— Ба! — заметил маркиз. — Разве это не все равно — сейчас ли он разрешит вас от клятвы, или после? А между тем, пока вы будете об этом толковать, другой может занять ваше место!

Убежденный этим доводом, Вуатюр сел играть и проиграл 300 пистолей за один вечер. В страшной досаде он забыл попросить коадъютора о разрешении от клятвы и никогда о том более не думал.

Вуатюр умер скоропостижно на 50-м году. Он воздерживался от вина и вместо крепких напитков всегда пил воду, поэтому на одной пирушке паж герцога Орлеанского Бло написал следующее:

Что ж, Вуатюр! Скажи, на что же ты годишься?

Уйди отсюда прочь! Что здесь тебе зевать!

С отцом своим ведь ты вовеки не сравнишься:

Вина не мастер ты ни пить, ни продавать.

Через несколько дней по смерти Вуатюра Блеранкур, прочитав некоторые его сочинения, с удивлением сказал маркизе Рамбулье:

— А знаете ли, сударыня, Вуатюр был умным человеком!

— В самом деле? — в свою очередь удивилась маркиза, — Вы нам сообщаете новость! Не думаете ли вы, что он был принят в лучших домах Парижа только по причине красивой талии и благородной осанки?

Старая маркиза Рамбулье умерла в 1665 году, и хотя маркиз и маркиза Монтозье ей наследовали, а состарившись, приобрели в обществе ученых отеля Рамбулье титулы «умного Меналида» и «умной Меналиды», отель лишь сохранил имя своей создательницы. Прибавим, что Мольер в «Мизантропе» изобразил в Альцесте маркиза Монтозье. Теперь обратимся к театру.

Пять женщин, о которых мы говорили, приняв общество XVII века в его колыбели, сделали это общество изящнейшим на свете.

Мы перейдем теперь от общества к театру и дополним литературную картину эпохи портретами некоторых великих людей, которых современники оценили очень высоко, но потомство слишком унижает.

Театральные представления обрели некоторое значение только при кардинале Ришелье, а до этого порядочные женщины не ездили в театр. В то время существовали только два театра «Бургонский отель» и «Маре». Не имея для представлений костюмов, актеры брали платье напрокат в Лоскутном ряду и играли, как правило, очень плохо. Некто Аньян был первым порядочным актером, заслуживающим некоторой похвалы; после него можно назвать Валерана, бывшего актером и директором своей труппы. Артисты не имели определенного содержания и каждый вечер разделяли, согласно положению в труппе, деньги, которые Валеран, например, собирал сам у дверей театра. По мнению современников комедианты были почти все без исключения плутами и мошенниками, а их жены вели жизнь самую распутную.

Первым, ведшим сколько-нибудь приличную жизнь, был Гуго-Герю, переименовавший себя в Голтье Гаргиля; в 1597 году он дебютировал в труппе театра Маре. Скапен, знаменитый тогда итальянский актер, говорил, что во всей Италии нельзя найти актера лучше Голтье Гаргиля.

Анри Легран явился несколько позднее: он называл себя Бельвилем в высокой комедии и Тюрлюпеном в фарсе. Драматическое поприще этого актера было одним из самых продолжительных, какие только были — он играл на сцене 55 лет. Он был первым после Голтье Гаргиля актером, который жил прилично и богато, имея изящно меблированную квартиру, а до него комедианты никогда не имели порядочного жилья, жили кто где, на чердаке или в подвале словно цыгане или нищие.

В это же время театр Маре завербовал себе Робера Ге-рена, переименовавшегося в Гро-Гийома и перешедшего позже в Бургонский отель. Гро-Гийом звался также ле Фарине, поскольку на сцене он не носил, как это было принято, маску, но покрывал лицо мукой.

