Гильотен и Марат поздоровались как старые знакомые; доктор Луи и Марат приветствовали друг друга как незнакомые люди.

— Осмотрим рану, — предложил Гильотен.

— Дайте мне ваш зонд, сударь, — попросил Марата доктор Луи.

Дрожь пробежала по жилам молодого человека при мысли, что врачи повторят процедуру, заставившую его вытерпеть тяжкую муку, и что на этот раз ее будет пытаться выполнить дрожащая рука старика.

— Это ни к чему, — живо возразил Марат. — Я зондировал рану и могу предоставить вам любые сведения о состоянии раны и траектории пули.

— Тогда пройдем в соседнюю комнату, — предложил доктор Луи.

— Зачем, господа? — спросил Кристиан. — Чтобы я не слышал, о чем вы будете говорить?

— Чтобы напрасно не пугать вас, сударь, теми словами, которые в вашем воображении, быть может, приобретут значение, какое им не свойственно.

— Это не важно, господа, — возразил Кристиан, — я хочу, чтобы консилиум проходил в моем присутствии.

— Он прав, — поддержал его Марат, — мне тоже хотелось бы этого.

— Хорошо, — согласился доктор Луи и спросил по-латыни:

— В каком состоянии рана?

Марат с бледной улыбкой ответил ему на том же языке.

— Господа, я поляк, — вмешался Кристиан, — и латынь почти мой родной язык; если вы не желаете, чтобы я слышал ваши рассуждения, вам придется говорить на другом языке. Только предупреждаю вас, что я говорю почти на всех языках, какими вы можете владеть.

— Давайте говорить по-французски, — предложил Гильотен. — Кстати, молодой человек мне кажется искренним и решительным. Ну, что же, собрат, начинайте, — повернулся он к Марату, — мы вас слушаем.

Однако при словах «я поляк» Марат так странно разволновался, что едва мог связно излагать свои мысли.

Он вытер со лба пот, с каким-то необъяснимым выражением страха на лице посмотрел на молодого человека и, встряхнув головой так, будто хотел отогнать от себя какую-то мысль, невольно захватившую его, начал:

— Господа, как видите, пуля вошла в верхнюю часть бедра; она попала прямо в кость, но, раздробив ее, несколько утратила убойную силу; поскольку пуля поразила бедро с наружной стороны, она слегка отклонилась и застряла между костью и мышцами. Ее прощупывает зонд.

— Это серьезно! — прошептал доктор Луи.

— Крайне серьезно! — подтвердил Гильотен.

— Да, очень! — согласился с ним Марат.

— Осколки кости обнаружены? — спросил Гильотен.

— Да, — ответил Марат. — Зондом я извлек два из них.

— Это крайне серьезно! — повторил доктор Луи.

— Кстати, кровотечения нет, — сказал Марат. — Значит, насколько можно судить, крупные кровеносные сосуды не задеты. Что касается бедренной артерии, то она из-за своего расположения оказалась недосягаема, так как пуля прошла через бедро наискосок.

— Если кость перебита… — начал доктор Луи, посмотрев на своего коллегу.

— Не остается иного выхода, кроме ампутации, — закончил Гильотен. Марат побледнел.

— Простите, доктор, но все-таки надо еще подумать, — сказал он. — Для простого перелома это страшное решение!

— Я считаю ампутацию неотложной, — повторил доктор Луи.

— Но почему? — спросил Марат. — Я слушаю вас с почтением, с каким обязан относиться к автору прекрасного «Курса огнестрельных ранений».

— Вы спрашиваете почему? Во-первых, потому, что через несколько дней начнется сильное воспаление и оно вызовет чрезмерное натяжение мышечных тканей, которое приведет к уплотнению краев раны; пациент молод, силен: рассечение уплотнений не сможет остановить закупорки сосудов, отсюда — гангрена! Во-вторых, при сильном воспалении осколки кости будут сжаты и начнут раздражать нервные окончания, что вызовет невыносимые боли, а те, вероятно, приведут к столбняку; поэтому ногу мы не сохраним, а больного погубим. Наконец, в-третьих, допуская, что, если мы избегнем гангрены и столбняка, больной подвергнется опасности нагноения, которое ослабит его в высшей степени, и если именно в этот момент вы будете вынуждены ампутировать бедро, больной умрет при операции!

— Я не отрицаю ничего из сказанного вами, — сказал Марат, — но это еще не кажется мне достаточным основанием, чтобы ампутировать конечность; вы все представили в наихудшем свете, доктор, и довели до крайних выводов; сам я от этой раны жду лучшего.

