И Толяныч, уже готовый послать ее куда подальше, вновь на мгновение мысленно вернулся на ту полянку, на солнышко, искорка тогдашнего тепла мелькнула...
- Видишь ли, моя милая, - она поморщилась, но стерпела. - Что значат мои повреждения по сравнению с ранами, что наносят твои зеленые глаза, которые... - Он осторожно взял ее за руку и потянул к себе. - Что я покорен. Пленен, можно сказать, тобой навеки... Я повержен, разбит, но тем не менее, прошу тебя быть дамой моего сердца, пусть хотя бы на этот день... Ибо... Ибо... Заклинило, бляха-муха! Башка что-то не варит, понимаешь ли.
- Понимаю. - Лиза не поддавалась, попыталась отнять руку. - Отдает каким-то пошлым любовным романом.
И все же он преодолел не очень сильное ее сопротивление, и прямо губами в губы проговорил:
- Сопротивление бесполезно. Оно даже вредно! - Чуть громче, поскольку губы ее отдалялись. - Мне будет больно... - И впился, вжался, почувствовал их сладость. И не встретил возражений, а напротив, легко опрокинул ее на спину... - Ах, черт!!! - Острая боль отдалась в боку, и контакт был нарушен. Толяныч грязно выругался, но про себя и на себя, и вновь потянулся...
- Не думаю, что именно это тебе сейчас нужно. - Обычное спокойствие вернулось к Лизе. Толяныч проследил направление ее взгляда туда, вниз - флаг спущен, армия разбита и вповалку лежит на поле брани - и тоже разбитый, откинулся на подушки:
- Ладно уж, осматривай мои повреждения. - И отдался на волю победителя.
- Ага. - Кивнула она, словно бы ничуть не сомневалась в ответе. Первым делом на свет божий появилась глиняная бутыль, из которой Толянычу пришлось отпить несколько полновесных, сладких глотков. - Не увлекайся.
- Жалко, что ли? Это что - Рижский бальзам?
- Ну, типа того...
Приятное тепло, вполне умиротворительно разлилось по телу, и он впал в легкую эйфорию, позволяя дотошно осмотреть и ощупать себя, после чего был увлечен в ванную, уже нагретую и с добавлением опять-таки всяких снадобий.
Пахнет замечательно - сообщило свое мнение верхнее обоняние.
- Слушай, - спросил он ведьму, что-то колдовавшую здесь же. - А почему бы не воспользоваться чудесами современной медицины? У меня даже аптечка где-то была, ее только зарядить нужно.
- Тебе не это нужно, Фант. Твои повреждения более серьезны на энергитическом уровне, поэтому мне приходится использовать бабушкины средства.
- Ты что, всегда носишь с собой такой наборчик?
- Нет, - рассеянно сказала она. - Не всегда. И не мешай мне пожалуйста.
- Ха, не мешай! Тоже мне Баба Яга за работой... - Толяныч скорее по привычке попытался заглянуть ей снизу под водолазку, но ничего из этого не вышло. Тогда он погрузился в созерцание кафеля, поменять который собирался уже, кажется, лет сто.
Да, изрядное духовное истощение Толяныч чувствовал, но относил это на счет холодеющего внутри клона. Сейчас бы поспать...
Легкий шорох в коридоре - Матрена встала на порожек ванной и тревожно дергала ноздрями, нюхая воздух. Ну до чего ж кошка любопытная:
- Девочка, твое любопытство когда-нибудь тебя погубит.
Все окружающее виделось каким-то легким, не имеющим большого значения. Вот только Фантик...
"Как ты там, Фант?"
Ответа пришлось ждать долго: "Да так себе. Семь-восемь..."
Жив, курилка!
- Вылезай. - Приказала Лиза, и Толяныч встал, тут же был аккуратно вытерт, завернут в одеяло и препровожден к месту дальнейшей дислокации, которым оказалось старое плюшевое покрывало, расстеленное прямо на полу в большой комнате.
- Это для нас?
- Это для тебя. Ложись.
"А девочка работает, как профессиональная медсестра..." - отметил он, ложась на спину.
После, энергично растертый, натертый разными разностями до полного расслабления и изнеможения, с заново обработанными "повреждениями" он был водворен на Малютку. Впервые боль отступила практически полностью, и Толяныч отдался приятной истоме. Лишь легкое чувство вины перед "соседом", по прежнему не подававшим признаков активности, облачком застилало сознание. Но он все равно вполглаза наблюдал за Лизой, которая опять что-то бормотала, обходя комнату по периметру и глядя в свой кристалл. С книжных полок за ее действиями внимательно следила Матрена. Толяныч еще подумал, что именно отсюда кошка сиганула на Альбу, но не придал этому должного значения. Просто приятно было лежать вот так, когда теплая тяжесть наполняет тело, распластавшись по нему, как любимая женщина.
