— Завтра вы обо всем ей расскажете, и она порадуется вместе с вами.

Желая как можно скорее добраться до Вири-сюр-Орж,

Жюстен предложил нанять экипаж. На это Сальватор заметил, что Мину можно будет увидеть не раньше одиннадцати часов, а то и полуночи, и, следовательно, незачем приезжать в Жювизи за три-четыре часа до назначенного времени. Кстати, новое появление Сальватора в Кур-де-Франс могло вызвать подозрения.

Жюстен согласился с замечанием друга. Было решено, что они не только отправятся пешком, но так рассчитают время, чтобы быть в парке не раньше одиннадцати часов.

Выйдя в поле, путники нарушили молчание, которое они хранили, шагая по парижским улицам. Сдерживаемые до тех пор речи потекли свободно и легко. Похоже, сокровенным мыслям, как и растениям, нужен простор.

Сальватор продолжил разговор, начатый в комнате учителя: он во всех подробностях рассказал Жюстену о движении карбонариев, изложил принцип организации тайного общества, его цель, рассказал о франкмасонстве, берущем начало в храме царя Соломона за тысячу лет до Христа: сначала это был ручеек, потом поток, речка, потом большая река, море и наконец океан!

Жюстен слушал из уст Сальватора, человека такого возраста и положения, всеобъемлющую и в то же время краткую историю человеческого общества с благоговением, будто внимая пророку.

Сальватор обладал редкой способностью к обобщению; за короткое время и в нескольких словах он охарактеризовал, разложил и снова собрал воедино историю нравственного состояния общества, как Кювье проанализировал бы физическое его развитие.

Теория Сальватора была проста: глубокая любовь ко всем людям без различия каст и рас, полное уничтожение границ для объединения рода человеческого в единую семью по слову Христа, которое, дав свободу и равенство, должно было одновременно даровать и братство.

В его понимании все люди были детьми одного отца и одной матери, все были братьями и, стало быть, все были свободны. Значит, рабство, под какой бы личиной оно ни скрывалось, представлялось ему чудовищем, и он хотел его уничтожения как первопричины зла. В Сальваторе было что-то от благородных и верных рыцарей, уходивших когда-то сражаться в Палестину. Он охотно отдал бы, как они, жизнь за торжество своей веры; он говорил о будущем наций с тем же подъемом и тем же возвышенным языком, которые были, казалось, привилегией аббата Доминика.

Два молодых человека — один из которых, сам того не подозревая, оказал на жизнь другого огромное влияние, — два молодых человека, священник и комиссионер, были более чем похожи: они питали одинаковую любовь к человечеству, оба проповедовали всеобщее братство, имели одну цель, к которой стремились, правда, разными путями и с противоположных сторон.

Аббат Доминик шел от Бога, он как бы снисходил от Бога к человечеству; Сальватор искал тайну Христа в человечестве и поднимался от человека к Богу. Человечество для аббата Доминика представляло собой творение Божье; для Сальватора Бог был творением человека; по мнению аббата Доминика, человечество имело право на существование, лишь поскольку оно создано, поддерживается, направляется высшей силой; Сальватор полагал, что общество не имеет смысла, если оно не свободно, если оно само не является направляющей силой.

Словом, между их теориями существовала та же разница, что в политике — между аристократией и демократией, между монархией и республикой; однако, повторяем, отталкиваясь от противоположных принципов, оба стремились к одной цели — к независимости человека и всеобщему братству.

Для Жюстена, бедного мученика, с детства боровшегося с нуждой и не имевшего времени заглянуть в бездну социальных абстракций, теория Сальватора явилась настоящим открытием: он был ослеплен, у него закружилась голова. Это открытие рассыпало вокруг него тысячи искр, как вокруг очага, в котором раздувают вот-вот готовое погаснуть пламя. Его душа, дремавшая в объятиях смирения, этой небесной няньки, которая вот уже восемнадцать столетий усыпляет человечество, вздрогнула и неожиданно проснулась, услышав призывы к братству и независимости; после двухчасовой беседы Жюстен почувствовал себя выросшим духовно на десять локтей.

