— Алике, вы приводите меня в ужас вашими словами о смерти. Скажите мне, что вы хотите мучить меня, но не говорите больше, что вы должны умереть.

— Через час я буду мертва, ваше величество.

— Вы? -Да.

— На помощь! — вскричал король.

— Успокойтесь, это ни к чему! Не оставляйте меня, государь, вы не успеете вернуться, как я уже умру, а мне еще надо кое-что вам сказать.

Король упал на колени.

— Боже! Господь мой! Спаси ее и прости меня! — молил он.

— Когда вы приехали, — продолжала Алике, подав королю знак подняться, — я сняла траурные одежды и надела этот праздничный наряд. Я видела, что вы едете, ибо уже много дней смотрю из окна на дорогу, ведущую к замку. И тут, потому что мною еще владели человеческие чувства, я захотела одарить вашу жизнь вечным сожалением о моей смерти. Я приняла яд, ваше величество, и сказала себе: «Я умру, проклиная его, и он будет страдать теми страданиями, что претерпела я».

— Ради всего святого, — воскликнул Эдуард, — позвольте мне спасти вас, и клянусь, что я забуду навсегда ваше имя, если надо, заточу себя в монастыре, но живите, не умирайте!

Растерянный король обливал слезами похолодевшие руки графини.

— Это ни к чему, — повторила Алике, — я должна умереть, и, кстати, времени больше не осталось. К тому же я не буду проклинать вас, государь, ведь я уже сказала, что прощаю вас. Смерть выглядит страшной лишь для тех, кого что-то страшит в загробной жизни. Но я не боюсь ничего. Я умираю, чтобы очиститься от чужого греха, и жизнь моя уйдет с земли в вечность столь же легко, как в сумерках свет сливается с темнотой. Смотрите, все улыбается вокруг нас, и уверяю вас, что никогда я не была столь спокойна, как в эту минуту. Поэтому ничего не бойтесь, ваше величество, с ненавистью я покончила. Моя душа, что вознесется к Богу, уже настолько отрешилась от земных уз, что теперь я вижу в вас не человека, меня погубившего, а друга, что поддерживает меня в мгновения смерти. Мне вас жаль, ваше величество, ибо, когда я умру, вы будете страдать и долго терзаться угрызениями совести, от которых мне хотелось бы вас избавить. Вы любили меня, ваше величество, но ваша любовь вас ослепила, заставила забыть о том, что бывает любовь, убивающая тех, на кого она обращена: так, слишком жаркое солнце убило бы наши северные цветы. В одно мгновение вы разбили две жизни, такие счастливые, что можно было бы подумать, будто Бог создал их с сожалением, считая несправедливым одарить огромным счастьем лишь два создания, тогда как много других Божьих существ страдает. Вы ошиблись, ваше величество, вот в чем дело. Но все-таки я могла бы вас полюбить. Вы молоды, благородны и могущественны, и могло бы случиться так, что вас я встретила бы раньше, чем графа. Почему Бог этого не сделал? Возможно, потому, что хотел дополнить мою жизнь мученичеством, и потому, что призвал вас к более славной судьбе.

Алике говорила таким нежным и таким трогательным голосом, что Эдуард, запрокинув голову и прикрыв рукою глаза, плакал навзрыд.

— Будьте мужественны, ваше величество, — немного помолчав, сказала Алике. — Смотрите, в какой чудесный день Бог призывает меня к себе. Мне даже не придется страдать, видя, как это дивное солнце погаснет за холмом; чьи глаза сомкнутся прежде, чем оно закатится, и я буду жить в краю, где нет теней и ночей. А вы, ваше величество, отправитесь одерживать новые победы; вы, конечно, присоедините к Англии новое королевство и прикажете убить еще несколько тысяч людей. История отведет вам много места на своих страницах, ваше величество, и, наверное, мое имя перейдет в потомство, озаренное отблеском любви, которую вы испытывали ко мне; тогда люди будут удивляться, что такая скромная женщина умерла, но не приняла любви великого завоевателя. Странная вещь жизнь, когда смотришь на нее с той точки, откуда теперь смотрю на нее я! Скажите мне, ваше величество, вы действительно любили меня? — спросила Алике, устремив на короля исполненный нежности взгляд.