Наконец Матрешка покинула свой пост и вспрыгнула мягкими лапами на кровать, внимательно обнюхала хозяина и, успокоенная, привалилась теплым пушистым боком. И скольжение в сон было плавным, почти незаметным.
Проснулся Толяныч заметно посвежевшим и, что самое приятное, дико голодным. Память обо всех событиях отступила в глубину сознания, словно бы прошло частичное обнуление. За окном уже дрожали сумерки, ну что ж ты с этим поделаешь. Вот так всегда - день, ночь, еще сутки прочь. И прожить их нужно так, чтобы не было мучительно больно и обидно за бесцельно прожитые сутки.
Кстати о боли: Толяныч просканировал свое состояние и, кроме урчания в животе, ничего не обнаружил, но как известно, недоделки выявляются в самый неподходящий момент, поэтому с оценками не следовало торопиться. А так вроде бы все в порядке. Относительно конечно, но... Жуткое все-таки это ощущение, что что-то не так, чего-то не хватает. Не хватает-то конечно всегда, но сейчас особенно. Как будто нет руки или ноги, словно он потерял ее уже очень давно, и вроде как смирился с потерей, а вот нет-нет, да и резанет такая тупая досада.
Толяныч уставился в потолок, но свежих идей не возникло. Тогда он пошарил вокруг себя. Сигареты тут же нашлись. Прикурил. Из кухни доносился запах какой-то неопознанной еды: "Надо же, ведьма хозяйничает у меня в доме! Кого здесь только не было, но чтоб ведьма, да настоящая!" Он выпустил вверх причудливое колечко и перечеркнул его струей дыма, потом осторожно, чтоб не потревожить Матрену, принялся слезать с кровати, между делом обнаружив, что не все так спокойно в Датском королевстве - боль тут же дала о себе знать. Ладно, это терпимо, а пока пожрать бы совсем не мешает.
И Толяныч помелся на кухню на запах. А пахло из кухни - закачаешься, что, собственно, совсем недалеко от истины.
***
Со вкусом облизнув пальцы, Толяныч наконец отвалился от стола, несколько скособочившись, а так ощущая себя вполне даже ничего. Лиза смотрела на него непонятно.
- Ты не смотри, это я люблю... - Счел нужным объяснить Толяныч. Он помолчал, и понял что объяснение вышло несколько туманным. - Это меня чучмеки в армии научили. Ну, они ж свой плов руками хавают, а у нас в части практически одни чурки и были... Вот там я и научился руками есть. Очень оказалось вкусно.
Она промолчала.
- Знаешь, как мне раз нос утерли? Это когда уже я на ЗКП службу тянул... Прикинь, у нас там был один такой Вепа Муррыков, здоровенный туркменище. Мы с ним на губе скорифанились. Так вот, он частенько ко мне на дежурство приходил. Ну там травки дунуть, потрепаться за жизнь, а самое главное - мне подружки постоянно всякие книжки присылали. Сама понимаешь, в армии с прогрессом туговато, вот они мне по старинке ксерили, ну, и слали, чтоб я совсем не свихнулся по теме. А Вепа читать любил, вот и заходил. Сидит он как-то у меня в кунге, ночь, я уж спать завалился, а он сидит почитывает. - Толяныч закурил, цыкая зубом, на что ведьма никак не реагировала. А должна бы, если верить классикам. Да, все нынче хужеет, не только экология... - Ну так вот, раскрыл книжку, и главное держит ее как-то странно - до конца не раскрывает, а так, градусов под пятьдесят. Почитает страницу, и поворачивает книжку, чтоб, значит, другую читать... - Толяныч показал ладонями, как Вепа держал книжку. - Я ему говорю, мол, положи книжку на стол, да разверни как следует, тебе же неудобно. А он говорит - ты что, это же Книга! Я - ну и что? А он говорит - мол, если каждый ее разгибать будет, так она, мол, порвется. Прикинь, это он про паршивую ксерокопию! Это мы-то привыкли все через Сеть да через нан-чипы, а там все еще в прошлом веке живут. И все равно, какой-то туркмен, а понимает! Вот так-то...