Среди всех этих ужасов шотландские и английские рыцари, когда между ними воцарялось недолгое перемирие, заменяли битвы турнирами и прочими конными упражнениями, — продолжает романист-историк. — Цель этих игр заключалась не в том, чтобы биться всерьез, а в том, чтобы выяснить, кто лучше владеет оружием. Вместо того чтобы состязаться в ловкости, стремясь прыгнуть выше всех, или оспаривать приз в беге и скачках, дворяне, согласно моде тех времен, сходились в поединке, то есть, облачившись в боевые доспехи и вооружившись длинными копьями, набрасывались друг на друга до тех пор, пока один из них не оказывался выбитым из седла и сброшенным на землю. Иногда они сражались пешими, используя меч или боевой топор, и, хотя это были всего лишь игры, в которых руководствовались куртуаз-ностью, можно было видеть, как в этих никчемных схватках погибало много бойцов, словно сражались они на поле настоящей брани».

Когда граф Дерби прибыл в Лондон, он застал перемирие, по крайней мере его видимость, между двумя государствами.

Граф, доложив о своем походе королеве, приехал в Берик, где объявил, что будет устроен большой турнир, на который он пригласит всех шотландских рыцарей, кои изъявят желание сразиться.

В ту эпоху в Шотландии было немало храбрецов, что никогда не отказывались от битв и турниров.

В тот же день, когда он объявил о турнире, граф Дерби послал в Шотландию шпионов; ведь время, что шотландские рыцари проведут на турнире, они не смогут потратить на приготовление к задуманному вторжению, а он, граф Дерби, успеет предупредить Эдуарда, если оно будет предпринято.

Шпионы вернулись.

— Ваша светлость, есть полная уверенность, что это вторжение произойдет, — сообщили они графу.

— И кто будет им руководить?

— Король Давид Брюс собственной персоной.

— Кто еще командует его армией?

— Александр Рамсей, Уильям Дуглас и кавалер Лидс-дейл.

— Приедут ли эти рыцари на турнир?

— Да, ваша светлость.

Граф, вместо того чтобы предупредить Эдуарда, чье пребывание во Франции было столь выгодно для успеха его замыслов, велел известить обо всем королеву, дабы те из рыцарей короля, кто остался в Англии, были готовы отразить вторжение шотландцев, и стал ждать турнира.

Приехали участники его.

Граф принял их с почестями, подобающими их высокому положению, и, обратившись к Рамсею, спросил:

— Не будет ли вам угодно сказать, с каким оружием должны сражаться рыцари?

— С металлическими щитами, — ответил Рамсей.

— Нет, нет, — возразил граф, — слишком невелика будет честь, приобретенная в подобном поединке. Давайте лучше пользоваться легкими доспехами, которые мы надеваем в дни битвы.

— И, если вы не возражаете, в шелковых куртках, — предложил Александр Рамсей.

Решено было облачиться в легкие доспехи.

И настал день турнира.

В числе главных рыцарей, внесенных в список участников, со стороны шотландцев значились Грэхэм, Дуглас, Рамсей и Лидсдейл.

Со стороны англичан — граф Дерби и барон Талбот.

Каждый из них знал, что ему предстоит сражаться с настоящим врагом, ведь граф Дерби раскрыл им замыслы Шотландии и даже сказал Талботу:

— Барон, неужели вы удовольствуетесь вашими легкими доспехами?

— Да, — ответил барон.

— Прекрасно! Но если вы мне доверяете, то послушайте мой совет: наденьте вторые латы хотя бы на грудь.

— Почему?

— Потому что, раз мы разгадали в наших противниках серьезных врагов, они не пощадят нас; и им тоже должно быть хорошо известно, что мы им вовсе не друзья, а король Англии слишком нуждается в отважных рыцарях, чтобы я дозволил вам без повода подвергать себя опасности.

— Благодарю за совет, ваша светлость, я последую ему. Мы описываем этот турнир во всех подробностях только потому, что он был одним из самых кровавых и вместе с тем самых прекрасных турниров той эпохи.

Граф Дерби должен был сразиться с Лидсдейлом и Рам-сеем; Талбот — с Грэхэмом и другим шотландским рыцарем, чье имя до нас не дошло.

