Вместе с Юрием Долгоруким, т. е. в начале XII в., водворились в Суздальской земле и бояре, старшая дружина. Это был другой, старый и руководящий класс местного общества; вместе с богатым купечеством Ростова и Суздаля он и вступил в борьбу с пригородами. Последние, напротив, населены были преимущественно недавними колонистами, которые приходили из южной Руси. Эти переселенцы выходили большей частью из низших классов южнорусского населения, городского и сельского.

Являясь в Суздальскую землю, пришельцы встретились здесь с туземным финским населением, которое также составляло низший класс местного общества. Таким образом, колонизация давала решительный перевес низшим классам, городскому и сельскому простонародью, в составе суздальского общества: недаром в старинной богатырской былине, сохранившей отзвуки дружинных, аристократических понятий и отношений Киевской Руси, обыватели Ростовско-Залесской земли зовутся "мужиками-залешанами", а главным богатырем окско-волжской страны является Илья Муромец - "крестьянский сын". Этот перевес нарушил на верхневолжском севере то равновесие социальных стихий, на котором держался общественный порядок в старых областях южной Руси. Этот порядок, как мы знаем, носил аристократический отпечаток: высшие классы там политически преобладали и давили низшее население.

Внешняя торговля поддерживала общественное значение торгово-промышленной знати; постоянная внешняя и внутренняя борьба укрепляла политическое положение знати военно-служилой, княжеской дружины. На севере иссякали источники, питавшие силу того и другого класса. Притом переселенческая передвижка разрывала предание, освобождала переселенцев от привычек и связей, сдерживавших общественные отношения на старых насиженных местах. Самая нелюбовь южан к северянам, так резко проявившаяся уже в XII в., первоначально имела, по-видимому, не племенную или областную, а социальную основу: она развилась из досады южнорусских горожан и дружинников на смердов и холопов, вырывавшихся из их рук и уходивших на север; те платили, разумеется. соответственными чувствами боярам и "лепшим" людям, как южным, так и своим залесским. Таким образом. политическое преобладание верхних классов в Ростовской земле теряло свои материальные и нравственные опоры и при усиленном притоке смердьей, мужицкой колонизации, изменившей прежние отношения и условия местной жизни. должно было вызвать антагонизм и столкновение между низом и верхом здешнего общества. Этот антагонизм и был скрытой пружиной описанной усобицы между братьями и племянниками Андрея. Низшие классы местною общества, только что начавшие складываться путем слияния русских колонистов с финскими туземцами, вызванные к действию княжеской распрей, восстали против высших, против давнишних и привычных руководителей этого общества и доставили торжество над ними князьям, за которых стояли. Значит, это была не простая княжеская усобица, а социальная борьба. Таким образом, и этот внутренний переворот в Суздальской земле, уронивший обе местные аристократии, подобно перемене в ее внешнем положении, выделению из очередного порядка, тесно связан с той же колонизацией.

ЛЕТОПИСЕЦ ОБ УСОБИЦЕ. Как на борьбу разновременных слоев местного общества смотрели на ход и значение описанных событий и современные наблюдатели, люди Суздальской земли. Описанная княжеская усобица рассказана современным летописцем, жителем города Владимира, следовательно, сторонником дядей и пригородов. Он приписывает успех города Владимира в борьбе чудодейственной помощи божьей матери, чудотворная икона которой стояла во владимирском соборе.

Рассказав о первом торжестве дядей над племянниками и о возвращении Михаила во Владимир, этот летописец, превращаясь в публициста, сопровождает свой рассказ такими любопытными размышлениями: "И была радость большая в городе Владимире, когда он опять увидел у себя великого князя всей Ростовской земли. Подивимся чуду новому, великому и преславному божией матери, как заступила она свой город от великих бед и как граждан своих укрепляет: не вложил им бог страха, не побоялись они двоих князей с их боярами, не посмотрели на их угрозы, положивши всю надежду на святую богородицу и на свою правду. Новгородцы, смольняне, киевляне, полочане и все власти (волостные и старшие города) на веча как на думу сходятся, и на чем старшие положат, на том и пригороды станут. А здесь старшие города Ростов и Суздаль и все бояре захотели свою правду поставить, а не хотели исполнить правды божией, говорили: "Как нам любо, так и сделаем, Владимир наш пригород". Воспротивились они богу и святой богородице и правде божией, послушались злых людей-смутьянов, не хотевших нам добра из зависти к сему городу и к живущим в нем. Не сумели ростовцы и суздальцы правды божией исправить, думали, что если они старшие, так и могут делать все по-своему; но люди новые, мизинные (маленькие, или младшие) владимирские уразумели, где правда, стали за нее крепко держаться и сказали себе: "Либо Михалка-князя себе добудем, либо головы свои положим за святую богородицу и за Михалка-князя". И вот утешил их бог и святая богородица: прославлены стали владимирцы по всей земле за их правду, богови им помогающу". Значит, и современный наблюдатель видел в описанной усобице не столько княжескую распрю, сколько борьбу местных общественных элементов, восстание "новых маленьких людей" на высшие классы, на старых привычных руководителей местного общества, каковы были обе аристократии, служилая и промышленная. Итак, одним из последствий русской колонизации Суздальской земли было торжество общественного низа над верхами местного общества. Можно предвидеть, что общество в Суздальской земле вследствие такого исхода пережитой им социальной борьбы будет развиваться в более демократическом направлении сравнительно с общественным строем областей старой Киевской Руси и это направление будет благоприятнее для княжеской власти, так упавшей на юге вследствие усобиц и зависимости князей от старших вечевых городов. Такой поворот выразительно сказался уже во время описанной суздальской усобицы. По смерти старшего дяди, Михаила, владимирцы тотчас присягнули младшему, Всеволоду, и не только ему, но и его детям, значит, установили у себя наследственность княжеской власти в нисходящей линии вопреки очередному порядку и выросшему из него притязанию старших городов выбирать между князьями-совместниками.