Вместе с братом м-ль Скюдери приехала в Марсель и там написала свои «Речи знаменитых женщин» и «Знаменитого Басса». Хотя она была талантливее брата, но не будучи еще известной свои первые сочинения писательница выпустила под именем Жоржа Скюдери, в том числе «Кира Великого» и «Клелию». Эти сочинения, в особенности «Кир», имели большой успех, чему причиной были главным образом удачные портреты некоторых современных лиц, в которых они, к радости или досаде, могли себя узнать: г-жа Таллеман названа Клеокритой, м-ль Робино — Дорализой, Конрад — мудрым Клеодамасом, м-ль Конрар — умной Иберизой, Телиссон — Герминием; что касается м-ль Скюдери, то она звалась скромно — Сафо.

Спустя некоторое время Жорж, лишившись места в Марселе, вместе с сестрой возвратился в Париж и друзья поспешили их утешить подарками. Сестра герцогини де Шеврез прислала часы, украшенные драгоценными камнями, г-жа Дюплесси-Генего — мебель для комнаты, а герцогиня Лонгвиль — свой портрет в рамке с бриллиантами стоимостью более 1200 экю. Порядочный доход приносили книги, выходившие теперь под именем м-ль Скюдери, и она покупала себе тюльпаны. К счастью для сестры, брату вздумалось однажды пойти против Мазарини, он был сослан в Нормандию и это подняло реноме м-ль Скюдери, которая стала жить открытым домом, собирая каждые семь дней ученейших людей и любителей просвещения. Время на этих вечерах, по словам самой писательницы, проходило очень весело, в сочинении стихов и прозы. Г-н Пелиссон составил сборник сочиненного на этих вечерах, названный «Субботние хроники»; в рукописи он был дополнен примечаниями Пелиссона и м-ль Скюдери. Писательница изобрела также остроумную карту «Тандрского королевства», имевшую большой успех не только в Париже, но и во всей Франции.

— Перейдем теперь к маркизе Рамбулье. Катрин де Вивонн, известная в литературе как маркиза Рамбулье, хотя как таковая ничего особенного не написала,'была дочерью Жана де Вивонна, маркиза Пизани, и Джулии Савелли, происходившей из знатной римской фамилии, к которой принадлежали папы Гонорий III и Гонорий IV.

Джулия Савелли, обучившая дочь итальянскому и французскому языкам, была в большом почете при дворе Анри IV. Когда Мария Медичи въезжала во Францию, король послал навстречу в Марсель маркизу Пизани и герцогиню де Гиз.

В 12 лет м-ль Пизани вышла замуж за маркиза Рамбулье, а в 20 перестала посещать собрания в Лувре, говоря, что не находит в этих собраниях для себя ничего занимательного. Однако, когда за несколько дней до кончины Анри IV пожелал надеть корону на голову Марии Медичи, г-жа Рамбулье была назначена в числе прочих придворных дам участвовать в церемонии.

Маркиз Рамбулье продал в 1606 году свой старый, доставшийся по наследству, отель г-ну Дюфреню; Дюфрень, заплатив 34 000 ливров, перепродал отель за 30 000 кардиналу Ришелье, который велел его сломать и выстроить на этом месте Пале Кардиналь. В конце 1614 года маркиза Рамбулье решила выстроить себе новый великолепный отель, которому суждено было стать европейской достопримечательностью.

Маркиза, в свою очередь, велела сломать дом своего отца на улице Сен-Тома-дю-Лувр и сама нарисовала план новой постройки, поскольку осталась недовольной представленными планами. Маркиза долго думала, а однажды вечером, задумавшись, она вдруг воскликнула: «Скорее! Скорее! Бумаги! Я нашла то, что искала!» И быстро сделала рисунки наружного и внутреннего решений отеля и притом с таким вкусом, что Мария Медичи — уроженка страны, славившейся прекрасными дворцами и отличными архитекторами» — во время строительства Люксембургского дворца послала своих работников к маркизе Рамбулье за советами и планом ее отеля.

«Действительно, — пишет один из современников маркизы, — у маркизы Рамбулье научились делать лестницы сбоку, не посередине дома ради анфилады, высокие потолки, окна и двери большие и широкие визави». Маркиза Рамбулье была также первой, которая решила одну из своих парадных комнат не в обыкновенном красном или темном, но в голубом цвете, что и прославило ее как «Голубую залу». Эта зала, столь известная по сочинениям Вуатюра, была, по свидетельству г-на Савара в «Древностях Парижа», обставлена голубой бархатной мебелью, украшенной золотом и серебром.

