«Уважаемые дамы и господа!
Думаю, вам будет интересно услышать о том, как наше правительство умеет использовать наши деньги. Те самые деньги, которых ему якобы так не хватает на сохранение наследия нации – искусство! Особенно театральное!
Известно ли вам, например, что за один только прошедший год Лондонский административный округ потратил свыше миллиона фунтов стерлингов на оплату номеров в мотелях для бездомных семей? И это тогда, когда на наши с вами деньги бессмысленно пустуют чуть ли не 4 000 муниципальных зданий!
А как насчет 100 фунтов в неделю на администратора по педикюру для малоимущих? Или как один из городков королевства до сих пор имеет в штате четырех зажигателей газовых ламп, через восемь лет после того, как с улиц города сняли последнюю газовую лампу. Это еще четверть миллиона фунтов!
Не говоря уже о 730 фунтах, которые Совет потратил на прополку двух квадратных ярдов кустарников во дворике. И о расходах на новый комплекс правительственных офисов, предназначенный к снесению всего за три недели до завершения строительства.
И наконец, вы в курсе дела, где практически все местные органы власти чаще всего проводят свои регулярные конференции по вопросам снижения государственных расходов? В кафе „Рояль“! Одном из самых элитных и дорогих заведений в самом центре Лондона, на Регент-стрит!»
Сегодня с утра получил пренеприятнейшее письмо от этого чертова Монка. Там не только множество примеров злоупотреблений наших местных властей, но и прямые угрозы: если я не увеличу размер фанта, НТ[72] закроется, и тогда наши доблестные СМИ с превеликим удовольствием разорвут меня на клочки. Это будет катастрофа!
Я сразу же вызвал Дороти, своего главного политического советника. По ее мнению, телезрители по определению не способны увидеть разницы между финансовыми злоупотреблениями на местном и национальном уровнях – хотя то и другое разбазаривается за их счет. Значит, они легко согласятся с убийственным аргументом Монка, что грошовая экономия на искусстве – это не более чем жалкая попытка правительства хоть как-то оправдать свою собственную некомпетентность.
Наверное, она права: Национальный театр собирается ответить своим блефом на мой.
– А в чем состоит ваш блеф? – спросила она.
– Мой? Я собираюсь ответить на их блеф.
– А в чем состоит их блеф?
– Их блеф в том, что они думают, будто я блефую, в то время как…
– В то время как вы на самом деле блефуете! – чуть ли не радостно воскликнула она.
Тут я понял, что толком пока еще не понял, кто, собственно, кого «блефует». Хотя, по мнению Дороти, это было очевидно. (Игра в жмурки? Или, может, в салки… – Ред.)
Бернард, как и положено главному личному секретарю, тут же предложил разъяснить ситуацию. Грамотно, связно и слитно говорил минут шесть или семь, но так ничего и не объяснил. Поскольку мой кассетный магнитофон стоял на письменном столе, так как я собирался надиктовать несколько отрывков из своих мемуаров, а также пару чисто личных писем, я попросил его повторить то же самое в микрофон.
– Господин премьер-министр, – сказал он, – вы считаете, что Национальный театр считает, что вы блефуете, а Национальный театр в свою очередь считает, что вы считаете, что они блефуют, в то время как ваш блеф состоит в том, чтобы руководство Национального театра поверило в то, что вы блефуете, хотя вы не блефуете, или вы блефуете, чтобы заставить их подумать, что вы не блефуете. А их блеф – попробовать убедить вас, что они блефуют, поскольку на самом деле совсем не блефуют.
Я вежливо поблагодарил его, и мы вернулись к нормальной части нашего обсуждения. Дороти спросила, чего мне, собственно, надо: то есть готов ли я рискнуть закрытием театра, если не увеличу размер гранта?
– Вообще-то я уже объявил о своих намерениях. Во всяком случае, как мне кажется… Ну не повторять же их из раза в раз? Или надо?
