— Ну, что случилось? — спросила она.

— Говорят тебе, иди сюда! — сказал Гийом.

— Ну почему меня нужно обязательно беспокоить в тот момент, когда я замешиваю тесто! — начала было старушка, но, заметив гостя, воскликнула: — Боже мой! Господин аббат Грегуар! К вашим услугам, господин аббат! Я не знала, что вы здесь, иначе не пришлось бы меня звать.

— Хм! — сказал Гийом аббату. — Вы слышите? Ну, теперь ее понесло!

— Как вы себя чувствуете? — продолжала матушка Ватрен, — а как поживает ваша племянница, мадемуазель Александрина? Вы знаете, что сегодня в доме большая радость по случаю воз вращения Катрин?

— Так, так, так! Вы мне поможете обуздать ее, мсье аббат? Я могу рассчитывать, что не буду одинок в достижении цели?

— Зачем же ты позвал меня, если мешаешь выражать мое почтение господину аббату и не даешь спросить о его делах? — спросила Марианна с недовольным выражением, сохранившимся у нее с того момента, когда он в первый раз отослал ее на кухню.

— Я тебя позвал, чтобы ты доставила мне удовольствие! — Какое?

— Я хочу, чтобы ты в двух словах выразила свое мнение по одному важному делу. Бернар хочет жениться.

— Бернар хочет жениться? И на ком?

— На своей кузине.

— На Катрин?

— Да, на Катрин. Ну, что ты скажешь? Говори скорее!

— Катрин, — ответила матушка Ватрен, — это прекрасная дочь, замечательная девушка…

— Ну и что дальше? Продолжай!

— Это не сможет нас опозорить и…

— Дальше! Дальше!

— Но только у нее ничего нет!

— Ничего? Совершенно ничего!

— Жена, не нужно ставить несколько каких-то жалких экю выше счастья этих бедных детей!

— Но без денег очень плохо живут, старик!

— А без любви живут еще хуже! — Да, это правда, — прошептала Марианна.

— Разве когда мы поженились, — спросил Гийом, — у нас было много денег? Мы были бедны как церковные мыши, да и сейчас мы не так уж богаты… Что бы ты сказала, если бы наши родители захотели разлучить нас под тем предлогом, что нам не хватает каких-то нескольких сотен экю для ведения домашнего хозяйства?

— Да, все это прекрасно, — ответила матушка Ватрен, — но главное препятствие вовсе не в этом!

Она произнесла эти слова с таким выражением, что Гийом вынужден был понять, что он глубоко заблуждался, если бы считал, что дело закончено, и что его ждет довольно стойкое неожиданное сопротивление.

— Ну, — сказал Гийом, со своей стороны, приготовившись к наступлению, — и в чем же заключается это препятствие?

— О, ты меня прекрасно понимаешь! — сказала Марианна.

— Все равно скажи, как будто я этого не понимаю!

— Гийом, Гийом, — сказала старушка, — мы не можем позволить осуществиться этому браку, мы не можем взять этот грех на свою душу!

— А почему?

— Боже мой! Да потому, что Катрин — еретичка!

— Ах, жена, жена, — воскликнул Гийом, топнув ногой, — я ни когда не думал, что это может служить камнем преткновения, я не мог даже и предположить!

— Что ты хочешь, старик! Такой я была двадцать лет назад, такой я осталась и сейчас. Я сопротивлялась, как могла, браку ее бедной матери с Фридрихом Блюмом. К несчастью, это была твоя сестра, она была свободна и не нуждалась в моем согласии. Но все-таки я ей сказала: «Роза, запомни мои слова: брак с еретиком к добру не приведет!» Она меня не послушала и вышла замуж, и мое предостережение сбылось! Отец был убит, мать умерла, и бедная девочка осталась сиротой!

— И ты ее за это упрекаешь?

— Нет, но я ее упрекаю за то, что она — еретичка!

— О, несчастная, — воскликнул дядюшка Гийом, — да знаешь ли ты, что такое еретичка?!

— Это то создание, которое будет проклято!

— Даже если она добродетельна?

— Даже если она добродетельна!

— Даже если она хорошая мать, верная жена, послушная дочь?

— Даже если это так!

— Даже если у нее есть все эти достоинства?

