Ко мне приходили и знаменитые артисты, отвергнутые штабом. Тане, например, кто-то внушил, что режиссер с мировым именем Никита Михалков слишком алчный и мечтает разбогатеть во время президентской кампании. Поэтому Таня Дьяченко отказалась от предложений Никиты Сергеевича. Михалков изложил мне суть своего замечательного творческого проекта, и я помог ему. Это была одна из сильнейших в выборной кампании.

Народный артист России Александр Абдулов тоже не понравился штабу. Он просил скромные деньги на теплоходную поездку по Волге - хотел проехать по провинциальным городкам со своим спектаклем "Бременские музыканты". На такие представления обычно приходят бабушки с внуками, радуются бесплатным билетам. Тут самое время попросить голосовать за Ельцина. Когда "отвергнутый" Александр Гаврилович пришел ко мне, ухе было поздно организовывать теплоход. Мы устроили несколько автопоездок по городам. А в Свердловск "Бременские музыканты" долетели на самолете "Антей". Там на одном из спектаклей присутствовала Наина Иосифовна и искрение нахваливала "работу" штаба.

Ближе к первому туру Ельцин стал устраивать банкеты с командой Чубайса в своей лучшей резиденции - в старом Огареве. Таня приглашала туда Гусинского, Березовского, Шахновского, Малашенко, Сатарова, Ослона (Ослон, кстати, действительно толковый специалист). Ей хотелось показать себя хозяйкой, принять этих деятелей за казенный счет ках можно роскошнее. На десерт подавали клубнику, нашу, южную, специально доставленную в Москву самолетом.

Как-то я заметил, что официант потащил гостям солидное блюдо с ягодами и остановил его:

- Куда несешь, этим ослопам?! К чертовой матеря, давай клубнику сюда.

И мы втроем: Крапивин, Толя Кузнецов и я, быстренько съели целую тарелку.

Через некоторое время опять возник официант с блюдом ягод. И мы снова их перехватили. Я не жадный, но искренне считал, что клубникой, и не только ею, они себя, работая в штабе до конца жизни обеспечили.

Одно из заседаний Совета было посвящено пропаганде. Докладчиком назначили Малашенко, а меня с Барсуковым - оппонентами. Илюшин специально хотел усугубить конфликт этим конфронтационным распределением ролей. Мы и так слыли непримиримыми оппонентами, разве не провокационно было назначать нас ими официально?!

Малашенко прочитал доклад, из которого следовало, что вся пресса работает только на положительный имидж Бориса Николаевича. Шефу доклад понравился. Потом выступил Барсуков. Он подтвердил выводы Малашенко, но вскользь, в общих словах, упомянул об отдельных недостатках.

В моем выступлении, наоборот, были приведены только конкретные факты: число, время, передача, цитата. Когда я все это зачитывал, слушатели сидели в напряженном ожидании и искоса поглядывали на шефа. По-моему, он отказывался верить, что обилие процитированных мной колкостей и гадостей посвящалось ему. Шеф давно ничего подобного не слышал, ведь телевизор он не смотрел, газет не читал.

- Хватит, заканчивайте, - раза четыре пытался прервать мое выступление президент.

- Я полностью согласен с Малашенко, - сделал вывод шеф. - Это раньше так было, что генсеков воспевали, нахваливали, а теперь нужна другая политика, нужно быть умным.

Что ж, умным быть никто не запрещает.

Половина участников Совета поддержала меня. Они понимали, что на совещаниях, скрытых от посторонних глаз, имеет смысл говорить правду.

...До отставки оставалось три дня, но ни Сосковец, ни Барсуков, ни я о ней не догадывались. Даже не думали об этом. Мы, как обычно, пришли на очередное заседание Совета, последнее для нас. В конце заседания, когда почти все высказались, Ельцин устало произнес:

- Ну, кто еще хочет выступить?

Я поднялся:

- У меня три предложения. Первое. Борис Николаевич, вам необходимо встретиться с вашими доверенными лицами.

- Да, правильно. Назначьте время встречи.

Встрял Илюшин:

- Борис Николаевич, не надо с ними встречаться. Мы с ними без вас поговорим.

- А почему вы? Я должен сам, - удивился шеф.

- Борис Николаевич, Илюшин собирает только москвичей. А я имею в виду доверенных лиц со всей России. Их всего-то 200 человек, - пояснил я.

Виктор Васильевич не унимался:

- Все равно не надо. Некоторые из них себя проявили плохо. Мы не советуем, штаб против, чтобы вы, Борис Николаевич, с ними общались.

Но шеф настоял на встрече. Анатолий Корабельщиков (помощник президента) записал ее в график Ельцина, а Илюшин потом самовольно расписание изменил. Доверенные лица с самим кандидатом так и не увиделись.

Второе мое предложение было организационным. А на третьем все и произошло. Сначала я заранее трижды извинился, а затем бесстрастным голосом произнес:

- Уважаемые господа Чубайс и Филатов! Очень вас прошу и передайте, пожалуйста, своим друзьям Сатарову и Лившицу, чтобы в решающие две недели до выборов вы все вместе преодолели соблазн и не показывали свои физиономии на телеэкране. К сожалению, ваши лица отталкивают потенциальных избирателей президента.

На свое место я сел в мертвой тишине. Обычный цвет лица у Чубайса красновато-рыжий. Но тут вдруг он так сильно побледнел, что стал выглядеть как нормальный белый человек.

Оскорбленные члены штаба сразу собрались после этого заседания. Чубайс пригласил Гусинского и Березовского:

- "Наверху" получено добро, "мочим" Сосковца и его друзей.

В тот момент наша отставка была предопределена, противники ждали повода. "Добро", конечно, обеспечила дочка президента. Осенью она добудет еще одно "добро" - на мой арест.

СКАЗКА О ГОРШКЕ

Ранний Ельцин обладал магическим воздействием на толпу. Если чувствовал недоброжелательный взгляд, то реагировал мгновенно - вступал в разговор, убеждал... Страстность Бориса Николаевича передавалась толпе.

Пришли иные времена. Теперь недовольных собеседников шеф избегал. Поворачивался к ним спиной, а местное начальство, непременно присутствовавшее при таких разговорах, затыкало выскочку:

- Чего тебе надо, что ты разорался?!

Служба безопасности президента никогда не отбирала людей для встреч с Ельциным. Мои сотрудники всегда находились в толпе, но политической цензурой они не занимались: граждане могли спрашивать и говорить все что угодно, лишь бы не представляли физической угрозы президенту. Порой я даже специально провоцировал какого-нибудь нерешительного человека высказать Ельцину правду. Бывали иногда случаи, когда приходилось бить кого-нибудь по рукам. Например, если местный руководитель в порыве подобострастия обнимал шефа за талию. Фамильярность в отношениях с главой государства - вещь лишняя. Ребром ладони я слегка ударял в районе предплечья. Это место чувствительное, и даже после несильного удара надолго пропадает желание обниматься. "Пострадавший" реагировал правильно: