— О Боже, что с вами случилось? — испугалась Инженю.

— Случилось то, что я получил пулю в бедро и едва не погиб! Пройди она футом выше, я был бы вполне счастлив, ибо она попала бы в грудь и я был бы мертв.

— Как? — вскричала она. — Значит, тот молодой раненый паж, о ком писали в газетах…

— Был я, мадемуазель.

— Ох! Мой отец скрыл это от меня! Он не только утаил это, но еще уверял меня в обратном!

— Однако он прекрасно знал о моем ранении, ведь он видел, как я упал, — сказал Кристиан. — Мой последний взгляд перед тем, как я потерял сознание, умолял его: ибо я, падая, видел вашего отца и едва не сказал ему: «Заверьте Инженю, что я умираю с любовью к ней!»

— О Боже! — вздохнула Инженю.

— Ведь в тот миг я верил, что ранен очень серьезно и могу умереть, — прибавил Кристиан.

И сказав эти слова, он отвернулся, чтобы скрыть от Инженю слезы, навернувшиеся на глаза.

— Но тогда почему вы, придя в себя, не написали мне? — спросила Инженю. — Почему вы не нашли возможности известить меня о вашем здоровье?

— Прежде всего потому, что я не смел после объяснения между вашим отцом и мною никому доверить нашу тайну, — ответил Кристиан, — но также потому, что целую неделю я не мог говорить, а месяц не мог писать. Но едва у меня появилась возможность писать, я сделал это.

— Я не получила письма, — со вздохом сказала Инженю, с сомнением покачав головой.

— Знаю, — ответил Кристиан, — ведь оба письма, которые я вам написал, у меня.

И он, вытащив письма из кармана шелкового жилета, протянул их девушке.

Инженю вопросительно посмотрела на Кристиана.

— Я не рискнул отправить их по почте, не рискнул послать с рассыльным, не посмел доверить другу. Я боялся, что они попадут в руки вашего отца или скомпрометируют вас в глазах постороннего человека. Вы сами понимаете, что если я виноват, то лишь в благоговейном уважении к вам.

И Кристиан по-прежнему протягивал Инженю письма, которые та не решалась взять.

— Прочтите, — просил Кристиан, — и вы поймете, виноват ли я.

Но Инженю поняла, что, если она станет читать письма, молодой человек непременно увидит на ее лице те различные чувства, которые она будет испытывать, и не ощущала в себе достаточной уверенности, чтобы вынести подобное испытание.

Она нежно отстранила руку Кристиана и сказала:

— Это ни к чему.

— Нет, — возразил Кристиан.; — Вы сомневались во мне, вы еще можете питать сомнения… Если когда-нибудь со мной случится подобное несчастье, вскройте эти письма, прочтите их, и они убедят вас.

Инженю очень хотелось прочесть эти письма; правда, ей был необходим повод, чтобы их взять; поскольку повод этот представился, она им воспользовалась.

Поэтому молодая женщина взяла письма из ладони Кристиана и, вздохнув, спрятала за корсет.

— Ах, я подозревала что-то неладное! — сказала Инженю.

— Почему? — спросил обрадованный Кристиан.

— Я догадывалась, что случилось несчастье, и, услышав, как господин Сантер сказал, что раненого пажа перенесли в конюшни графа д'Артуа, решила сама пойти справиться о его здоровье.

После этого признания молодая женщина по просьбе Кристиана рассказала, как она в четыре часа дня вышла из дома на улице Бернардинцев; как ее стал преследовать мужчина с уродливым лицом; как она, убегая от него, заблудилась и как в то мгновение, когда ее уже хотела схватить рука преследователя, к ней пришла на помощь и защитила отважная девушка по имени Шарлотта де Корде.

— Ах, так предначертано свыше! — со вздохом прошептал Кристиан.

— Но это не дает мне ответа на вопрос, почему я снова увидела вас только в ту страшную ночь? — спросила Инженю.

— Поверьте, объяснить это очень просто, — ответил Кристиан. — Я смог выбраться из дома лишь в день вашей свадьбы, но ничего не знал о тех событиях, что завертелись вокруг вас, поскольку был болен. Я пришел на улицу Бернардинцев, но вас там уже не было. Я навел справки; мне сказали, что вы переехали в предместье Сент-Антуан; разузнав, где находится ваш дом, я встал напротив ворот. Было одиннадцать часов вечера, но в окнах горел свет. Я спросил, по какому поводу там играет музыка и царит веселье, и тогда-то узнал о вашей свадьбе… Ах, Инженю! Я пережил бы меньший ужас, если бы меня поразила молния, если бы под ногами у меня разверзлась пропасть! Я ждал, видел, как из дома вышел Оже и о чем-то беседовал с незнакомцем; как погас свет, как незнакомец вошел в дом, потом снова вышел; я бросился ему навстречу, решив убить, сорвал с него плащ и узнал графа д'Артуа!

