Нет, не выступали! – твердо заявил я, понимая, что тем самым окончательно отрезаю себе путь к отступлению.

– Нет, выступали, – стоял на своем Беллинг. – Более того, вы настаивали на дальнейшем обсуждении.

Да, это была чистая правда. Я совсем растерялся, не зная толком, как возразить, когда в наш разговор неожиданно вмешался секретарь Кабинета. Не помню точно, что именно он тогда сказан, но его интерпретация содержания протокола того заседания, на которое, очевидно, ссылался министр занятости, безусловно, помогла мне «спасти лицо».

После чего мы благополучно перешли к плану Хамфри из трех пунктов. Я не знаю и даже толком не понимаю, как все это вышло, но компромиссный вариант с министром занятости совершенно неожиданно для меня превратился в форму ультиматума. В результате которого я услышал, как сам говорю Дадли, что он должен внимательно обдумать свое положение. (В переводе на нормальный язык это означало: соглашайся или уходи в отставку. – Ред.)

Боюсь, мы его все-таки потеряем. До сих пор не могу понять, как такое могло случиться. Сэр Хамфри тоже выглядит несколько растерянным…

«Встреча закончилась полным триумфом сэра Хамфри. Ему самому очень хотелось убрать министра занятости из Кабинета, поскольку в этом, на его взгляд, заключалась единственная реальная возможность спасти тысячи старших офицеров и функционеров МО от кошмарной ссылки на „сибирский“ север Бирмингема.

В отличие от Хэкера, секретаря Кабинета результаты совещания совершенно не смутили, ибо все прошло в точном соответствии с его планом. Наблюдая за ним как бы со стороны, я, тем не менее, искренне восхищался как его продуманной до мелочей концепцией, так и ее поистине блистательным исполнением.

Предлагая свой план из трех пунктов, сэр Хамфри уже тогда, до совещания, прекрасно знал, что это будет не компромисс, а, скорее, coup de grace [47]. Заявление Хэкера, что ему все было ясно и что он сразу же этот план понял, было по меньшей мере опрометчивым: во-первых, если бы он на самом деле его понял, то сразу же увидел бы все возможные последствия и немедленно отказался бы от него; во-вторых, он находился в таком невнятном состоянии, что не смог толком вспомнить, о чем там, собственно, шла речь.

– Ваш план, Хамфри, напомните мне суть этого плана, – лихорадочно прошептал он, когда члены комитета уже входили в кабинет.

– Вы попросите их, господин премьер-министр, согласиться с тремя, всего тремя пунктами. Во-первых, с признанием коллегиальности решения комитета; во-вторых, с введением так называемого периода моратория, что автоматически предполагает прекращение каких-либо публичных дискуссий; в-третьих, с предварительным одобрением аппаратом Кабинета всех выступлений и заявлений в прессе на данную тему.