Потом должны были сойтись в поединке другие рыцари, храбрые, но менее знатные, нежели названные.

После многих незначительных поединков шевалье Лидсдейл ударил копьем в щит графа Дерби. Тот выехал из своего стана.

Лидсдейлу не пришлось дважды вступать в поединок, так как, получив ранение в правую руку, он был вынужден выйти из игры.

Граф вернулся в свой стан под ликующие крики зрителей, а сменивший его Талбот коснулся щита сэра Патрика Грэхэма, грозного турнирного бойца.

Вот тут-то Талбот почувствовал признательность графу за совет, который тот ему дал, ибо копье противника пробило его двойную кирасу и на палец вонзилось в тело.

Будь он в куртке, то неминуемо бы погиб.

Так завершился первый день турнира.

Вечером, за ужином, один английский рыцарь пожелал отомстить за поражение Талбота и бросил Грэхэму вызов завтра сразиться с ним в поединке с тремя выходами.

— Вот как! Ты хочешь помериться силами со мной? — спросил Грэхэм. — В таком случае вставай пораньше и исповедуйся в грехах, ибо вечером ты будешь держать ответ перед Богом.

Слух об этом вызове быстро распространился, и на следующий день, когда Грэхэм, уже победивший накануне, снова появился на ристалище, все взоры устремились на него: зрители сгорали от любопытства, желая узнать, выиграет ли он свое кровавое пари.

Патрик Грэхэм выехал на середину ристалища и, увидев приближавшегося к нему противника, крикнул:

— Сделали ли вы то, о чем я вам говорил, мессир?

— Так же как и вы, сэр.

— Значит, вы умрете без исповеди, а это несчастье, если человек — истинный христианин, каким, я полагаю, вы являетесь.

Произнеся эти слова, Грэхэм посмотрел вперед, крепче сжал копье и, пустив во весь опор своего коня на английского рыцаря, насквозь пронзил его копьем.

Рыцарь рухнул на землю.

Все произошло так быстро и вместе с тем так страшно, что восхищение сменилось ужасом: Грэхэм ехал назад посреди всеобщего молчания.

Рукоплескания раздались лишь тогда, когда на арене вновь появился граф Дерби.

Дамы и девицы в Сен-Жан-д'Анжели были совершенно правы, утверждая, что граф был самым красивым всадником, какого только можно было увидеть на парадном коне.

Трудно было представить себе более изящного рыцаря, чем граф, выехавший на ристалище, хотя он был бледен и кровь кипела в его жилах: он жаждал отомстить за смерть того, кого убили на его глазах.

Уильям Рамсей, родственник Александра Рамсея, о коем мы говорили ранее, принял вызов графа.

Уильям был столь же храбрый рыцарь, как и его брат.

Противники кинулись друг на друга.

Уильям целил, подобно своему предшественнику, в грудь, а граф хотел поразить противника в голову.

Оба копья сломались, оба коня поджали колени, но бойцы удержались в седлах.

Каждый взял новое копье, и поединок возобновился.

Исход второго столкновения был иным, хотя оба рыцаря по-прежнему стремились сразить друг друга.

Копье Уильяма скользнуло по латам, а копье графа, пробив шлем противника, пригвоздило шлем к черепу.

Уильям раскинул руки и упал.

Все сочли его убитым, хотя он еще дышал, но так слабо, что, когда рыцаря перенесли в его стан, первым делом послали за священником.

Уильям исповедовался, не успев снять шлема.

— Пусть Бог даст и мне исповедаться с шлемом на голове и умереть в доспехах! — сказал граф Дерби, ничем больше не занимавшийся, кроме как заботой о раненом.

Когда исповедь закончилась, Александр Рамсей положил своего брата на землю и, поставив правую ногу на голову раненого и собрав все свои силы, вырвал обломок копья из шлема и черепа.

После чего тот встал и, потирая лоб, с улыбкой сказал:

— Ладно, вот я и ожил! Турниры были закончены.

Были розданы призы (граф проявил обычную свою щедрость), и все разъехались по домам.

Граф же немедленно выехал в Кале, где застал осаду в прежнем состоянии.

— Какие новости, кузен? — спросил король после того, как обнял графа.