— Все достоинства — ничто, если она еретичка! — Тысяча проклятий! — воскликнул Гийом.

— Ругайся, если хочешь, — сказала Марианна, — но это ничего не изменит!

— Да, ты права, я больше в это не вмешиваюсь!

И, повернувшись к достойному священнику, который слушал этот спор, не произнося ни слова, сказал:

— Вы все слышали, господин аббат, теперь ваша очередь!

И он бросился вон из комнаты, как человек, которому не хватает свежего воздуха. — О, женщины, женщины, — воскликнул он, — поистине вы созданы для наказания рода человеческого!

Но она ничего не слушала и качала головой, повторяя:

— Нет, я считаю, что это невозможно! Бернар никогда не женится на еретичке! Все, что угодно, но только не это! Нет, нет, этого не может быть!

Глава III. Отец и сын

Тогда дядюшка Гийом вышел, аббат Грегуар и мадам Ватрен остались стоять напротив друг друга.

Естественно, аббат согласился принять на себя ту миссию, которую возложил на него главный лесничий, вынужденный покинуть поле боя не потому, что он считал себя побежденным, а потому, что боялся достигать своей цели средствами, которые ему было стыдно использовать. К несчастью, за те тридцать лет, в течение которых аббат Грегуар был исповедником Марианны, он хорошо изучил ее, знал, что главным недостатком матушки Ватрен было упрямство, и не питал больших надежд победить там, где Гийом потерпел неудачу.

Таким образом, несмотря на уверенный вид, аббат внутренне имел некоторые сомнения, приступая к исполнению своей миссии.

— Дорогая мадам Ватрен, — сказал он, — кроме разницы в религии, есть ли у вас другие возражения против этого брака?

— У меня, господин аббат? — переспросила старушка, — никаких! Но мне кажется, что этого достаточно!

— Честно говоря, матушка Ватрен, мне кажется, что вместо того, чтобы говорить «нет», вы должны согласиться!

— О, господин аббат, — воскликнула Марианна, поднимая глаза к небу, — и это вы меня склоняете к тому, чтобы я дала согласие на подобный брак?!

— Да, именно я.

— В таком случае я вынуждена сказать вам, что ваш долг — возражать против него!

— Мой долг, дорогая мадам Ватрен, заключается в том, чтобы давать тем, кого я встречу во время моего короткого земного пути, как можно больше счастья, в особенности тем, кто к нему стремится.

— Этот брак погубит душу моего сына: я отказываюсь!

— Ну, ну, будьте благоразумны, дорогая мадам Ватрен, — продолжал настаивать аббат, — разве Катрин, хотя она и протестантка, не любила и не уважала вас, как родную мать?

— О! В этом смысле я ничего не могу возразить! Всегда, надо отдать ей справедливость!

—  — Разве она не почтительна, не добра, не благодарна?

— Нет, напротив!

— Она ведь набожна, искренна, скромна?

— Да.

— В таком случае, дорогая мадам Ватрен, ваша совесть может быть совершенно спокойна: религия, научившая Катрин всем этим добродетелям, не может погубить душу вашего сына!

— Нет, нет, господин аббат, нет, это невозможно! — повторила Марианна, упорствуя в своем упрямстве.

— Я вас прошу! — сказал аббат.

— Нет!

— Я вас умоляю!

— Нет, нет, нет!

Аббат возвел глаза к небу.

— О, милосердный Боже, — прошептал он, — тебе достаточно одного взгляда, чтобы понять, что делается в сердцах человеческих! Ты видишь, в каком заблуждении находится эта мать, принимающая свое ослепление за набожность! Господи, просвети ее!

Но добрая женщина продолжала делать отрицательные знаки. В этот момент Гийом, который, несомненно, подслушивал у дверей, вошел в комнату.

— Ну что, господин аббат, — спросил он, бросив на жену быстрый взгляд, — стала ли она благоразумнее?

— Я надеюсь, мадам Ватрен подумает, — ответил он.

— А! — воскликнул Гийом, сжимая кулаки.

— Старушка заметила этот жест, но невозмутимо продолжала стоять на своем.

— Делай, что хочешь, — сказала она, — я знаю, что ты — хозяин, но если ты их поженишь, это будет против моей воли!

— Тысяча чертей! Вы слышите, господин аббат? — спросил Ватрен.