— Но каким образом вы, тем не менее, намерены бороться с воспалением? Будете очищать рану?

— Нет, ведь очищать рану означает добавить к старой новую, и это приведет к тому, что воспаление усилится, а не уменьшится.

— Джон Белл полагает, что рану всегда необходимо очищать, — заметил доктор Луи.

— Но Хантер придерживается другого мнения, — возразил Марат.

— Посмотрим, какими средствами вы хотите победить общее воспаление у больного, который, я повторяю, молод и силен.

— Поскольку он молод и крепок, мы сделаем ему кровопускание, — пояснил Марат.

— При общем воспалении это полезно, но останется воспаление локальное.

— Мы сделаем ему тепловой дренаж, если мне будет позволено так выразиться.

— Вы хотите сказать, что будете лечить его холодной водой?

— Это средство не раз приводило меня к успеху.

— Но как быть с осколками кости?

— О них можно не заботиться: по мере того как они будут обнаруживаться, мы будем удалять их всякий раз, когда, разумеется, сможем это сделать, не подвергая больного опасности.

— Ну, а пуля? Как быть с пулей? — настаивал доктор Луи.

— Ее, разумеется, необходимо извлечь, — заметил Гильотен.

— Пуля выйдет сама.

— Почему же?

— Гной вытолкнет ее наружу.

— Но вам хорошо известно, что нельзя оставлять в ране инородное тело.

— Инородное тело, особенно если оно состоит из свинца, не обязательно ведет к смертельному исходу.

— Откуда вы это взяли? — воскликнул доктор Луи.

— Сейчас скажу, — ответил Марат. — Вот что однажды случилось со мной в Польше, где я охотился… Охотником я всегда был посредственным; кстати, охота — удовольствие жестокое, а я по натуре гуманист.

Оба врача поклонились.

— Итак, в тот день, будучи на охоте, я принял собаку за волка и всадил ей три крупные дробины: одна из них застряла в поясничных мышцах, вторая вошла в плечевую кость, третья перебила ребро. Третью дробину я смог извлечь; вторая через десять дней сама вышла из раны; третья осталась в теле, но никаких неприятностей собаке не причинила. Спрашивается, почему бы природе, которая одинаково влияет на всех животных, не сделать для человека то, что она сделала для собаки?

Доктор Луи ненадолго задумался.

— Будьте осторожны, сударь! — вдруг воскликнул он. — То, что вы нам здесь рассказали, только личное наблюдение; это примечательный, любопытный факт, но наука не опирается на исключения из правил. Мое мнение заключается в том, что вы рискуете жизнью раненого, применяя теорию, которая противоречит всей хирургической практике, начиная с Амбруаза Паре и кончая Жаном Луи Пти.

Марат поклонился с твердой уверенностью в своей правоте.

Однако доктор Луи продолжал настаивать на своем.

— Я беру ответственность на себя, — объявил Марат.

— Подумайте над тем, что я вам сказал, сударь, — возразил доктор Луи. — Ведь хирургия совсем недавно встала на ноги; хирургам — еще вчера это были цирюльники со своими подручными — необходимо, чтобы нашу профессию уважали, а возможность заставить ее уважать сводится к тому, чтобы напрасно не рисковать, бережно относиться к жизни людей, наконец, излечивать их.

— Сударь, я признаю правоту ваших слов, искренность вашего убеждения, — ответил Марат, — но вы питаете слишком большую почтительность к авторитетам и профессорским мантиям, я же выше опыта ставлю совесть.

— Но если человек умрет, что будет с вашей совестью, которая поступится всеми научными традициями и пойдет наперекор взглядам всех людей, чей опыт имеет силу закона?

— На мой взгляд, существуют два закона, главенствующие над законом опыта, — пояснил Марат. — Это закон человечности и закон прогресса. Короче говоря, предназначение хирургии не только в том, чтобы делать удачные операции. Ведь каково значение слова «хирургия»? «Помощь руки». Поэтому пусть рука будет помощью, а скальпель — лекарством. Я не скрываю от себя дерзости моего решения, но беру на себя ответственность за него. О, извините меня, доктор, но уродство моих глаз возмещает их доброта; так вот, я уже сейчас провижу день, когда хирургия достигнет большого прогресса; хирургия, которая режет, представляет собой только искусство, хирургия, которая лечит, — науку.