Джон, которому к тому времени исполнилось четырнадцать лет, вступал в новый незнакомый мир, но годы, проведенные в Соджине, уже кое-чему его научили. Соджин являлся начальной школой в полном смысле слова, и его целью было подготовить мальчика к грядущей средней школе. Подростку этот новый мир не показался таким странным и незнакомым, каким он представляется вспоминающему о нем взрослому человеку. В речи, произнесенной в 1919 году в Америке, Голсуорси вспоминает о некоторых табу, существовавших в средней школе:
«Среди наших немного странных школьных правил существовала своя особая система ограничений. Брюки нужно было непременно подворачивать; нельзя было ходить по улице с закрытым зонтом. Шляпу нужно было надвигать на лоб; до перехода в определенный класс вдвоем с товарищем нельзя было ходить; нельзя было ни к чему относиться восторженно, кроме таких важных вещей, как некоторые тонкости игры в крикет или футбол. Нельзя было говорить о себе или своих родных; в случае, если тебя наказывали, нужно было проявлять к этому полное равнодушие».
Все это новичок должен был сразу усвоить, иначе он рисковал сделать что-нибудь «неподобающее». Джон Верней, герой романа Вачелла, очень скоро понял, что выставлять семейные фотографии – признак дурного тона и здесь это ни к чему; он также быстро познакомился с обязанностями «раба» (система, по которой новичок становится слугой старшего ученика): он должен следить, чтобы «гренки его «хозяина» были хорошо подрумянены, ежедневная газета подсушена (как дома лакей сушил «Таймс» для отца Джона), перья очинены, промокательная бумага заменена свежей и так далее».
Таковы были обязанности новичка Джона Голсуорси во время его первых семестров в Хэрроу. Затем наступила его очередь пожинать плоды существовавшей системы и иметь своего «раба» – одно время им был младший брат Джона – Хьюберт Голсуорси. Но поначалу жизнь его была довольно тяжелой: трудно было всегда быть «в форме», не хватало карманных денег. Тем не менее он неплохо устроился в школе и сразу же после приезда написал отцу о том, как прошли его вступительные экзамены:
«6мая 1881 г.
Хэрроу
Дорогой отец!
Сегодня в 8 утра нам сообщили результаты экзаменов. Я попал в «верхнюю раковину» – что, как мне кажется, неплохо для новичка. Постараюсь удержаться на этом уровне, но не знаю, удастся ли. На первом уроке я был седьмым с конца, на втором – тридцать вторым, на третьем – тридцать пятым или даже тридцать шестым с конца. Всего нас в классе тридцать шесть мальчиков. Надеюсь, ты знаешь, что такое «уроки», – это промежутки времени, когда мы находимся в классе. Пожалуйста, пришлите мне как можно скорее мою шляпу, так как я должен надеть ее в воскресенье. Надеюсь, мама уже пришла в себя после напряженной среды.
Я начинаю осваиваться в школе. Сегодня я померил свой пиджак: он сидит хорошо, только немного жмет под мышками, но Стивенс сказал, что легко может это исправить.
До свидания, дорогой папочка (мне нужно еще решить шесть примеров по арифметике). Желаю вам всем всего наилучшего.
Любящий вас Джонни».
Так же, как и у других школьников, большое место в переписке с родителями занимает денежный вопрос: «Я вынужден здесь много тратиться, поэтому пусть папа не удивляется, если мои деньги быстро разойдутся...» Неделю спустя в письме к матери он дает точный отчет о своих расходах: «1 фунт 0 шиллингов 0 пенсов за еду» – и далее пытается оправдать эти траты: «Кормят нас следующим образом: и 1.30 обед, в 6.30 чай, причем к чаю подают лишь немного хлеба с маслом, чего мне совершенно не хватает, так как за 4 часа между двумя приемами пищи я успеваю сильно проголодаться. Поэтому я беру еще чашку горячего шоколада со сдобной булочкой, что обходится мне в 6 пенсов. В выходные дни мы пьем чай в 5.30, поэтому между обедом и чаем можно обойтись без дополнительного питания, но почти все берут себе что-нибудь, например сосиски...» Какая же мать откажется дать своему голодному ребенку немного денег, чтобы тот мог купить себе сдобную булочку?
Мальчики в Хэрроу жили по 2—3 человека в комнатах, которые они старались обставить и украсить безделушками ни свой вкус, либо привозя все это из дому, либо покупая друг у друга; подобная комната описана в романе «Хилл»:
«Премило обставленная, обтянутая веселеньким ситцем, украшенная картинами, японскими веерами, серебряными кубками и другими трофеями...» Поэтому Джон вынужден был просить мать напомнить «дорогому папочке прислать мне деньги, обещанные на кресло. Кресло стоит 12 шиллингов 9 пенсов. Подушки к нему стоят 13 шиллингов 9 пенсов...».
