Где ж смелые, которые сражались, Чей острый меч, как молния, сверкал? Где та краса, которой все пленялись, Чей милый взгляд свободу отнимал? Где тот певец, чьим пеньем восхищались? Ах, вещий бог на всё мне отвечал! И ты один под башнями святыми Шумишь, о Днепр, волнами вековыми!
1824
БАЙРОН А. С. Пушкину
But I have lived and have not lived m vain. [Но что ж? я жил, и жил недаром (англ.).] [Лорд Бейрон происходит от царей: шотландский король Иаков II был предок его по матери, (Примеч. автора)]
Среди Альбиона туманных холмов, В долине, тиши обреченной,
В наследственном замке, под тенью дубов, Певец возрастал вдохновенный. И царская кровь в вдохновенном текла, И золота много судьбина дала;
Но юноша, гордый, прелестный, Высокого сана светлее душой, Казну его знают вдова с сиротой, И звон его арфы чудесный.
И в бурных порывах всех чувств молодых Всегда вольнолюбье дышало, И острое пламя страстей роковых В душе горделивой пылало.
Встревожен дух юный; без горя печаль За призраком тайным влечет его вдаль И волны под ним зашумели! Он арфу хватает дрожащей рукой,
Он жмет ее к сердцу с угрюмой тоской, Таинственно струны звенели. Скитался он долго в восточных краях И чудную славил природу;
Под радостным небом в душистых лесах Он пел угнетенным свободу; Страданий любви иступленной певец, Он высказал сердцу все тайны сердец,
Все буйных страстей упоенья; То радугой блещет, то в мраке ночном Сзывает он тени волшебным жезлом И грозно-прелестны виденья.
И время задумчиво в песнях текло; И дивные песни венчали Лучами бессмертья младое чело, Но мрака с лица не согнали.
Уныло он смотрит на свет и людей; Он бурно жизнь отжил весною своей, Надеждам он верить страшился; Дум тяжких, глубоких в нем видны черты;
Кипучая бездна огня и мечты, Душа его с горем дружится. Но розы нежнее, свежее лилей Мальвины красы молодые,
Пленительны взоры сапфирных очей И кудри ее золотые; Певец, изумленный, к ней сердцем летит, Любви непорочной звезда им горит,
Увядшей расцвел он душою; Но злоба шипела, дышала бедой, И мгла, как ужасный покров гробовой, Простерлась над юной четою.
Так светлые воды, красуясь, текут И ясность небес отражают; Но, встретя каменья, мутятся, ревут И шумно свой ток разделяют.
Певец раздражился, но мстить не хотел, На рок непреклонный с презреньем смотрел; Но в горести дикой, надменной И в бешенстве страсти, в безумьи любви
Мученьем, отрадой ему на земли Лишь образ ее незабвенный! И снова он мчится по грозным волнам; Он бросил магнит путеводный,
С убитой душой по лесам, по горам Скитаясь, как странник безродный. Он смотрит, он внемлет, как вихри свистят, Как молнии вьются, как громы гремят
И с гулом в горах умирают. О вихри! о громы! скажите вы мне: В какой же высокой, безвестной стране Душевные бури стихают?
С полпочной луною беседует он, Минувшее горестно будит; Желаньем взволнован, тоской угнетен, Клянет, и прощает, и любит.
"Безумцы искали меня погубить, Все мысли, все чувства мои очертшть; Надежду, любовь отравили, И ту, кто была мне небеспой мечтой,
И радостью сердца, и жизни душой, Неправдой со мной разлучили. И дочь не играла на сердце родном! И очи ее лишь узрели...
О, спи за морями, спи ангельским сном В далекой твоей колыбели! Сердитые волны меж нами ревут, Но стон и молитвы отца донесут...
Свершится!.. Из ранней могилы Мой пепел поднимет свой глас неземной, И с вечной любовью над ней, над тобой Промчится мой призрак унылый!"