— Неужели вы сомневаетесь в этом? — рыдая, ответил Эдуард.

— И вы сделали бы ради меня все, что сейчас мне обещали?

— Все, клянусь вам.

— Какая слава ждет меня в будущем! — воскликнула графиня. — Но почему же случилось так, что я не полюбила вас?

XVI

— Я должна позвать священника, потому что смерть приближается, — продолжала графиня, — но предпочитаю, чтобы только вы, ваше величество, выслушали мою исповедь. Священник не сможет сказать больше того, о чем в эти мгновения говорит мне Бог, а я не смогу сказать священнику ничего другого, кроме того, что можете услышать вы. Неужели Богу, чтобы поверить в наше раскаяние, необходимо, чтобы мы вверяли это раскаяние в руки одного из его служителей? Или же исповедь — это лишь приготовление к смирению перед ним?

— Если бы вы знали, Алике, какую боль причиняет мне ваше спокойствие! — возразил король. — Я предпочел бы ваш гнев и ваше проклятие. Когда я думаю, что из-за моей роковой любви гибнет ваша счастливая жизнь, я спрашиваю себя, не следует ли мне разбить голову о стену или, по крайней мере, доставить себе радость не видеть вашей смерти, уйдя из жизни раньше вас.

— Нет, ваше величество, живите, ваша смерть будет преступлением, ибо слишком много судеб и интересов зависят от вашей жизни; вам не дано посягнуть на свою жизнь, а меня больше ничто не удерживает на земле. Буду я жива или умру, всем это безразлично, поэтому столь спокойны последние мои минуты. Настал час возвращать взятое, ваше величество, и я должна вернуть вам одну вещь, которую вы дали мне и которую вы сохраните в память обо мне.

Алике подошла к столу, где стояла золотая, пышно украшенная шкатулка; она открыла ее и достала оттуда разные украшения.

— Драгоценности, украшения — жалкие безделушки бренного мира, о как я презираю вас сейчас, вас, что я так обожала, когда вы делали меня красивой ради того, кого я любила!

И Алике стала беспорядочно выбрасывать на стол из коробочек жемчуга и бриллианты; она что-то искала в шкатулке и, наконец, нашла. Показывая королю перстень с изумрудами, она спросила:

— Вы помните этот перстень, ваше величество?

— Да, — ответил король, погруженный в свои мысли.

— А того, кому вы его дали?

Король утвердительно кивнул головой, ибо волнение, вызванное этим воспоминанием, мешало ему говорить.

— Бедный Уильям! — прошептала графиня. — Он тоже меня любил, но теперь спит в могиле. Его последними словами был совет. Он предчувствовал, ваше величество, что ваша любовь принесет мне горе, и предупреждал, чтобы я опасалась вас. Никогда у мужчины не было более чистых помыслов о любви, нежели у него; никогда мужчина не страдал больше, чем он, при мысли, что, умирая, он лишает поддержки ту, кого защищал до последнего дня. Он любил меня так, что я стыдилась своего счастья, когда он был рядом со мной. Меня, ваше величество, любили трое мужчин: Уильям, граф и вы; двоим из них я уже принесла несчастье. Уильям умер, и кто знает, что стало с графом? Возьмите перстень, ваше величество, и да будет Богу угодно, чтобы он стал вашим талисманом! Ну а теперь, — еле слышно сказала Алике, слабевшая с каждой минутой, — я пойду в молельню, чтобы немного побеседовать о прошлом с Богом, потом на моем ложе буду ждать прихода смерти. Тогда, ваше величество, если вид умирающей не слишком испугает вас, вы сможете войти ко мне в комнату, чтобы увидеть меня в последний раз.

С этими словами графиня, шатаясь, открыла дверь в молельню и ушла.

Король, оставшись один, опустился на колени и долго молился.

Едва он поднялся, как вошла камеристка графини и сказала, что госпожа ждет его в своей комнате.

Алике, одетая в белое, покоилась на своей постели, откуда сквозь открытое окно она могла видеть пейзаж, которым несколько минут назад любовалась вместе с королем.

— Прощайте, ваше величество, — сказала она, — наступает смерть, и я тяжко страдаю.

Лицо графини, действительно, исказили первые судороги агонии.