В Хэрроу Джон делал успехи, и это обстоятельство порадовало его родителей. Сначала он жил в одном из маленьких домиков мистера К. Кольбека, но вскоре его перевели в так называемый Мортон-Хауз, где он стал старостой.
Но в английской школе 1880-х больше почестей воздавалось хорошему спортсмену, чем прилежному ученику, важно было получить право носить свои «цвета», «феску» – шапочку члена футбольной команды – и спортивный костюм, подтверждающий, что ты действительно один из «кровавых» – членов крикетной команды – и имеешь право выступать в матчах между Итоном и Хэрроу, проводимых на стадионе Лордз.
В Мортон-Хаузе был заведен специальный дневник, куда тщательно заносились все успехи его обитателей, регистрировались трофеи, завоеванные в спортивных сражениях или в учебном классе. Список побед Джона может показаться однообразным для человека, не принадлежащего к школьной элите, но некоторые из них все же стоит упомянуть: во время первого семестра, проведенного в доме Мортона, он получил право носить «феску», в следующем семестре он отстаивал честь своей команды в «торпидс» (футбольных матчах младших учеников); он также выиграл соревнования по бегу. В 1884 году – последнем году учебы в Хэрроу – он достиг вершины школьной славы, будучи одновременно старостой Мортон-Хауза, капитаном футбольной команды дома Мортона и членом футбольной команды всей школы. Первый биограф Голсуорси X. В. Мэррот буквально наводнил страницы своей книги фотографиями молодого Голсуорси в спортивной форме, и, глядя на эти фотографии, мы не можем не поражаться, до чего хорош был собой Голсуорси в том возрасте: правильные черты лица, немного сурово сжатый рот и прямой честный взгляд.
Поэтому не вызывает удивления оценка декана, данная в одном из первых писем к отцу Джона: «Я очень доволен Вашим старшим сыном. Его поведение, характер, настроения, манеры великолепны, и, не будь он слаб в письменных сочинениях, он мог бы занять в Хэрроу выдающееся место».
Внешне Голсуорси был обыкновенным школьником, не очень прилежным в учебе, но добившимся больших успехов на спортивном поприще. В выпускном классе он был и старостой класса, и старостой Мортон-Хауза. «Должен сказать честно, что я не знаю, смогу ли когда-нибудь найти достойную Вам замену; даже среди самых хороших старост не было человека, с которым мне с самого начала работалось бы так легко и который так бы устраивал меня со всех точек зрения. Скажу без преувеличения: я всегда буду вспоминать Вас как идеального главу Мортон-Хауза», – писал Голсуорси его декан после того, как Голсуорси окончил школу.
На самом деле восемнадцатилетний Джон Голсуорси был очень серьезным юношей, настолько серьезным, что ему порой не хватало легкомыслия и чувства юмора, которые могли бы более сблизить его со сверстниками. Хотя он состоял в школьном дискуссионном клубе, никто не удивлялся, что «его голос там слышали очень редко, почти никогда». В школе его называли «Т. Г.»; это прозвище он получил из-за того, что не произносил звук «дж»; некоторые его приятели называли его «Галер» с долгим звуком «а»; это прозвище сохранилось за ним и во время учебы в Оксфорде, пока он не стал произносить свою фамилию в нынешнем ее звучании – Голсуорси.
Неутомимый Мэррот, готовя свою книгу, собрал много воспоминаний о молодом Голсуорси. Среди них, например, воспоминания бывшего директора Хэрроу доктора Дж. Е. Уэллдона, написанные весьма высокопарным слогом, каким обычно пишутся школьные отчеты: «Он был спокойным, скромным, непритязательным мальчиком... держался строго и с достоинством, делал неплохие успехи и в учебе, и в других сферах школьной жизни; однако в нем не было того многообещающего начала, по которому можно было бы угадать его блестящее будущее». Школьные товарищи считали Голсуорси довольно замкнутым; один из них писал, что «он был непритязательным юношей, который уже тогда очень серьезно относился к жизни. Он всегда был добрым и сдержанным, и быть его «рабом» не было такой уж неприятной обязанностью». Другой его однокашник вспоминает, что он был «очень выдержанным, обладал чувством собственного достоинства; он был слишком недосягаем на своем пьедестале, чтобы сближаться или откровенничать с младшими мальчиками». Воспоминания членов семьи о Голсуорси-старшекласнике выглядят менее торжественно. В 1886 году в день выпуска Джона из школы вся семья приехала в Хэрроу принять участие в этом событии, и Мейбл Рейнолдс вспоминает, что, несмотря на всю торжественность момента и благоговение перед происходящим, они все не могли удержаться от смеха, глядя, как Галер, как они тогда его называли, сидя на сцене в первом ряду, носовым платком вытирает пыль на своих туфлях.