Страдалец, утешься! - быть может, в ту ночь, Как грозная буря шумела, Над той колыбелью, где спит твоя дочь, Мальвина в раздумье сидела;
Быть может, лампады при бледных лучах, Знакомого образа в милых чертах Искала с тоскою мятежной, И, сходство заметя любимое в ней,
Мальвина, вздыхая, младенца нежней Прижала к груди белоснежной! Но брань за свободу, за веру, за честь В Элладе его пламенеет,
И слава воскресла, и вспыхнула месть, -Кровавое зарево рдеет. Он первый на звуки свободных мечей С казною, и ратью, и арфой своей
Летит довершать избавленье; Он там, он поддержит в борьбе роковой Великое дело великой душой Святое Эллады спасенье.
И меч обнажился, и арфа звучит, Пророчица дивной свободы; И пламень священный ярчее горит, Дружнее разят воеводы.
О край песнопенья и доблестных дел, Мужей несравненных заветный предел Эллада! Он в час твой кровавый Сливает свой жребий с твоею судьбой!
Сияющий гений горит над тобой Звездой возрожденья и славы. Он там!., он спасает!., и смерть над певцом! И в блеске увянет цвет юный!
И дел он прекрасных не будет творцом, И смолкли чудесные струны! И плач на Востоке... и весгь пронеслась, Что даже в последний таинственный час
Страдальцу былое мечталось: Что будто он видит родную страну, И сердце искало и дочь и жену, И в небе с земным не рассталось!
1824
НА ПОГРЕБЕНИЕ АНГЛИЙСКОГО ГЕНЕРАЛА СИРА ДЖОНА МУРА
Не бил барабан перед смутным полком, Когда мы вождя хоронили, И труп не с ружейным прощальным огнем Мы в недра земли опустили.
И бедная почесть к ночи отдана; Штыками могилу копали; Нам тускло светила в тумане луна, И факелы дымно сверкали.
На нем не усопших покров гробовой, Лежит не в дощатой неволе Обернут в широкий свой плащ боевой, Уснул он, как ратники в поле.
Недолго, но жарко молилась творцу Дружина его удалая И молча смотрела в лицо мертвецу, О завтрашнем дне помышляя.
Быть может, наутро внезапно явясь, Враг дерзкий, надменности полный, Тебя не уважит, товарищ, а нас Умчат невозвратные волны.
О нет, не коснется в таинственном сне До храброго дума печали! Твой одр одинокий в чужой стороне Родимые руки постлали.
Еще не свершен был обряд роковой, И час наступил разлученья; И с валу ударил перун вестовой, И нам он не вестник сраженья.
Прости же, товарищ! Здесь нет ничего На память могилы кровавой; И мы оставляем тебя одного С твоею бессмертною славой.
1825
ПЛАЧ ЯРОСЛАВНЫ Княгине 3 А. Волконской
То не кукушка в роще темной Кукует рано на заре В Путивле плачет Ярославна, Одна, на городской стене: "Я покину бор сосновый, Вдоль Дуная полечу, И в Каяль-реке бобровый Я рукав мой обмочу; Я домчусь к родному стану, Где кипел кровавый бой, Князю я обмою рану На груди его младой". В Путивле плачет Ярославна, Зарей, на городской стене: "Ветер, ветер, о могучий, Буйный ветер! что шумишь? Что ты в небе черны тучи И вздымаешь и клубишь? Что ты легкими крылами Возмутил поток реки, Вея ханскими стрелами На родимые полки?" В Путивле плачет Ярославна, Зарей, на городской стене: "В облаках ли тесно веять С гор крутых чужой земли, Если хочешь ты лелеять В синем море корабли? Что же страхом ты усеял Нашу долю? для чего По ковыль-траве развеял Радость сердца моего?" В Путивле плачет Ярославна, Зарей, на городской стене: "Днепр мой славный! ты волнами Скалы половцев пробил; Святослав с богатырями По тебе свой бег стремил, Не волнуй же, Днепр широкий, Быстрый ток студеных вод, Ими князь мой черноокий В Русь святую поплывет". И о Путивле плачет Ярославна, Зарей, на городской стене: "О река! отдай мне друга На волнах его лелей, Чтобы грустная подруга Обняла его скорей; Чтоб я боле не видала Вещих ужасов во сне, Чтоб я слез к нему не слала Синим морем на заре".