Здесь принимала «Артениса» своих гостей. Окна от потолка до пола делали комнату открытой в пространство, давали возможность наслаждаться воздухом и видом прекрасного сада на участке, принадлежавшем богадельне Кэнз-Ван. Маркиза добилась разрешения сделать площадь перед окнами своего дома, посеять там траву и посадить смоковницы, поэтому она гордилась тем, что из окна кабинета своего парижского дома может видеть, как косят траву. Но однажды утром она лишилась этого удовольствия — сосед маркизы, г-н де Шеврез, приказал выстроить здание для хранения старой мебели и одежды и таким образом загородил прекрасный вид. Маркиз Рамбулье послал предупредить де Шеврез, что будет на него жаловаться.

— О, боже мой! Боже мой! — посетовал г-н де Шеврез. — Это правда, совершенная правда! Да, маркиз Рамбулье — мой друг, мой хороший сосед! Он даже спас мне в одном случае жизнь! Но куда же мне девать мою мебель, мои платья?

Заметьте, читатель, что г-н де Шеврез, тот самый, который заказал себе однажды 15 карет сразу, чтобы выбрать лучшую, имел в своем отеле 40 совершенно пустых комнат, когда вздумал строить кладовую для своего гардероба и мебели. Поэтому один современный писатель, бывший в хороших отношениях с маркизой Рамбулье, с негодованием заметил: «Можно ли поверить, что найдется такой человек и притом рыцарь знатного происхождения, который, не имея уважения к великой Артенисе, лишил ее кабинет одной из его прелестей!» Действительно, г-н де Шеврез считал себя потомком Готфрида Буйонского, которого одно время относили к числу храбрейших рыцарей.

Маркиза Рамбулье по образованности и широте интересов действительно имела право называться умнейшей женщиной. Она было хотела даже научиться латыни для того только, чтобы прочесть Вергилия и других классиков в подлиннике, но болезнь помешала, и вместо латинского маркиза принялась за изучение испанского. В похвалу маркизе Рамбулье нужно сказать и то, что в эпоху, когда женщины почти не писали, — только с г-жи Севинье начинается литературная слава прекрасного пола — она писала прекрасные письма. Кроме того, обладая предобрым сердцем, маркиза самым высоким удовольствием полагала помогать бедным, посылая деньги и провизию, и делала это так, чтобы никто, даже бедные, в судьбе которых она принимала участие, не знали, чье добродетельное сердце о них печется.

«Уверяют, — говорила маркиза Рамбулье, — что помогать бедным составляет удовольствие для царей, скажу более, я думаю, что это приятно и Богу». Один из великих французских поэтов выразил эту мысль несколько иначе прекраснейшим стихом, какой когда-либо был написан:

«Qui donne aux pauvres prete a Dieu»,

То есть:

«Кто бедным помогает, тот одолжает Бога».

Г-жа Рамбулье считала дружбу одним из самых высоких чувств, и Арно д'Андильи, считавший себя знатоком по этой части, предложил ей однажды уроки в науке дружбы и для начала поинтересовался, как она ее понимает?

— Дружба есть готовность пожертвовать всеми своими выгодами и интересами для пользы своих друзей, — ответила маркиза.

— Это значит, — спросил д'Андильи, — что ради, скажем, одного из ваших друзей вы согласились бы потерпеть большой убыток?

— Не только для одного, — ответила маркиза, — и не только из моих друзей, но ради всякого честного и хорошего человека, если бы даже я его не знала.

— Если вы, сударыня, так понимаете дружбу, — подытожил д'Андильи, — то нет необходимости давать вам уроки и нет смысла учить вас тому, что вы и сами превосходно знаете.

Однажды маркиза Рамбулье продемонстрировала ярко свои правила этики. Она принимала у себя кардинала Лавалета и принцессу Конде, которым Ришелье не совсем доверял, и по сей причине прислал к маркизе отца Жозефа предложить свою дружбу и все выгоды, с которыми таковая сопряжена, если маркиза согласится давать ему отчет обо всех разговорах, которые происходят в ее доме.