В таком состоянии находился театр во Франции, когда кардинал Ришелье обратил на него внимание. В Бургонском отеле он заметил Пьера Лемесье, переименовавшегося в Бельроза и сыгравшего в 1639 году роль Цинны. Вместе с Бельрозом играли ла Бопре и ла Вальот. Первая играла в трагедиях Корнеля, жаль только, что она мало ценила талант этого писателя! Она писала: «Корнель очень нас обидел — прежде нам продавали пьесы за три экю и сочиняли их за одну ночь. К этому все привыкли и мы получали большие выгоды. В настоящее же время пьесы г-на Корнеля обходятся нам очень дорого и приносят куда менее выгоды». Что касается м-ль ла Вальот, то о ней можно сказать только, что она была хороша собой и в нее многие влюблялись, в том числе аббат д'Армантьер, который был влюблен до того, что когда актриса умерла, он купил се голову у могильщика и несколько лет сохранял в своей комнате «милый череп». Примерно в это время начал обретать известность Мондори. Сын судьи из Оверни, он служил в Париже у одного прокурора, очень театр любившего и настоятельно его молодому человеку рекомендовавшего, утверждая, что стоит в выходные дни посещать театр, что обойдется недорого и лучше, нежели шататься по улицам и повесничать с друзьями или женщинами. Однако молодой Мондори до того пристрастился к театру, что стал актером, а вскоре и руководителем труппы, состоявшей из него, Ленуара и его жены, игравших прежде в труппе герцога Орлеанского, и, наконец, Лавильера — посредственного автора но хорошего актера, и его жены, той самой, в честь которой влюбленный реймсский архиепископ де Гиз носил желтые чулки. Граф Белен, известный волокита, влюбился в жену Ленуара и, не зная, чем ей угодить, заказывал Оскару Мере пьесы с условием, чтобы в них обязательно имелась роль для этой актрисы. Покровительствуя труппе, граф Белен упросил маркизу Рамбулье позволить Мондори поставить в ее отеле пьесу Мере «Виргиния»; представление состоялось в 1631 году в присутствии кардинала ла Валета, который до того остался доволен Мондори, что назначил ему пожизненную пенсию.

Мондори заметил кардинал Ришелье, который взял под свое покровительство театр Маре, где актер был директором. Однако, в 1634 году король Луи XIII, который не столько в больших, сколько в маленьких делах любил противоречить кардиналу и, желая сыграть шутку с его высокопреосвященством, перевел Ленуара и его жену в Бургонский отель. Тогда Мондори ангажировал для своей драматической труппы нового актера по имени Барон и, удвоив старания, продолжал поддерживать славу своего театра, которой много способствовала постановка трагедии Тристана л Эрмита «Марианна», продержавшейся на сцене почти сто лет и соперничавшей в успехе с «Сидом» Корнеля. Роль Ирода в «Марианне» стала триумфом для Мондори; однажды во время монолога Ирода с Мондори случился апоплексический удар и он не смог доиграть пьесу, хотя кардинал Ришелье настаивал. По этому поводу принц Гимене изрек: «Homo non peri it, sed periit artifex» — «Человек еще жив, но артист умер».

Несмотря на свою немочь, Мондори оказал своему театру еще одну услугу, выписал для него Бельроза, прекрасного актера, который, правда, оставался в театре недолго, так как поссорился с Демаре и тот ударил его тростью; Бельроз не осмелился ответить любимцу кардинала, но оставил театр, поступил на военную службу артиллерийским комиссаром и был убит.

Кардинал, давно имевший намерение составить из двух трупп одну, пригласил всех играть в своем театре. Барон, Лавильер с мужем и Жоделе представляли труппу Бургонского отеля, д’Оржемон, Флоридор и ла Бопре защищали честь театра Маре, для которого писал великий Корнель.

По мнению современников д'Оржемон был лучше Бельроза, который по словам Таллемана де Рео «был вечно нарумяненным комедиантом, всегда искавшим, куда положить свою шляпу, чтобы не испортить украшающие ее перья». Что касается Барона, то ему удавались роли угрюмого и задумчивого человека, преследуемого несчастьями. И кончил он свою жизнь неожиданно странно — играя дона Диего, артист уколол себе шпагой ногу и умер от воспаления. Барон имел от своей жены 16 детей, в том числе знаменитого Барона 2-го, который с удивительным успехом играл впоследствии первые роли и в трагедии, и в комедии. А м-ль Барон была не только отличной актрисой, но и очень красивой женщиной. Когда 7 сентября 1662 года она умерла, то газета «Историческая муза» опубликовала посвященные ей стихи, где актриса называлась «славной», «украшением сцены», «идолом Парижа» и так далее.