– Надо. До тех пор, пока вы сами точно не поймете, чего хотите, господин премьер-министр, – снова вмешался Бернард.
– Да, но ведь ситуация не терпит отлагательства. Иначе, если я ничего не буду делать, она превратится в банановую кожуру.
– Простите, господин премьер-министр, но ситуация не может превратиться в кожуру. Даже в банановую. Даже если вы ничего не будете делать. Она в любом случае останется просто ситуацией.
Время от времени у меня возникает вопрос: понимает ли мой главный личный секретарь, как часто он подходит к самому краю пропасти?
Дороти принесла мне хороший план действий. Нет, не просто хороший, а гениальный план!
Короче говоря, она рекомендует ответить на их блеф нашим – продать здание Национального театра! Вест-энд, в самом центре Лондона, с видом на собор Святого Павла, на «Биг Бен»[73]… Место надо продать правильному застройщику. Тем более что, по имеющейся информации, сейчас его рыночная цена составляет как минимум 35 миллионов фунтов. Эти деньги можно вложить в доверительное владение Фонда по делам искусств. На условиях 10 процентов годовых, что будет приносить порядка трех с половиной миллионов в год.
Вот на эти 3.5 миллиона и можно будет содержать Национальный театр. То есть не сам по себе театр, который к тому времени уже будет продан, а застройщика, который его купит. В этом-то все и дело! По мнению Дороти, эти деньги лучше направить на реальное производство. Ведь Саймон Монк не далее чем на прошлой неделе категорически утверждал, что правительственный грант должен расходоваться целесообразно – «театр – это вам не кирпичи и глина, а авторы, режиссеры и актеры!»
Вопрос: ну и где все эти авторы, режиссеры и актеры будут себя проявлять? Ответ: в Лондоне хватает театров. Не говоря уж о стране. Национальный театр может без проблем и на любой срок арендовать любой из них. Как это делают остальные.
Схема практически идеальна. Тогда театр сможет даже делать турне по стране и стать по-настоящему культурным достоянием страны. А не точкой по обслуживанию кучки привилегированных лондонцев и толпы иностранных туристов. Таким образом, искусство получит намного больше денег, не лишая при этом правительство заслуженных тридцати миллионов, которые потом могут быть выгодно реинвестированы в развитие национального театра в целом.
Я был в восторге.
– Теперь никто не сможет назвать меня мещанином!
Она довольно улыбнулась.
– Конечно же нет, господин премьер-министр. Никто из них вас не знает…
Вечер торжественной церемонии присуждения театральных премий. Мы с Энни, как и положено, прибыли туда в полном параде. Я был готов сражаться до последнего. И, само собой разумеется, победить. Премьер-министр должен быть только чемпионом, и никем иным!
Зная, что среди тех, кто меня будет слушать, немало опытных мастеров слова, я даже не поленился прорепетировать свое выступление перед зеркалом. А Дороти, в свою очередь, посоветовала увеличить амплитуду движений.
– Если жестикулировать руками только от локтя, то будете производить впечатление армянского торговца коврами.
В общем-то лично мне не кажется, что быть похожим на армянского торговца коврами хуже, чем быть похожим на актера. Но поскольку в данный момент я рассматриваю себя прежде всего как государственного деятеля, то и жестикуляция должна быть соответствующей. Мощные, решительные движения, но… всегда предваряющие значимую фразу! Если их поменять местами, жесты выглядят слабыми, робкими и неубедительными. Так, во всяком случае, считает моя жена Энни, и я ей верю.
Ну и, конечно же, оставалось уладить одно маленькое дело – перед выступлением переговорить с мистером Монком. Если все пройдет как надо, мне не придется говорить ничего лишнего или, что было бы еще хуже, противоречивого. Я никогда не забуду совет, который в свое время дал мне один мудрый член палаты лордов: «Если хотите стать членом Кабинета, учитесь говорить. Если хотите остаться в Кабинете, научитесь держать рот на замке».