— Недостойный принц! — прошептала Инженю.

— О нет, Инженю, нет, не верьте этому: принц, напротив, благороднейший из людей!

— Как? Вы защищаете его?

— Да, Инженю, ибо это он сообщил мне счастливую весть, благодаря которой я еще не умер и не сошел с ума; весть о том, что сегодня вы так же свободны, как вчера, позавчера, месяц назад. О добрый и милый принц, я теперь благословляю его так же, как раньше проклинал! Да, благословляю, так как он сказал мне, что вы по-прежнему моя невеста, а не жена этого негодяя, и вы презираете, ненавидите только одного человека — подлеца Оже!

Инженю покраснела и стала такой очаровательной, что Кристиан чуть было не упал перед нею на колени.

— Ах, Инженю, Инженю! — воскликнул он. — Почему же произошло так, что вы недооценили меня, сочтя способным вас забыть? Ведь в долгие ночи страданий я думал только о вас и ваше имя звучало в каждом стоне, исторгнутом у меня болью… А вы о ком думали в это время? О вашем будущем муже, не правда ли? Но почему я обращаю вам эти упреки? О, я уверен, что вы и сами осуждаете себя за это.

— Но что мне оставалось делать? — вскричала Инженю. — Отец приказал, а гнев подсказал.

— Гнев? Боже, вы сердились на меня?

— Да, на вас, раненого, безжизненного! О, роковая девичья гордыня!.. Сегодня вы воскресли…

— Как видите, Инженю.

— Вижу. Но теперь вы меня любите меньше.

— Как вы можете так говорить, Инженю? Нет, нет, я по-прежнему люблю вас всей душой! Люблю сильнее, чем прежде!

— Вы любите меня, любите, — воскликнула Инженю, — но я теперь не свободна!

Кристиан с нежностью на нее посмотрел, прижав руку девушки к сердцу, и в порыве любви, тронувшем душу Инженю, спросил:

— Значит, вы больше не свободны?

— Да.

— И кто же вас связывает?

— Мой муж.

— То, что вы говорите, абсолютно несерьезно.

— Почему?

— Вы не любите этого человека, не можете его любить: женщина, носящая имя Инженю и обладающая вашим сердцем, никогда не полюбит человека, которого она презирает.

— Ах! — прошептала она.

— Хорошо, если вы не любите его, если вы любите меня…

— Господин Кристиан, когда в тот вечер я увидела вас в моей спальне, я рассердилась на вас, пришла в ярость.

— Но почему, о Боже?

— И вы еще спрашиваете? Разве вы не понимаете? Я думала: «Вот человек, который пришел сюда из прихоти, как он из прихоти покинул меня; в нем — несчастье моей жизни!»

— Во мне?

— Да, в вас несчастье моей жизни; ведь не будь обиды, которую нанесло мне ваше отсутствие, я не попала бы во власть…

— … вашего мужа, — закончил Кристиан, сделав ударение на втором слове.

Инженю покраснела.

— Хорошо, будем говорить серьезно, — продолжал Кристиан. — Скажите, неужели вы можете считать себя связанной с человеком, к которому вы испытываете отвращение, и это не позволяет вам даже произнести его имя?

— Я связана не с человеком, — возразила Инженю, — а с Богом, который слышал мою клятву.

— Бог разрывает на Небе все узы, непрочно связанные на земле, — возразил Кристиан.

— О нет, вы ошибаетесь, сударь, — ответила Инженю.

— Инженю, вы не можете быть женой этого мошенника, это невозможно!

— Но чьей же женой я могу быть?

— Того, кто вас любит.

— Оставим все эти премудрости! Зло совершено, и я буду мужественно его терпеть.

— Я не могу слышать, когда вы так говорите, Инженю! Вы не сумеете убедить меня в том, что вы жена человека, который продал вас в день свадьбы; человека, которого я убил бы, если бы случай не расстроил его подлый расчет; наконец, человека, с которым вас разведет любой суд, если боязнь скандала не помешала бы вам обо всем рассказать! В таком случае, Инженю, вы не замужем, или же тогда можно считать, что и я тоже женат, а на земле больше не осталось ни честности, ни правосудия, ни упований на Бога!