Когда увлечешься разговором или окажешься во власти какой-нибудь идеи, — ускоряешь свой шаг, сам того не замечая. Друзья прибыли в Кур-де-Франс к девяти часам вечера.

Оставалось скоротать два часа.

Сальватор вспомнил о рыбацкой хижине, где он ужинал семью годами раньше, когда нашел Брезиля. Молодые люди вышли на берег реки; Сальватор узнал хижину и вошел, попросив бутылку вина и матлот; друзьям был оказан теплый прием.

Глаза Жюстена не отрывались от настенных часов с кукушкой: он считал минуты. Если бы не постукивание маятника, не оставлявшее ни малейшего сомнения в том, что часы идут, Жюстен мог бы поклясться, что стрелки стоят на месте.

Но вот пробило десять, затем и одиннадцать часов. Видя нетерпение спутника, Сальватор сжалился над ним.

— Идемте! — сказал он.

Жюстен облегченно вздохнул, метнулся за шляпой и одним прыжком очутился за дверью.

Сальватор, улыбаясь, вышел следом: ведь именно ему предстояло показывать дорогу.

Он пошел вперед по направлению к замку Вири: они миновали мост Годо, липовую аллею и подошли к решетке парка.

— Здесь? — тихо спросил Жюстен. Сальватор кивнул и прижал палец к губам.

Они двинулись вдоль ограды легко и беззвучно, словно тени. Сальватор остановился в том месте, где накануне перелез через стену.

— Здесь! — шепнул он.

Жюстен примерился взглядом к высоте. Не столь привычный к гимнастическим упражнениям, как его спутник, учитель размышлял, как преодолеть препятствие.

Сальватор прислонился к стене и подставил Жюстену руки в качестве первой ступеньки.

— Неужели мы будем перелезать через эту стену? — спросил Жюстен.

— Ничего не бойтесь, мы никого не встретим, — успокоил его Сальватор.

— Я беспокоюсь не за себя, а за вас.

Сальватор ответил непередаваемым движением плеч.

— Лезьте! — приказал он.

Жюстен поставил ногу на сплетенные руки Сальватора, потом на его плечо и занес ногу над забором.

— А вы? — спросил он.

— Прыгайте по ту сторону, а обо мне не тревожьтесь. Жюстен безропотно повиновался.

Если бы Сальватор велел ему прыгнуть не на землю, а в огонь, Жюстен послушно исполнил бы и это приказание.

Он спрыгнул; Сальватор услышал глухой удар о землю.

Затем он сам легко подпрыгнул, повис на руках и через секунду уже был в парке рядом с Жюстеном.

Необходимо было осмотреться, чтобы не блуждать по всему парку, как накануне, когда Сальватор шел за Роланом.

Сальватор остановился на мгновение, напряг память и уверенно пошел вперед.

Через пять минут он снова остановился, осмотрелся и взял немного левее.

— Мы пришли! — сказал он. — Вот то дерево. А про себя прибавил:» И могила!»

Они вошли в чащу и стали ждать.

Спустя несколько секунд Сальватор положил руку другу на плечо и сказал:

— Тише! Слышите? Это шуршит шелк.

— Она?! — затрепетав всем телом, прошептал Жюстен.

— По всей вероятности, да. Однако разрешите мне показаться ей первым. Вы же понимаете, какое действие может произвести ваше появление на бедную девочку… Она приближается, она одна. Спрячьтесь и выходите, только когда я вам скажу. Вот она!

Это была Мина.

Она была в самом деле одна.

— Боже мой! — пробормотал Жюстен. Он подался вперед.

— Вы хотите ее убить? — удерживая его, проговорил Сальватор.

Движение в зарослях привлекло внимание Мины.

Она застыла на месте и с беспокойством посмотрела в ту сторону, где прятались друзья, готовая убежать, словно спугнутая газель.

— Это я, мадемуазель, — промолвил Сальватор. — Ничего не бойтесь.

Раскинув ветви, он показался Мине.

— Ах, это вы! — отвечала Мина. — Как я рада вас видеть, друг мой!

— Я тоже, тем более что у меня для вас добрые вести.

— От Жюстена?